Фора хочет жить

– Как же хорошо. Как же красив наш мир. – принимая теплые объятия спутника, говорила Рагнхилдер, стоя на берегу. Ветра теребили их шапки и пальто, однако кожа привыкшая к потеплевшему, но все еще яростному климату, не изнывала от влажных пощечин и организму было вполне комфортно. – Повезло нам быть живыми.

– И найти друг друга. – добавил Фора погружая свое лицо в ворот пальто женщины, которая стала ему неотъемлемо дорога сердцу и разуму. Смешанный морской воздух и аромат парфюмов желанной женщины, создавали незабываемый запах, который разжигал страсть, одновременно укладываясь в сознании, как в теплое одеяло, обещая оставаться в воспоминаниях навсегда. – Мне так хорошо с тобой. Позволь остаться вместе навсегда?

– Это похоже на официальное предложение союза. – Рагнхилдер небрежно рассмеялась, не удачно скрывая волнение и трепет.

– Совершенно верно. Я хочу союз с тобой. С тобой одной. И навсегда. – Фора не смел прервать затянувшееся молчание. Позднее он почувствовал дрожь под своими руками. Художник попробовал заглянуть женщине в лицо, подозревая, что его спутница плачет, но женские плечи сопротивлялись. А Рагнхилдер действительно плакала. – Зачем плакать? Не стоит. – наконец сказал Фора крепче обняв спутницу. – Это же счастье, я надеюсь. А слезы испортят кожу. – как и многие мужчины, Фора впадал в замешательство в присутствии слез и он пытался призвать женщину к ее естественному инстинкту сохранить красоту, и ему это удалось, Рагнхилдер сквозь дрожащие всхлипы нервно рассмеялась.

– Я не знаю как еще выразить свои чувства. – гнусаво выдавила слова Рагнхилдер, повернувшись к мужчине к которому испытывала непередаваемую палитру эмоций. Она обняла его прижавшись лицом к ворсяному пальто под которым тяжело вздымалась грудь дорогого ей человека. – Это так не справедливо! – Рагнхилдер вскинула покрасневшее лицо.

– Что именно? – не понял художник внимательно изучая женщину.

– Все! Все так чудовищно несправедливо.

– Что ты имеешь в виду? Я не совсем понимаю тебя, милая.

– Ну почему? Почему я не могу сказать тебе, что я чувствую? Почему не могу говорить и думать об этом каждый день? Зачем это так страшно? – Рагнхилдер уже не плакала, а возмущалась, романтика постепенно переходила в ярость.

– Постой, Хилдер, дорогая! Давай немного успокоимся.- Фора опрометчиво поцеловал женщину, потом обнял, затем снова поцеловал, словно этот таинственный, хаотичный алгоритм способен избавить женщину от эмоционального всплеска. Рагнхилдер отстранила его от себя и повернулась к ветру, вперив жесткий негодующий взгляд в море, такое же холодное и непобедимое как вся система жизни, в которой они жили. – Я ненавижу это все. Эти законы и правила. Ограничения и казнь. Это такая нелепица!

– О какой казни ты говоришь?

– Разве не мука жить в этом мире? Разве не является естественное чувство неестественной казнью за совершенно простые и честные слова? Это же просто слова! О небеса! Это же просто слова. – Рагнхилдер повернулась обратно к мужчине, чье лицо стало жестким и мрачным, однако непроизвольные сокращения мышц и вся его мимика, говорили только одно: страх и переживание, но не за себя, а за того на кого смотрели его фисташковые глаза. – Почему я должна умереть только лишь из-за того, что хочу сказать своему человеку то, что по-настоящему испытываю к нему?

– У нас есть много эпитетов и аллегорий для выражения своих чувств…

– Чушь все это, Фора! Чушь! – перебила его Рагнхилдер, - Это ненормально! И мне очень жаль, что ты не разделяешь со мной этого ощущения.

– Ты не знаешь, что я ощущаю! – грубо и удивительно для самое себя отрезал Фора, теперь они не стояли как пара влюбленных, нет, они больше походили на противников, готовые наброситься друг на друга по первому клику. – И вообще! Откуда у тебя такие мысли? С чего тебе пришло подобное в голову?

– Наверное, потому что мои эмоциональные показатели превышены? Выработка дофамина видимо увеличена до недопустимого порога! – яростно вскрикнула Рагнхилдер, - Норадреналин зашкаливает, ясно?

