Фонарь на бизань-мачте

На это обвинение капитан ответил следующим образом:

— Взгляните на список членов моего экипажа, и вы сразу удостоверитесь, что господин Дюмангаро у меня офицер сверхштатный. Он желал добраться до Пондишери, и его жена свой проезд уже оплатила. И чтобы позволить ему путешествовать даром, я записал его как своего офицера, третьего помощника. Но на борту он попробовал было вести себя как пассажир, я же требовал, чтобы он исполнял обязанности офицера. Прошла не одна неделя, пока он это себе уяснил.

В свою очередь боцман, Ален Ланье, которому довелось уже плавать с господином Дюмангаро на другом корабле, заявил, что насколько он помнит, этого офицера там даже чаще наказывали, чем на «Стойком». По словам боцмана, офицер этот позволяет себе во время дежурства разные вольности. Кстати, когда исчезла госпожа Фитаман, господин Дюмангаро находился на палубе, а не, как положено, на полуюте. Рулевой подтвердит этот факт. Господин Дюмангаро возразил, что он спустился всего на минутку — выпить стакан воды, но сразу же возвратился на полуют и оттуда именно и увидел фигуру в белом, выбегавшую из-под навеса.

— Кто-то сказал, что госпоже Дюмангаро тоже порой случалось сидеть во главе стола. Это правда, Армель? — спросила госпожа Дюкло.

— Не знаю, сударыня. Я не заглядывала в кают-компанию. Мы ели всегда у себя.

Как мы слышали на борту, одна госпожа Фитаман занимала почетное место. Но не мне подтверждать этот факт. Кок говорил, что она иногда являлась и в камбуз, командовала, составляла меню.

В суде вопросы и ответы следовали один за другим. Чередовались они и вечером у нотариуса. Тяжкие были дни. Я уверяла себя, что, если б не письмо, я бы меньше интересовалась процессом. Но это неправда. Каждое утро я себя спрашивала со страхом: что нам готовит следующий день и какие разоблачения дойдут еще до моих ушей? Потому что нотариус не забывал ни единой мелочи. Что касается трех других обвинений, то вопросы бывали почти всегда одинаковыми, но ответы несколько различались, и господин Дюкло это тщательно отмечал. После показаний судового врача к предшествовавшим вопросам добавился новый: была ли беременна госпожа Фитаман? Его задавали совсем молодым матросам и даже юнгам. Их ответы сличали, людей сводили на очную ставку. Я не улавливала разницы между обеими процедурами, не в пример нотариусу, который придавал большое значение всем этим тонкостям.

— Правда ли, что вы уже не считали нужным скрывать свою страсть и кто угодно мог видеть, как вы целуете госпожу Фитаман на палубе… или где-нибудь в другом месте?

— Я действительно поцеловал однажды на палубе госпожу Фитаман. Это был день ее рождения, и по такому случаю мне захотелось выразить свое доброе к ней отношение. Другие последовали моему примеру и тоже поцеловали ее.

С течением дней мне открылись кое-какие стороны жизни на корабле, о которых я не имела понятия, хотя и жила рядом. И как же я переменилась с тех пор! Дело дошло до того, что я с нетерпением ожидала, когда меня станет расспрашивать госпожа Дюкло. Ее вопросы часто бывали плоскими, но иногда случались и каверзные. Они заставляли меня возвращаться назад, вглядываться в прошедшее, размышлять. У госпожи Дюкло, как я в конце концов поняла, любопытство отнюдь не было нездоровым. Происходило оно скорей от душевной праздности, неодолимой потребности предаваться мечтам, желания убежать от бесцветной жизни со старым мужем, бесчувственным к женским прелестям. Но как сама-то она, госпожа Дюкло, могла дать себя обольстить человеку и немолодому, и неказистому, который способен был ей предложить лишь ссылку на остров, куда-то на край света? А благодаря процессу она, оставаясь лицом посторонним, переживала все то, что ей казалось любовным романом госпожи Фитаман. И снова тут действовало обаяние капитана, даже не подозревающего об этом. Он ей являлся, должно быть, таким, каким порой виделся также и мне: стоящим на полуюте с подзорной трубой в руках или облокотившимся на ограждение перехода. В иные часы она, вероятно, воображала себя с ним рядом на полуюте. Допускаю, что у нее сохранились кое-какие приятные воспоминания о двухлетней давности путешествии к Иль-де-Франсу. Никогда ведь не проникнешь в чужую душу до дна, тем более что люди меняются, сами того не зная. Не ушла ли и я за полгода на удивление далеко от той девушки, что поднялась тогда на корабль в Лориане?..

— А как капитан исполнял свои обязанности на борту? Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?

Пришлось рассказать историю с подозрительным кораблем, который приблизился к нам и спросил, какого мы подданства. Я уже понаторела в искусстве переводить допросы на безопасную тему.

