Форма жизни

Эрих замер, безучастно отмечая, как барабанит его по загривку вода, температуры которой он не ощущает.

Он не убил того байкера, дабы Лорэлай заполучил мальчишку, потому что… Потому что…

Впрочем, пустое!

Эрих вздохнул — мёртвые лёгкие не нуждались в кислороде, но привычки не так легко забываются.

Лорэлай верен себе. Капризный, требовательный, и рядом с ним Эрих всегда чувствует себя в чём-то виноватым.

Вода скользила по нечувствительной коже со следами от пуль, блёклыми и незаметными — посмертные шрамы затягиваются быстро, если есть питательные вещества и достаточное количество регенерантов. Теперь струи стали совсем прозрачными. Остатки чужой крови вернутся в то самое гнилое канализационное озеро, рядом с которым лежат трупы убитых.

Замкнутый круг. Пищевая цепочка и цикличность мироздания.

Кто-то должен питаться и Эрихом, и пусть этим кем-то будет Лорэлай.

* * *

Прохлада отхлынула. Мортэм в который раз вынужденно поднимается из глубин пресного океана забвения, и тут же замирает. Снова смотрят на него эти глаза. Почти чёрные, как крепкий кофе.

Зомби не ведают страха, но где-то в глубине чудится, как сжимается давно мёртвое сердце, эхом отдаётся фантомная боль.

Лорэлай опять стоит перед ним, нервно тиская в пальцах электрошок, позаимствованный у Резугрема, и Мортэм знает — опять будет больно.

Потом будет необходимое количество инъекций регенеранта — вампир уже поставил хромированную коробочку с ампулами в углу, на пол.

Иногда Мортэм ловил себя на мысли, что предпочел бы отказаться от инъекций. Лучше сгнить раз и навсегда, чем ежедневно гнить под действием электрошока.

Зачем Лорэлай пытал его, Мортэм не понимал, темноглазый палач твердил что-то о предательстве, но все системы Мортэма восставали против подобной логики.

Лорэлай приказал убить Резугрема. Мортэм выполнил задание. А то, что назвал имя «заказчика» — так ведь его спросил об этом Хозяин. Зомби класса Бета запрограммированы правдиво отвечать на любой вопрос Хозяина. Пусть и мёртвого.

Он мог, впрочем, вообще не говорить ничего о приказе Лорэлая. Но память, сознание были важнее сохранения секрета вероломного мертвеца. Мертвеца — вот именно. Равного. НеХозяина. Правдиво рассказать о том, что собрат попросил исполнить его поручение — это вовсе не предательство.

Безропотно и молча вынести экзекуцию и потерять память Мортэм не собирался.

За что же его карают? Да ещё так ужасно…

Лорэлай приходил к нему через равные промежутки времени — Мортэм решил, что через сутки — и измывался над ним. Чаще всего просто бил электрошоком и любовался мучительной агонией собрата. Собрата. Что он делает?! Зомби никогда не причиняют вреда собратьям, пока те их не тронут. Мортэм не нападал на Лорэлая. Один раз решился — в качестве самообороны. Но юркий кровопийца сумел выскочить из кельи и заблокировать дверь. Мортэм остался без инъекций так надолго, что разум его стал расползаться, как и его гниющая плоть. И Мортэм в отчаянии таращился в потолок невидящими бельмами, готовый поверить в любого Бога, даже в Резугрема, молиться, неистово и страстно, рыдать, умолять вернуть ему память. Тёплые солнечные пятна на белых стенах домика в Оазисе, зелень, тяжёлые тропические ароматы цветов и нежные руки матери. Эфемерные призраки в каменном мешке, выложенном белым кафелем.

Лорэлай вернулся с ампулами, благословенный Лорэлай, Мортэм был благодарен ему за прощение. И больше никогда не нападал. Лорэлай дал ему понять, что, если не сопротивляться, то он всегда излечит после того, как вдоволь натешится. И Мортэм терпел, безропотно сносил удары, унижения, даже сексуальное насилие, которому Лорэлай подвергал его довольно редко, но всё же… Это не может длиться вечно. И это завершалось уколами и приказом ложиться в криокамеру. Там Мортэм погружался в прохладу и тишину, и грезил о своём прошлом. Зомби не видят снов, как считается. Но как тогда назвать эти мучительно-реальные и в то же время не реальные картины, сменяющие друг друга в сознании Мортэма? Если он видит сны, может быть, он вовсе и не зомби?