– Успокойся, пожалуйста. – Фора попытался прикоснуться к женщине, но это у него не получилось. – Хилдер…Милая, дорогая, нежная, самая нужная и единственная моя! Только моя Хилдер! Выслушай меня! – Фора осмелился применить силу и притянул бунтующую женщину. – Я…Очень ценю тебя и уважаю. Я…Хочу быть вместе все время…Но ты должна понять самое важное, - художник настойчиво, но бережно придвинул спутницу к себе еще ближе, ловко минуя препирания, которые еще слетали с губ женщины, такие слабые и бессильные, что срывались свистящими звуками уносимые мудрыми ветрами , - очень, очень мало людей уцелело после катастрофы…Мы должны быть благодарны и счастливы тем обстоятельствам, которые обусловили нашу жизнь и пребывание на этой земле…Никогда не забывай, сколько стран, материков, островов отправилось в небытие…А мы живы…Наши предки, праотцы и праматери, наши главы объединенных государств, всем им спасибо за то, что мы здесь и сейчас с тобой. И мы вместе. И мы живы. И мне кажется это самое главное. Разве нет? И то, что ты называешь казнью и мукой. Ничто иное, как самозащита человечества от человечества. Да согласись же ты, милая! – Фора для убедительности тряхнул женщину, которая закончила бормотать и как-то потерянно смотрела на него. И он не знал наверняка, понимает ли она его, слушает или просто молча глядит сквозь него, не желая усугублять конфликт, однако художник испытывая волнение и сильнейшее опасение за дорогого ему человека продолжил, - Люди всю свою историю убивали друг друга, уничтожали и истребляли один другого только из-за этих двух слов…Которые связаны между собой неотступно и под флагами которых, свершалось все сотворенное злодеяние против мирного и светлого, что было на этой земле…И под этим же флагом, во имя того, кого называть запрещено, летели последние бомбы из всех участков земного шара. И с этими словами, во имя этих же чувств главы объединенных выживших стран, приняли единогласный декрет о перепрошивке сердец и установления их слежения на единую всеобщею систему контроля. – Фора нервно поцеловал женщину в пылающую щеку. – Мы проживем и без этих слов…Обещаю, родная. Предки наши жили и мы тем более переживем…Ведь главное поступки? Правда же? Внешнее проявление чувств. Остальное – разговоры.

8

В изогнутом удивляющим своим невероятным строением вириданового цвета здании культуры проходила первая выставка начинающего художника Форы Йохгюнсона. Как и подобает подобному мероприятию, в залах собралось множество разношерстной публики. Так как это был первый день открытия, среди приглашенных преобладали представители власти из нескольких объединенных выживших стран, местные органы образования, культуры, био-энерго психологи, блюстители эмоционального порядка и конечно же представители непосредственно мира искусства.

Фора хромал из зала в зал, общаясь с людьми, которых едва знал и которых вряд ли вспомнит на следующий день. Его поврежденная нога не давала покоя. Боль не снимали даже обезболивающие препараты. Однако самое важное, что согревало его и держало в форме, так это присутствие близкой и родной женщины. Рагнхилдер была, конечно же рядом. Она помогала ему перемещаться в пространстве, находила деликатные и в тоже время весомые причины увести партнера из неприятного ему общества, сглаживала неоднозначные споры, игнорируя колкости и завистливые шуточки со стороны менее талантливых художников.

Во второй половине вечера, приехала Мейро. Фора был счастлив. Уединившись в малоизвестном кабинете, больше похожем на помещение для архивов, трое людей заперлись от посторонних глаз, жарко обмениваясь новостями.

– Я очень, очень рад, что тебе удалось приехать. – обнимая Мейро задыхался художник, переполняемый усталостью и радостью в одночасье.

– Я тоже очень рада, друг! – Мейро крепко обняла его еще раз, после чего обняла Рагнхилдер. – Какая же ты красивая! Я и за вас рада! Как же здорово все складывается! А давайте по одной? – высокая женщина вытащила три капсулы.

– Нет спасибо, я не буду. Достаточно. – мягко улыбнулась Рагнхилдер, отстранив широкую ладонь Мейро.

– Чего это? Ты, что ребенка ждешь? – воскликнула Мейро.

– Нет. Просто правда не хочу. Спасибо большое! – рассмеялась брюнетка. У нее была весьма необычная прическа, точнее множество тугих чернявых кос, искусно сплетенных между собой по спирали. Фора тоже отказался от симулятора спиртного, но подруга совершенно не обидевшись лихо приняла сразу две капсулы запив их соком. Оставшимся трезвенникам пришлось прождать не малых восемь минут пока высокая гостья внятно продолжила разговор.