Флоту - побеждать!

– Что, - обрадовался Макаров, - жив ещё, курилка!

– Не совсем так, - слегка смутился офицер, протягивая адмиралу бумагу.
– Вот.

Тааак! 'Минная пробоина... Сидим на камнях у самого Элиота... Погрузились по клюзы... Возможны атаки японцев... 'Грозовой'...

– Какие новости, Степан Осипович?
– поинтересовался Молас только что зашедший на мостик.

– Здравствуйте, Михаил Павлович, - протянул руку командующий своему начальнику штаба.
– В этой телеграмме есть две: плохая и хорошая. С какой начать?

– Блин!
– подумал про себя Степан.
– Это уже вообще из области анекдотов. Докатился...

– Предпочитаю узнать сначала плохую. Исходя из того, что я вижу на плаву практически всю нашу эскадру, новость не самая неприятная.

– Именно. Вы почти угадали со своим 'практически'. 'Пересвет' можно считать погибшим.

– Что значит: 'Можно считать'?
– напрягся Молас.

– А вот это и есть хорошая новость: сидит на камнях у Эллиотов с минной пробоиной. Но долго не просидит - первый же свежий ветер, думаю, его и с мели стащит, и утопит.

– 'Аскольд' передаёт: дымы с кормовых румбов, - вмешался голос сигнальщика в беседу адмиралов.

– Думаете - японцы?
– тут же спросил командующего Молас.

– Больше некому. Сколько до Чемульпо, Эдуард Николаевич?

– Около двадцати миль, - немедленно отозвался Щенснович.

– Спасибо!

Степан внутренне напрягся - вот он 'Последний и решительный'.

– 'Аскольду' - произвести разведку. В бой не вступать, - начал чеканить слова Макаров.
– Эскадре: 'Приготовиться к повороту на шестнадцать румбов влево. Второму броненосному отряду вступить в кильватер Первому'. 'Крейсерам следовать к 'Аскольду'.

***

– 'Аскольд', 'Баян', 'Богатырь', - докладывал сигнальщик.
– За ними ещё дымы.

– Ясно, - Того даже не тронул бинокль.
– Здесь все. Передайте на 'Сума' и 'Акаси': 'Развернуться и следовать в Цинампо'. Остальным перестроиться в кильватер: 'Асахи', 'Адзума', 'Чиода', 'Нийтака', 'Идзуми', 'Яейама'. Генеральный курс прежний.

Русские крейсера благоразумно не стали идти на сближение с последним из оставшихся в строю японских броненосцев - отвернули. Отвернули, открывая дорогу своим 'большим братьям' - шести броненосцам артурской эскадры, которые весьма решительно направлялись в сторону противника.

Того совершенно ясно понимал, что это конец, но оставался шанс превратить полный разгром в 'поражение по очкам'.

– Передать на 'Асахи': 'Держать курс так, чтобы выйти на дистанцию в пятнадцать кабельтовых'.

***

– Вы посмотрите только - какой отважный у нас противник, - улыбнулся Макаров, глядя на манёвр Того.
– Он просто собирается разыграть из себя Тегетгофа. Но здесь ему не Лисса.

– Не понял, Степан Осипович. Думаете, японцы пойдут на таран?

– А вы считаете, что у Того есть другой выход? К тому же, по заполненности своих погребов он вполне может судить и о количестве снарядов у нас. И, если мы клюнем на его провокацию, и начнём палить главным калибром сразу, то его бронепалубные недомерки вполне смогут дотянуться до наших бортов своими форштевнями.

– Понимаю...

– Вот именно. Эдуард Николаевич!

– Слушаю, - немедленно отозвался Щенснович.

– Передайте эскадре: 'Быть готовыми к попытке противника пойти на таран. Открывать огонь главным калибром разрешаю только с десяти кабельтовых сегментными снарядами, с восьми - прочими. При сближении до пяти кабельтовых и угрозе тарана или минной атаки - отворачивать'. И тоже ложитесь на сближающийся курс. Посмотрим, у кого нервы крепче. Румб вправо...

Макаров просто приглашал противника прижать себя к берегу, но у Того имелась другая цель - прорваться в корейский порт любыми средствами. Чтобы дошли хотя бы 'Асахи' и 'Адзума'...

