Формалин

В трущобах Тихуаны никого не удивишь плохими парнями, но Альварес считался монстром и полным отморозком даже по здешним меркам. Вырезать всю семью человека, вызвавшего его недовольство, было для него все равно что заказать себе кофе в кафе. И все же даже у этого чудовища было свое слабое место, или, если кому-то угодна такая формулировка, своя человеческая черта — привязанность к его маленькому сыну Пабло. Этот мальчик вообще не должен был появиться на свет. Первым ребенком Альвареса должна была стать девочка, но он хотел сына и, как только узнал пол будущего ребенка, потребовал сделать аборт. Само собой, на 18 неделе беременности аборты запрещены (а в то время они даже и на более ранних сроках еще были запрещены по всей Мексике, кроме столицы), но для Альвареса это, разумеется, не было препятствием. Операция, судя по всему, прошла не очень хорошо. Ибо далее последовали три выкидыша и один мертворожденный. Но Альварес был не из тех, кто согласится терпеть чье бы то ни было неповиновение — будь то человек или природа. Так что с шестого раза он все же добился своего. Ценою смерти своей жены. Но мальчик, хотя и недоношенный — он появился на свет шестимесячным — выжил. Очень не завидую врачам, которые его выхаживали, понимая, что их собственные жизни висят на том же волоске, что и жизнь их пациента — но то ли их страх, то ли деньги Альвареса все же обеспечили желаемый результат. Правда, злые языки говорили (шёпотом), что у мальчика все равно куча проблем со здоровьем, как это обычно и бывает у недоносков, включая легкую степень задержки умственного развития. Но Альварес все равно чрезвычайно ценил столь дорого доставшегося ему сына и все еще лелеял надежду со временем таки сделать из него своего наследника. Не берусь сказать «любил» — любят того, с кем хотят проводить как можно больше времени, — но именно что ценил, как ценят дорогую вещь, которую держат запертой в сейфе.

Насчет сейфа — это, в общем, практически и не метафора. Заботясь о безопасности Паблито, Альварес старался особо не выпускать его из дома. И врачи, и учителя навещали мальчика на дому. Но было одно исключение — Паблито любил «кататься на лодочке», и поскольку врачи подтверждали, что это полезно для его здоровья, причем как физического, так и психического, которому требуются новые впечатления, отец периодически устраивал ему океанские прогулки на личной яхте. Сам Альварес в этих прогулках не участвовал — когда он самолично выходил на яхте в море, то обыкновенно развлекался там со шлюхами, и ребенок только путался бы у него под ногами. Так что мальчика отвозила в порт и привозила обратно охрана. И вот одним из охранников, которым периодически поручалась эта задача, как раз и был Бульдозер.

Бульдозер должен был выйти через восемь дней после Хуана, а еще через две недели как раз был день рожденья Паблито с неизменной морской прогулкой. По словам Хуана, похитить Паблито было бы легче легкого, ибо все меры безопасности — бронированный «линкольн» с армированными шинами, выдерживающий даже пулеметную очередь, экипаж яхты, вооруженный до зубов — были рассчитаны на угрозу извне, а не на предательство изнутри. Наверное, потому, что всем было очевидно — всякий, кто предаст Альвареса, и уж тем более предаст ТАК, не только сам умрет смертью, потрясающей всякое воображение, но и обречет на ту же участь всех своих близких.

У Бульдозера в целом свете не было никого. И с воображением у него было не очень.

Хуан пообещал ему полмиллиона долларов и взять с собой в Штаты — что, как мы помним, было бульдозеровой мечтой с детства. А еще Бульдозер видел в Хуане друга, какого у него никогда в жизни не было. И он согласился.

— Большинство похитителей сыплются либо при передаче выкупа, либо при освобождении заложников, — мрачно заметила я. — Собственно, поэтому большинство предпочитает их не освобождать.

— Так дела обстояли раньше, — отмахнулся Хуан. — Сейчас не нужно выдумывать никакие хитрые схемы с непомеченными купюрами, выбрасываемыми из окна машины. Достаточно одной транзакции в биткоинах. Знание номера кошелька никак не поможет установить его владельца.

— А мальчик?

— Поиграет пару дней на ноутбуке, объедаясь пирожными. Он даже и не поймет, что случилось. Будет думать, что это такая игра, сюрприз на день рожденья.

— Сколько ему лет?

— Перед тем, как Бульдозер сел, было семь, значит, сейчас исполнится девять.

— В таком возрасте ребенок уже способен понять, запомнить и рассказать о-очень много.

— Не суди по себе, — улыбнулся Хуан. — Не забывай, он в свои девять не сильно умнее шестилетнего.

— Даже и шестилетний может рассказать довольно много.

— В лицо он не увидит никого, кроме Бульдозера. А он сразу же уедет из Тихуаны и заляжет на дно, пока мы делаем визы. Потом мы его вытащим.

— Вообще-то это самое слабое звено плана. Он, как я понимаю, довольно приметный амбал, и при этом не больно-то умен. А если он попалится, и они доберутся до него раньше нас?

— Ты что же, — возмутился Хуан, — предлагаешь его грохнуть, как только он сделает свое дело?