— Привет, Морт, — развязно поздоровался с ним Лорэлай, заголив фарфорово-белые клыки.

Глупые прелюдии. Начинай же свою игру.

— Ой, это что у нас такое? — в притворном волнении воскликнул Лорэлай, ткнув пальцем в крошечную язвочку в уголке губ Мортэма. Вероятно, регенеранта уже не достаточно, надо увеличивать дозу.

Мортэм невольно отшатнулся, порываясь прикрыть рот ладонью. Рот, глаза, гениталии — они гниют в первую очередь, и это ужасно больно.

— Ну ладно, потом подлатаю, — отмахнулся Лорэлай, откинув с плеча волосы. Они у него сегодня почему-то мокрые. Только что из душа? И не брезгует запачкаться в гнили? Впрочем, он знает средство против этого — один раз он нечаянно вляпался в некротическую язву Мортэма и заставил его же слизать гной.

— Раздевайся, — рычит вампир и медленно расстёгивает свой элегантный чёрный пиджак.

Мортэм безропотно и стараясь не медлить, стягивает с себя винил.

Зомби помнил одного человека. не достаточно было в прошлый раз. мортэма., сменяющие друг друга в сознании мортэма. ма, молиться, неистово и страс Его звали Роберт, и он временами сам протирал полиролем униформу Мортэма (хотя в его обязанности как главного крио-оператора это не входило), словно боялся, что его подчиненные не справятся с этой простой рутинной процедурой. Роберт заботился о Мортэме. Он тоже колол сохраняющие составы или регенеранты. Но он колол мягче. Зомби не чувствуют боли. И всё же Мортэм смог бы отличить с закрытыми глазами укол, сделанный Робертом, от укола, сделанного Лорэлаем.

Жжётся лекарство. И так же жжётся желание вернуться к Роберту. У него были такие же длинные тёмные волосы, как у Лорэлая, и такие же тёмные глаза. И такие же изящные пальцы, но в то же время совсем другие — мягкие, с едва заметной влагой на кончиках мягких подушечек. Касаться зомби без перчаток персоналу не разрешалось, но Роберт порой нарушал правила, и Мортэм точно знал, что не выдаст его маленького секрета.

Удары чего-то сродни электричеству грубо отбрасывали воспоминания прочь, и ад начинался.

Горячая дрожащая боль плюхалась гигантской медузой на грудь, кожа и волокна плоти размягчались, медленно стекали, словно Мортэм рыдает всем телом, слезами разложения.

Но он молча сносит пытки, и это бесит Лорэлая.

— Покорная бессловесная скотина! — рычит он, пиная зомби по лодыжке, — И что б тебе не смолчать тогда? Нет, надо было распускать свой поганый язык!

— Я сказал правду. Он спросил, кто приказал убить его. Я ответил, — ровным голосом бубнил Мортэм, но очередной удар псевдо-током заставлял распахивать рот в беззвучном крике и дёргаться.

Он прокусил язык насквозь. Лорэлай заметил это. Заточенный ноготь проник в полуоткрытый рот — своевольно, даже нагло до непристойности, выцарапал язык, словно моллюска из раковины.

Далее следует поцелуй. Мортэм не сразу идентифицирует прикосновение прохладных губ как поцелуй, ждёт новой пытки, вероятно, укуса.

Но следует очередной удар, который сваливает Мортэма на пол. Он тыкается лбом в туфли Лорэлая, ослепший от приступа агонии. Глаза, думает Мортэм, мои глаза вытекут и размякнут, будто раздавленные ягоды.

Пытка закончится. Когда-нибудь.

— Ты никогда не успокоишься? — бормочет Мортэм. — Разве я не искупил вину? Ты же мёртвый. Ты должен понимать, насколько мне плохо сейчас…

Губы Лорэлая исказил оскал и гримаса ненависти.

Удар. Всполохи синего и белого перед глазами.

— К сожалению, я не могу сделать тебе ЕЩЁ хуже! — шипит вампир. — И к ещё большему моему сожалению, ты уже мёртв, и умирать тебе дальше некуда!

Но ведь у смерти множество стадий. Разве не ад — вечное приближение к последней из них, полному разложению, и вечному отдалению от финала?