Фомич - Ночной Воин

– Это произвол!

Я опустился на скамью, и тут же подпрыгнул. Только сейчас я обратил внимание, что перед скамьёй, на которой спал, стояли в ряд уже несколько скамеек, на которых плотно, плечо в плечо, как патроны в обойме, сидели Домашние. Перед самой первой скамейкой, на полу, восседали Кондрат и Балагула. Кондрат сидел скрестив под собой ноги, а Балагула - выставив вперёд пятки, отчего когти на его ногах раскачивались перед самым его носом, угрожая расцарапать щёки. Подогнуть ноги он не мог, по причине отсутствия коленок.

У Кондрата от напряжения шишка на лбу буквально светилась, а глаза были выпучены, как у пьяного рака. Балагула уронил челюсть на живот, отчего язык выпал у него из пасти и свесился набок. Но он этого даже не заметил, так был увлечен просмотром.

Я от отчаяния схватился за голову, сам почувствовав, что покраснел, как флаг на баррикаде, и застонал, как от зубной боли...

В это время раздался скрип двери, и всех зрителей со скамеек как ветром сдуло по щелям и погребам. На пороге стоял Фомич.

– Ну что, я так и буду стоять на улице?
– спросил он у опустевшей комнаты.

Тут же выскочила из часов Кукушка и услужливо произнесла:

– Проходите! Гостем будете!

– Я не сам по себе захожу, я по приглашению, - произнес Фомич уже слышанную мною вчера фразу.

– Ну и как, выспался?
– спросил он меня.

– Выспался, - буркнул я, отворачиваясь.

– Видел я краем глаза твои откровения, - не выдержал Фомич.

Я в ответ опять застонал, яростно и протяжно, словно бурлак, в одиночку тянущий баржу, попавшую на отмель

– Ладно, ладно...
– махнул рукой Фомич.
– Забыли. Посмотрим, что дальше будет. Только смотри, кроме меня, двери никому не отпирать! С Домашними ты будь построже. Если что - можно и ложкой по лбу, иногда по-другому не слушают. Они народец сами по себе не злобный, но озорники жуткие. Однако, надо собираться. А то сегодня Нечисть и Чёрная Нежить суетятся больно. Гонцов куда-то посылали, готовят что-то, хотят напоследок счёты со мной свести. Большой у них на меня за эти годы зуб вырос.

– Может, не пойдёшь?

– Как не пойти?
– удивился он.
– Я - Ночной Воин. Это служба моя такая. Как мне от службы бежать?

– Что же это за служба такая - заброшенное кладбище охранять?

– Кладбище, Дима, это не просто Кладбище. Не просто место захоронения. Это память наша. Наши предки. Отсюда всё начинается. Если мы не будем помнить тех, кто до нас жил, тогда кто же о нас вспомнит? Тогда зачем мы все живём? Не для того же, чтобы забыли о нас, словно нас и не было.

– А почему Чёрная Нежить и Нечисть всякая за Кладбище воюет, им что за корысть от заброшенного людьми кладбища?

– Если Кладбище люди забывают, тогда на охрану этого Кладбища встаёт Ночной Воин. Как только удаётся Нечисти изгнать или победить Ночного Воина с Кладбища, так оно сразу же зарастает Травой Забвения. И там, где вырастает эта трава, воцаряется Царство Тьмы. А Тьма - это даже не мрак, не хаос. Это - Ничто. Беспамятство, вот что такое - Тьма. Понял теперь, для чего Кладбище охранять нужно?

– Понял, - кивнул я.
– Это как рубеж, между Светом и Тьмой.

– Между Памятью, и Беспамятством, - согласился со мной Фомич.

– А где Русский Воин встал - там и рубеж. Там Нечисти ходу нет. Воин при жизни Отчизну защищал, Родине служил, а после смерти - Память охраняет.

– А что же с Кладбищем без тебя будет, когда ты отслужишь? Зарастёт оно Травой Забвения?

– Другой придёт охранять, - уверенно ответил Фомич.
– Может, как и я, любимую у Смерти воевать, может, милую сердцу могилку охранять.

– Это что же, каждое Кладбище силой оберегается?

– Не силой, Дима, - Любовью. Пока над кладбищем Любовь оберегом, оно и ухожено, и в людях Память жива. А без Любви - что? Забвение. И гибнет, зарастает кладбище. А людям и невдомек, что это Память гибнет на их глазах. Нет Любви, нет и Памяти. Все мы живем столько, сколько нас на этой Земле помнят.

Он помолчал и добавил:

– Я раньше об этом не думал, а теперь многое по-другому понимаю. Может, мы и живем так нескладно потому, что могилы легко забываем. Родителей, ещё деда с бабкой с трудом помним. А кто прадеда своего помнит? Ладно, пойду. Пора...

– Может, я чем помогу?
– нерешительно вызвался я.

– Да чем же ты, мил человек, помочь можешь? Сиди вот, избушку карауль. Сам теперь видишь, что Сторожка эта на простая, она как крепость на порубежье.

Я посмотрел на часы: близилась полночь.

Разгорелось зеленым глазком Радио:

– Пшшшш, пшшшш... фьюуууиии... фьюуууиии...

Посвистев и пошипев тихонечко, оно заговорило:

– Новости. Экстренные. Перед полуночью.

Возле Кладбища собираются большие отряды Лесной Нечисти. На самом Кладбище полно Чёрной Нежити и всякой Нечисти кладбищенской. Открываются могилы, выходят неприкаянные покойники. Прибывает Нечисть из дальних окраин. Пришли отборные отряды из Чёрного Леса и с Мёртвой Горы...

Отступись, Фомич, не ходи. Не пересилить тебе такую силищу. Беда будет. И сам пропадёшь, и нас погубишь...

– Где же это видано, чтобы Русский Воин от всякой нечисти, с которой всю жизнь воевал, да еще тридцать три года после, за стенами прятался?! возмутился Фомич.
– Ну, нет. Мне одна ночь осталась. Если не выстою, то и спиной не повернусь. Русский Воин труса не празднует. Так и запомни, и другим передай. Пускай все слышат.

Радио вздохнуло и грустно сказало:

– Пора! Время - полночь! Блям-блям!

И тут же выскочила Кукушка и затрещала, как из пулемета:

– Ку-ку-ку-ку...
– и так - двенадцать раз.

И как точку поставила:

– Блям-блям... Если бы меня отодрали от жёрдочки, я слетала бы, и посмотрела, что там и как...

– Некогда летать и смотреть. На врага не смотреть надобно, его воевать нужно.

Надев шлем, Фомич решительно вышел за двери.

Стоило ему только приоткрыть двери, как раздался ужасающий рёв и крики встречавшей его Нечисти. И тут же из-за захлопнувшейся за его спиной двери раздался яростный звон клинков, который стал медленно удаляться.