Фокус гиперболы

Считается, что именно она попала под парфянское копыто и спасла римлян. На двух ее гранях вырезали радиционное S.P.Q.R. – Сенат и народ Рима, – и legio 15 victrix – Пятнадцатый Победоносный легион. Этот предмет стал талисманом и оберегался также как штандарт – серебряный императорский орел легиона.

– Что же стало с ним, с талисманом, дальше? – спросил Тиберий. – А дальше? – легат тяжело вздохнул, – Четверть века талисман приносил удачу. Затем бесславный поход Красса и разгром римской армии при Каррах. Из всех легионов Красса только Пятнадцатому удалось сохранить в кровавой бойне не только часть людей, но и знамя. Талисман же был утрачен. Парфянами в том бою командовал Сурен – армянский полководец на парфянской службе. Отрубленную голову Красса с залитым в глотку расплавленным золотом он отправил как подарок парфянскому царю, а знамена поверженных римских легионов и талисман передал своему царю Артавазду. Такой грустный финал, – закончил Корнелий. Тиберий повернул голову и увидел Марка Пипинна, переминающегося в ожидании с ноги на ногу у его шатра. Быстро темнело и свежело. Тиберий встал, поблагодарил легата за ужин и беседу и направился к себе. Зайдя в шатер, зажег светильник, поеживаясь, накинул на плечи плащ с меховым подбоем и позвал Марка. Тот вошел и сразу протянул Тиберию руку с обрывком найденного пергамента. Тиберий сел на ложе, придвинул к себе светильник, взял пергамент, расправил его и прочитал: «Западный склон в июльские календы. На заходе солнца от родника под скалой. Талисман укажет». – Тиберий поднял голову и спросил: – Это все что нашли? – Да, – ответил Марк.

– Хорошо. Приведите сына и отца ко мне.

Когда их ввели, Тиберий встал и сухо, и бесстрастно объявил: – Я пришел с миром и не хочу крови. – Тиберий сделал паузу и, пристально гядя в глаза отцу, спросил: – Имя? – Ашот, – ответил пленник. – Ты свободен, Ашот, – Марк, развяжите ему руки. А его, – кивок в сторону сына, – я передам царю Тиграну. – Тиберий увидел, как от удивления заплывшие глаза сына расширились настолько, насколько это возможно. Отец же издал глухой стон, упал на колени и хрипло прорычал: – Лучше убей нас обоих сам! Мы бежали от Тиграна. Он вырезал всех людей бывшего царя. Не пощадил даже своих родственников! Он убьет сына!!

Тиберий, пока Марк развязывал веревку, освобождая руки старшего пленника, задумчиво и молча переводил взгляд с отца на сына и обратно. – Увести, – кивок в сторону сына, – и, Марк, оставьте нас троих. Легионеры, Марк и арестант-сын вышли в темноту. Удаляясь, от шатра они слышали спокойный, приглушенный разговор. Слов было не разобрать. Скоро шатер покинул и переводчик. Он, правда, быстро вернулся и привел с собой еще одного человека. Этот человек – казначей легиона – войдя в шатер, отстегнул от пояса под плащом небольшой кожаный мешочек, передал его Тиберию, и сразу ушел. Тиберий открыл мешочек и заглянул в него. Тускло блеснули статиры – греческие золотые монеты. – Ты понял, Ашот? – обратился он к бывшему пленнику, – мне нужен талисман Пятнадцатого легиона, тебе же нужен сын. Он пока погостит у меня, – с этими словами Тиберий вручил мешочек освобожденному пленнику. Переводчик, поймав взгляд Тиберия, удалился. Спустя небольшое время двое покинули шатер и направились к Преторианским воротам лагеря. Узнав Тиберия, караульные отсалютовали ему копьями и открыли ворота. Тиберий вывел спутника за ворота лагеря, постоял некоторое время, глядя вслед удаляющейся освещенной луной фигуры, пока та не растворилась в ночи, и вернулся в лагерь. В шатре Тиберий скинул плащ, снял тяжелый пояс с мечом и ножом, устроился на ложе, укрылся плащом и потушил светильник. Надо было привести в порядок мысли. «Итак, или я опоздал на несколько часов, или Крисп затянул с побегом. Да, сомнений нет, он бежал. Что же произошло?» Перед глазами возникли строчки: «Западный склон в июльские календы. На заходе солнца от родника под скалой. Талисман укажет».

Петр вложил закладку и закрыл Красную папку: «Бог с ним, с талисманом. Это потом. А сейчас не мешало бы познакомиться с невестами. Эх, отец, отец!» – и положил перед собой «Ветхий Завет».

Глава III. Дневник отца.