Первыми открыли огонь головные броненосцы, когда вышли на траверз друг друга. Средним и противоминным калибром. Башни пока молчали. Один за другим присоединяли свои голоса и другие корабли обеих эскадр. Дистанция была невелика, и на бортах один за другим стали отмечаться разрывы. Немного - слишком на большой скорости разносило противников контркурсами. Как русские, так и японцы понимали, что главные события станут развиваться в самые ближайшие секунды.

'Крейсерам атаковать противника в юго-восточном направлении. Пусть каждый исполнит свой долг!' - расцветилась флагами мачта 'Тацуты'. Практически мгновенно остальные японские корабли ответили 'Тенно хейко банзай!' и стали поворачивать в сторону русской колонны. 'Чиода' нацелила свой форштевень на 'Петропавловск', 'Нийтака' повернул на 'Победу', 'Идзуми' - шёл к 'Цесаревичу', а ''Яейама' с 'Тацутой' устремились к борту русского флагмана. 'Асахи' и 'Адзума', согласно приказу командующего оставались на прежнем курсе, но, чтобы хоть как-то помочь своим 'младшим братьям' открыли огонь и главным калибром. Содзи, Икеанака, Мураками, Нисияма и Камая - командиры идущих в атаку крейсеров, прекрасно понимали, что ведут свои корабли на верную гибель. Вместе с экипажами. Варианта предполагалось только два: либо суметь дотянуться своим тараном до борта вражеского броненосца и в этом случае погибнут оба, либо не успеть сделать этого, и быть расстрелянным в упор русскими. Но даже второй случай означал смерть в бою за императора, и погибнуть с честью сейчас казалось более желанным, чем привести свои корабли в Японию после такого поражения. И, если удастся утопить хоть один вражеский броненосец, то все остальные жертвы не напрасны...

Артурские моряки прекрасно понимали, какая опасность им угрожает, и открыли просто ураганный огонь по идущим в самоубийственную атаку крейсерам противника. Дистанция была уже практически пистолетной для длинноствольных морских орудий, почти прямая наводка. Никакого управления огнём не только не требовалось - оно бы только замедлило стрельбу. Поэтому каждый каземат, каждая башня вели собственную, индивидуальную войну, стараясь просто бить по японцам как можно более часто. Но сближение оказалось слишком стремительным, и большинство снарядов ложилось перелётами, если на их пути не попадались какие-нибудь высокие надстройки в виде труб или мачт. Казалось, что японцам удастся их отчаянная атака.

В сражение вступил главный калибр русских броненосцев - между атакующими и атакуемыми вспухли белые разрывы сегментных снарядов, и снопы шестигранных стрел обрушились на корпуса, надстройки и палубы японских крейсеров. Серьёзно повредить корпус они не могли, но легко прошивали тонкую сталь и сеяли смерть на палубах. Один из таких стержней, влетев в смотровую щель боевой рубки 'Идзуми', убил его командира, капитана второго ранга Икеанаку. А вот Эссен, видя, что его 'Севастополю' таранная атака не угрожает, приказал разрядить выстрелами пушки баковой башни от сегментных сразу же, и стрелять из неё по по атакующим крейсерам бронебойными - благо, что 'Чиода' подставил для этого свой борт. Орудия ударили с разницей в десять секунд и второй снаряд, пробив тонкую броню борта старого крейсера, разорвался в машинном отделении. Корабль стал резко замедляться и крениться на левый борт. Один из атаки вывалился.

Остальная артиллерия стреляющего борта 'Севастополя' тоже не бездействовала - дотянуться своими выстрелами до малых крейсеров большинству пушек не позволял курсовой угол, поэтому всю свою ярость и огонь они обрушили на 'Адзуму'. То же самое сделали артиллеристы 'Полтавы'. И Эссен, и Успенский разумно выбрали из двух возможных бронированных целей наиболее уязвимую. 'Асахи' проскочил русский кильватер необстрелянным, а вот крейсер каперанга Фудзии получил за десять минут четыре только двенадцатидюймовых снаряда, не считая дюжины ударов среднего калибра. 'Адзума', садясь на корму, и неся на борту несколько пожаров, всё-таки вырвался из 'горячего коридора', и уходил вслед за единственным из оставшихся на плаву броненосцем Объединённого флота.