— Шесть бутафорских пушек, вы слышите, друг мой!

Улыбнувшись, нотариус вернулся к процессу.

— Вот еще эпизод со шпагой… Но мне бы хотелось побольше узнать об этом и из других показаний прежде, нежели попросить уточнения у вас, Армель, — сказал он. — Все тут покрыто мраком. Этот клубок следует распутывать осторожно. Председатель напрасно выказывает нетерпение.

Но, будучи человеком нервным, тут же добавил:

— Уже скоро девять, идемте спать, пора гасить лампы. Негоже нам следовать по стопам Фуйоза.

Дело в том, что к его предшественнику, господину Фуйозу, когда тот после отбоя сидел за ужином вместе с женой и другом, внезапно ворвался с солдатом сам господин де Мопен. Так как нотариус не пожелал погасить свои лампы до окончания ужина, то губернатор велел солдату немедленно их задуть. Господин Фуйоз воспротивился этому, и тогда губернатор, хорошенько его отдубасив, схватил за шиворот и потащил в тюрьму. О случившемся донесли директорам Вест-Индской компании, и господин де Мопен написал им в свое оправдание: «Я застал нотариуса отнюдь не за ужином, а за бражничаньем в компании жены и какого-то незнакомца». Такого примера было вполне достаточно для господина Дюкло.

Мы жили уже у Большой Гавани, когда до нас дошла весть об отъезде господина де Мопена и прибытии нового губернатора, господина де ла Бурдонне. Все переменилось за несколько месяцев. Порт-Луи принял вид настоящей столицы с магазинами, батареями, с двумя малыми фортами для защиты Ложи и, главное, с каменной и украшенной колоннадой резиденцией губернатора в центре города.

Вскоре заговорили и о балах, что устраивала госпожа де ла Бурдонне, и о приданом, коим она оделяла невест, и о хлебосольстве нового губернатора. Он не разрешил себе взять концессию, как его предшественники, а купил имение в Грейпфрутах и назвал его «Монплезир». Он приглашал туда погостить главным образом выздоравливающих морских офицеров.

На следующий, восьмой день процесса неожиданно появились первые знаки того события, которое столь решительно повлияло на всю мою жизнь.

Едва нотариус вышел утром из дома, как тут же и возвратился с весьма озабоченным видом. Я хозяйничала на кухне, где находилась со мной госпожа Дюкло. Мы обе были в больших хлопотах, занимаясь приготовлением оленины. Каждые две недели солдаты охотились в окрестностях Порт-Луи и забитую ими дичь разделывали и распределяли по семьям. Это мясо надо было не мешкая либо зажарить, либо засолить, чтобы оно раньше времени не протухло.

— Анна-Мари, Армель! — закричал нотариус, как только ступил в гостиную.

Но так как мы не кинулись на его зов, он пришел в кухню. И вот там-то, с красными от оленьей крови руками, с горстями, полными соли, с прядью волос, упрямо спадающей на глаза, я и узнала о чести, оказанной мне одним поселенцем по имени Матюрен Пондар, который выбрал меня в супруги.

Вначале я онемела, потом овладела собой.

— Не знаю я никакого Матюрена Пондара, в жизни его не видела, — заявила я.

— Да и он, вероятно, вас никогда не видел, — сказал нотариус. — Он берет вас с закрытыми глазами. И вам повезло: он человек серьезный. Уже и название можно присвоить его концессии возле Грейпфрутов. Дом построен, стоит, есть несколько рабов, земли, и довольно обширные, вспаханы, урожай зерновых уберут через три-четыре недели. А не хватает ему, как он давеча мне сказал, только жены в помощь.

— Я не могу выйти замуж за незнакомого, — возразила я.

— Вот выйдете за него замуж и познакомитесь, — засмеялась госпожа Дюкло. — Мне сдается, что между холостяками вы не найдете на острове лучшего мужа. Не правда ли, друг мой?

— Бесспорно, — ответил нотариус. — И уж поверьте, что я позабочусь о вашем контракте. Никто не посмеет сказать, что девушка, жившая в моем доме, вступила в брак без контракта!

— Но почему бы ему не взять в жены Мари Офрей? Ведь и она покамест свободна.

— Уже нет, — возразил нотариус. — Вчера объявился Франсуа Видаль, пекарь. Там тоже я составляю контракт, ну и вас заодно оформим. Вице-префект апостольской церкви назначит день свадьбы.

— Это невозможно, — сказала я. — Мне надо подумать. Дайте мне хотя бы немного времени.

— Зачем? — спросила госпожа Дюкло. — Вы же приехали, чтобы создать семью, вам попался порядочный человек, какой у вас выбор?

— Вы ошибаетесь, выбор есть: я могу вернуться во Францию. Настоятельница приюта предусмотрела подобный случай и передала капитану деньги на обратный путь, если кто-то из нас откажется выйти здесь замуж.