Первая страница начиналась с обращения отца: «Я понимаю, Петр, что тебя в первую очередь интересуют невесты. Это естественно для молодого человека, тем более, я надеюсь, ты уже успокоился после прочтения завещания. Фотографии невест, их данные и жизнеописания ты найдешь в конверте. Но не торопись. Успеешь. А сейчас я хочу поведать тебе кое-что из моего прошлого. У меня был друг. Настоящий друг – Пётр Соколов. С Петром Соколовым мы вместе работали в эпоху товарища Сталина в закрытой Московской лаборатории Института мозга. Часть научного и технического персонала была представлена, как я, негласными сотрудниками ВЧК, потом ГПУ. Это тщательно скрывалось от окружающих, другая часть персонала была, как их называли, чистыми учеными. Петр Соколов из таких. По линии ГПУ нас курировал Глеб Иванович Бокий, он был моим прямым шефом, а научным руководителем был Папа – Бехтеев Владимир Михайлович, настоящий ученый, как тогда говаривали – глыба. Мы были энтузиастами и искренне верили, что осталось сделать шаг, максимум два, и мы овладеем секретами головного мозга человека. Зачем? Представь, если бы люди рождались с генетически усвоенной и передаваемой как функция мозга по наследству потребностью к выполнению, скажем, хотя бы двух из десяти Христовых заповедей: не убий и не укради. Я уж не говорю об остальных. Человечество было бы совсем другим, верно? Или, к примеру, если б удалось через мозг привить и генетически закрепить в сознании масс политические и нравственные убеждения, открывающие путь к бескровной, именно БЕСКРОВНОЙ Мировой Коммунистической Революции, а значит и путь к созданию общества свободного от насилия, угнетения, зависти, лжи и корысти. А? Какая перспектива! Но Папа Бехтеев вдруг неожиданно умер. По одной версии, видите ли, отравился колбасой. По другой: был отравлен по приказу Бокия его дружком Григорием Майрановским, был у нас в ГПУ такой чудодей-химик. Отравили же его потому, что, якобы Папа достиг цели и сделал величайшее научное открытие. Сделать-то сделал, но, в силу, как тогда говорили, своей политической близорукости, решил сначала передать свое открытие на Запад и только потом опубликовать в СССР, чтобы, так сказать, альтруистически уравнять шансы капиталистов и коммунистов в беспримерной исторической схватке двух политических систем за право ваять мозги рядовых граждан. Папину «посылку» на Запад Бокий перехватил, рукопись изъял, но только позже выяснилось, что ключ к прочтению и пониманию своего открытия Папа унес с собой в могилу. Говорили, что товарищ Сталин товарищу Бокию этого прокола так и не простил. И вылез-таки через несколько лет этот прокол товарищу Бокию боком. Плохо кончил товарищ Бокий.

Злопыхатели, а их всегда и везде достаточно, муссировали еще две версии смерти Папы.

Будто Папа – человек крепкий, но уже далеко не юноша – сильно перетрудился с молоденькой аспиранткой. Была у нас такая. При ее появлении у всех, кто видел ее впервые, отвисала челюсть, в голову, извини за натурподробности, ударяла сперма, глаза лезли на лоб и оттопыривались штаны. В публикациях этой дивы иногда явно сквозил папин стиль, что и было, видимо, основанием для кривотолков о папиной «сладкой смерти». Ну, и последняя версия: Папу отравил на почве ревности кто-то из воздыхателей этой прелестницы. Как говорится: за что купил, за то и продаю. Но, как бы там ни было, со смертью Папы радужные научные перспективы отодвинулись в туманную даль. И тогда Бокий снова обратил свой взор к Тибету (говорили, что он отправлял туда экспедиции и раньше, но неудачно) и решил отправить в Тибет за знаниями весьма способного ученого Петра Соколова. И меня вместе с ним, причем так, что Петр об авторстве этой затеи и участии в ней Бокия и ГПУ не имел ни малейшего представления. Бокия же, вероятно, подтолкнули к этому решению немцы. Как только Генрих Гиммлер, надеюсь, тебе известно это имя, стал рейхсфюрером СС, а это назначение состоялось в начале 1929 года, черный орден приступил к тибетским изысканиям. До прихода фюрера к власти это делалось в обстановке строжайшей секретности.

Вот так, с подачи Глеба Ивановича Бокия, мы и попали сначала в Харбин, а затем в Тибет. В Харбине белоэмигрантская контрразведка пристегнула к нам Дамдина. Спасибо ей за это, потому что случилось непредвиденное: отношения между нами переросли в настоящую дружбу. Я, помнится, говорил тебе об этом. Второй и полной для всех неожиданностью было решение Петра остаться послушником в тибетском монастыре Самье. Он там и остался, проявив решительность и твердость духа, достойную его имени. Ведь Петр по-гречески – камень, скала.

Я уехал в Австралию. Дамдин вернулся в Харбин.