— Вообще-то это было бы самым разумным.

— Но, Анхелина! Это было бы… подло! — да, Хуан употреблял и такие книжные слова, когда другой на его месте сказал бы «западло» или «не по понятиям».

— Я сказала «самым разумным», а не «самым благородным», — пожала плечами я. — Заметь — весь этот план с похищением твоя идея. Я лишь указываю его слабые места. А в целом я сразу сказала, что я против.

— Парень и так рискует всем ради нас.

— Ради пятисот тысяч долларов. Как и ты рисковал своим освобождением не ради него.

— Я, конечно, спасал его не ради дружбы, а ради именно такого плана, — согласился Хуан, — но все равно, я не могу так его подставить.

— Тогда откажись от операции.

— Нет, — покачал головой он. — Не говоря о том, что это наш шанс, которого мы столько ждали… теперь уже поздно. Бульдозер знает про план. И если он поймет, что его пол-лимона пролетают мимо кассы, он решит, что его кинули, и может все рассказать боссу, чтобы выслужиться и получить хоть что-то. Ведь пока что он перед Альваресом ни в чем не виновен. Он может сказать, что специально поддакивал мне, чтобы выведать план похитителей.

— То есть он нас подставить может, а ты его нет.

— Посмотрим, — пробурчал Хуан. — Как пойдет.

Пошло в итоге не очень.

То есть собственно Бульдозер виноват в этом не был. Просто, когда он вышел, Альварес не стал брать его на прежнее место. Бульдозер был настолько уверен, что вернется обратно, что заразил этой уверенностью и куда более умного Хуана — тот просто принял это как данность. А этого не произошло.

Не могу точно сказать, почему. Во всяком случае, не из-за того, что Альварес что-то заподозрил — что-то реальное и конкретное, я имею в виду, В этом случае Бульдозер, несомненно, не только сам не остался бы в живых, но и перед смертью рассказал бы все о Хуане во всех подробностях. Возможно, Альварес просто решил перестраховаться, допуская, что в тюрьме Бульдозера все же могли вербануть — скорее даже не другая банда, а перцы. Мочить или пытать своих людей на основании ничем не подкрепленного «а вдруг?» — это чересчур даже для такого отморозка, как Альварес, так недолго вообще остаться без бойцов. Поэтому, конечно, боевиком картеля Бульдозер остался, но уже без работы лично с боссом. Или же Альвареса попросту полностью устраивал тот охранник, что заступил на место Бульдозера, и он не видел смысла что-то опять менять. Наконец, не будем забывать, что, хотя все заинтересованные в Тихуане знали, кто такой Альварес, формально он числился законопослушным гражданином — а стало быть, нежелание снова брать на работу только что отсидевшего за незаконное оружие уголовника могло объясняться и заботой об этой части имиджа.

Признаюсь, я вздохнула с облегчением. Мне идея переходить дорогу Альваресу не нравилась ни секунды. Но Хуан не для того почти два года в тюрьме готовился к этой операции, пожертвовав досрочным освобождением, чтобы теперь от всего отказаться. И он объявил, что план меняется, но не отменяется.

Со слов Бульдозера, бронированный лимузин доставлял мальчика прямо на причал, но не оставался там все время до возвращения яхты. Внутри было два человека — охранник и водитель (который, разумеется, тоже был вооружен и прекрасно умел стрелять). Когда-то Альварес посылал с сыном троих, но мальчику не нравилось сидеть между двумя здоровенными дядьками, а не возле окошка, и Альварес пришел к выводу, что хватит и одного охранника на заднем сиденье. Это было, в принципе, разумно — в случае нападения и блокирования проезда задачей охраны было не вступать в перестрелку, а запереться внутри и вызвать подкрепление. Пробить броневик снаружи можно было разве что базукой — а от такого не защитило бы никакое количество охранников в салоне.

Так вот, морская прогулка обычно продолжалась часа три, и скучающие в машине охранники за это время успевали проголодаться. Поэтому они отъезжали подкрепиться в небольшую припортовую забегаловку, всегда одну и ту же, находившуюся буквально за углом, Бульдозер говорил, что там делают отличные буррито. Но окошка для обслуживания клиентов прямо в автомобиле там не было, а водителю было запрещено покидать машину на всем протяжении его миссии — он даже справлять нужду должен был в бутылочку. Чтобы никакой враг не подобрался незамеченным и не прицепил, к примеру, мину под днище (установленные в машине камеры давали шоферу полный обзор сзади и с боков). Машина при этом должна оставаться запертой все время, кроме непосредственно моментов посадки и высадки пассажиров. Второй охранник пользовался большей свободой. Поэтому броневик останавливался на парковке прямо под окнами заведения, охранник с заднего сиденья шел и брал буррито и кофе на двоих (честно за них платя, как обычный клиент, и даже периодически оставляя чаевые) — все это время водитель видел его через окна, если только охранник не заходил в туалет — и возвращался в машину, где оба и перекусывали, а потом ехали обратно на причал. Этот порядок был неизменен все те годы, что Паблито возили кататься на лодочке — и при Бульдозере, и при его сменщиках — и, очевидно, и в этот раз следовало ожидать точно того же.