Фомич - Ночной Воин
Шрифт:
Он запрыгал на одной ноге и потянулся за ухватом.
– Погоди, погоди!
– остановил его Оглобля.
– Он тебя боится и икает от страха. Тебя бы по башке ухватом, не так икал бы!
– Не надо ухватом!
– завопил Балагула.
– Я больше не буду на шелобаны играть! Зачем же ухватом?! Больно!
– Нет, это не Оборотень, - разочарованно махнул рукой Кондрат, отбрасывая ухват в сторону.
– Ты бы извинился перед приятелем своим, - подсказал я ему.
– Вот ещё!
– возмутился Домовой.
– Я бдительность проявил, никто же не видел, как он в двери вошёл. А если бы и вправду -
И он выразительно посмотрел в мою сторону.
Я в ответ только головой сумел покачать. А что скажешь?
Не знаю, сколько бы ещё разглагольствовал Кондрат, но постучали в двери. Мы все застыли, глядя друг на друга. Вперёд храбро вышел Домовой. Он подошёл к двери, наклонился, посмотрел в щелочку и попросил:
– Дайте-ка мне ухват поскорее, опять Оборотень!
Оглобля сам заглянул в щелочку.
– Вот чудила! Это же Фомич!
– он отвесил Домовому шелобан.
– Ага!
– хватаясь за лоб, подпрыгнул обиженный Кондрат.
– Фомич сегодня уже заходил. Забыли?
– Ладно!
– подумав, согласился Оглобля.
– Вставай за дверями. Как войдёт - по башке ухватом. Понял?
– А чего тут не понять? Тоже мне, высокие технологии!
– Готов? Только без команды не бей. Сначала разберёмся.
– Открывай!
Оглобля открыл двери, выставив перед собой меч.
– Что в избу не приглашаете?
– спросил Фомич.
– Заходи, гостем будешь, - сухо ответил Оглобля.
Глава тринадцатая
Слово Георгия Победоносца
Фомич переступил порог. От стены за его спиной отделился Кондрат, размахнулся ухватом, и... Фомич, заметив движение за спиной, мгновенно обернулся, и обрушил удар кулака на голову Домового.
Тот хрюкнул. Мотнул головой и улёгся на пол, нежно обнимая ухват.
– Вы что это надумали? Почему с ухватами кидаетесь?!
– возмутился Фомич.
– Я так и зашибить могу!
– Мы думали, что ты - Оборотень, - пояснил я.
– А что - был он здесь?
– посерьёзнел Фомич.
– Кого только здесь не было!
– махнул я рукой.
– Ну, видать не только у меня весёлая ночка была!
– вздохнул Фомич, оглядывая разгром в Сторожке и оружие в наших руках.
– Вы, я вижу, тоже повоевали? А что не послали ко мне за подмогой?
– Тебе самому там лихо приходилось, - ответил Оглобля.
– И мы посылали к тебе Кукушку.
– Кукушка?
– удивился Фомич.
– Отпустили её всё же? Не прилетала.
– Жаль птичку, - вздохнуло Радио.
– Так я тебе и поверила!
– Кукушка, как ни в чем ни бывало, села на свою жёрдочку.
Все набросились на неё с вопросами и упрёками:
– Ты где была? Что с тобой приключилось?! Почему Фомича не предупредила о том, что у нас творилось?! А если бы мы все погибли?!
– Я летала, - оправдывалась Кукушка.
– Я пыталась осмотреть поле битвы с высоты птичьего полета и рассказать все Фомичу...
– Ну и что?
– Меня чуть не затоптали! Там столько существ всяких было!
– Зачем же ты так низко летала?
– У каждой птицы - своя особенность, своя индивидуальность, своя высота полёта, - гордо ответила она.
– А ты что же - повыше летать не можешь?
– Потеря кукулификации, -
невозмутимо сказала Кукушка.– Ты хотела сказать квалификации?
– переспросило Радио.
– Я сказала то, что хотела сказать, - моментально обиделась гордая птичка.
– Я что, лягушка, что ли, квакать?
– Надо её на место прикрепить, - проворчал Кондрат.
– Самого тебя надо прикрепить!
– возмутилась Кукушка.
– В следующий раз понадобится, я и пешком ходить не смогу...
– А что там, на Улице?
– спросил я Фомича.
– Там - порядок. Подошли вовремя Воины из Кургана, сами мы не справились бы. А так погнали Чёрных - только пыль столбом. Да ещё в самый важный момент у них куда-то пропали сразу Оборотень, а самое главное, Трёхпалый. А без Трёхпалого они не войско, а так. Толпа, стадо...
– Они оба здесь были, - вставил Домовой.
– Кто - они?
– не понял сразу Фомич.
– Ну, Трёхпалый и Оборотень...
– Да ты что! А ну-ка, рассказывайте!
И мы, ещё не остывшие от схватки, наперебой принялись рассказывать Фомичу про битву в Сторожке, и про гибель Оборотня и Трёхпалого.
– Так мы, значит, вам жизнью обязаны. И тебе, Дима, и всем Домашним, и Оглобле особенно.
– Какие мне благодарности, когда я сам и виноват, что они в Дом вошли?
– застеснялся я такой, как мне казалось, незаслуженной похвалы.
– Ты мне вот что объясни, Фомич, никак я разумом не пойму: сражаются давно погибшие и умершие люди, погибают мёртвые, как это так может быть? Они же мёртвые?! Вот ты говоришь: жизнью обязаны. Какая же у вас жизнь? Сколько же раз человек умирать может?
– А сколько рождается, столько и умирает. Кто знает точно - сколько? И до смерти - жизнь, и после смерти - жизнь. Только, конечно, совсем уже другая, - грустно вздохнул он.
– Зачем, ты думаешь, я жену свою хочу в царство живых вернуть? Не проще ли найти её в Царстве Мёртвых, и вместе в другой жизни быть? Не знаю. То, что ты видишь, это ещё не Царство Мёртвых. Это вроде как прихожая, промежуточное нечто...
– А что - ТАМ, дальше?
– у меня самого от одного этого, вроде бы простого вопроса, дыхание перехватило.
– А ТАМ я пока не был... Давай мы как-нибудь потом об этом поговорим, ладно? Пойдём, надо Воинов поблагодарить, они затемно в Курган вернуться должны. Пойдём, сейчас можно...
По всему Кладбищу лежали тела Воинов - победа далась нелегко.
Фомич подвёл меня к собиравшемуся уходить отряду в шлемах, кольчугах, со щитами, мечами и копьями. Он обратился к высокому седому воину, с глубоким рубленым шрамом через всё лицо, показывая ему на меня:
– Вот он убил Трёхпалого...
Седой богатырь приложил руку к сердцу:
– Я твой должник. Видишь шрам на лице? Это его след, Трёхпалого. Не было мне покоя, пока это чудище ходило живоё и невредимое. Теперь я спокоен.
Он отстегнул от пояса меч в красных ножнах с серебряной насечкой, и протянул его мне на вытянутых ладонях:
– Держи. Пользуйся. Этот меч мне сам Великий Святослав пожаловал за доблесть и верность. В ворота Царьграда его рукоять стучала. Великий Рим наших мечей опасался. Нам предки девиз завещали, мы внукам и правнукам передали: "Жизнь и слава - Отчизне, честь - никому!" И ты запомни.