К 1939 году мне стало ясно, что мир движется к войне. Я к тому времени был уже человеком небедным и как русский патриот хотел быть полезен Родине. (Черт, не люблю я этот пафос, но тут ничего не попишешь.) Открыто объявиться я не мог. Вячеслав Менжинский, он в год нашего «побега» из России был председателем ОГПУ, к тому времени уж давно умер, Бокия расстреляли как врага народа, так что для всех в России я был беглец, предатель и подлежал безусловной ликвидации. Единственный человек, кто мог бы мне помочь в этом деле, и кому можно было довериться, был Соколов Петр. Не буду забивать твою голову ненужными подробностями, скажу только, что Бокий позаботился о том, чтобы у Соколова была возможность возвращения на Родину. Через Швецию.

И я отправился к Соколову. Мне повезло, я застал его буквально на пороге монастыря. Он тоже пришел к мысли о неизбежности войны для СССР и потому решил вернуться домой. Петр действительно помог мне. Не ведаю: сколько танков и самолетов собрали на мои деньги, но я, поверь мне, горжусь этим. Да. А Петр погиб в 42 –м году в осажденном Ленинграде.

Дамдина я нашел в пятьдесят девятом году. Случайно услышал по радио, что некоего Дамдина Красный Китай обменял на своего прогоревшего на Тайване разведчика. К счастью, это оказался тот Дамдин. Дальнейшее тебе известно. Кстати, на Дамдина ты можешь положиться в любой ситуации как на самого себя. Да. Так вот, вернусь назад, в 39 -й год. При расставании Петр прочитал мне письмо его отца из Каира. Отец Петра еще до февральской революции выехал из России в Египет читать лекции по истории на факультете египтологии Каирского университета и так там и остался. Петр зачитывал письмо, а я никак не мог понять: зачем он это делает, и потому слушал вполуха. Речь в письме шла о том, что первые сведения о поисках рецептов бесстрашия, бессмертия и мирового могущества восходят аж к третьему или даже четвертому тысячелетию до нашей эры. Еще герой шумерских баллад Гильгамеш страдал и искал цветок бессмертия. А спустя полтысячелетия его потомок – Саргон Древний – будто бы открыл секрет бесстрашия, сделал таковыми своих воинов, одержал ряд блестящих побед и объединил страну. Возникла первая цивилизация – Шумерская. Еще ее называют Месопотамской. Затем египтяне, царь Соломон, Александр Великий, императоры Октавиан Август и Тиберий. На этом абзаце письма, я это точно помню, Соколов остановился, посмотрел на меня долгим взглядом и сказал: – Твои глаза пусты и безразличны. Но запомни: и тебя не минует чаша сия. – И больше ничего не сказал. Я не совсем понял его: Александр Великий, Август, Тиберий и какая-то чаша, да и вообще – причем здесь я, – но не стал углубляться в детали. Однако сказанное запомнил. Запомни и ты. И прости за сумбур. Эти листки прошу сжечь.

А теперь вперед, к невестам».

Глава IV. Принцип свахи.

«Так, так, к невестам». – Петр посмотрел, как последняя струйка дыма оторвалась от кучки пепла в пепельнице, извлек из конверта листки рукописного текста с прикрепленными к ним фотографиями и внимательно рассмотрел их: «Да, все девицы хороши, но эта, эта просто красавица. Посмотрим кто такая.» – Рукописный текст был сверху помечен рукой отца: «От товарища «Д». – «Черт побери, опять шифр. Ну, ладно, что же он пишет – товарищ «Д»?

– Так. Семенова Наталья Борисовна, 1957 года рождения, родилась в Казахстане, проживает с родителями в Москве, адрес, студентка (1975год) института Народного хозяйства.

Дед по линии отца – Семенов Георгий Петрович.

Отец – Семенов Борис Георгиевич.

Мать – Гринева Екатерина Георгиевна.

Брат – Семенов Николай Борисович.

Дед по линии матери – Гринев Георгий Иванович.

Петр хотел уже, было, отложить скучное чтиво, автоматически перевернул страницу и тут его взгляд наткнулся на выведенную отцовой рукой и подчеркнутую красным карандашом строчку: «Я

решил избавить тебя от чтения труда товарища «Д» и потому изложил историю семьи этой красавицы в собственной редакции. Итак, первый дед – Семенов Георгий Петрович, герой гражданской войны, орденоносец, воевал в Чапаевской дивизии, командовал эскадроном, отчаянный рубака, перенес несколько тяжелых ранений. Легендарный комдив лично награждал его буркой со своего плеча и именным наганом. Родной брат Георгия – Семенов Тимофей Петрович – в свое время занимал должность начальника Секретно-политического отдела ВЧК-ГПУ, затем стал видным деятелем Коминтерна.