Фото на развалинах
Шрифт:
— Не получается, — сообщила Алиска.
— Плохо стараешься или мало воды выпила. Ещё чашку?
— Не надо, пожалуйста, — жалобно попросила Алиска. — Мне уже лучше.
— У тебя вон лицо бело-серое, — не сдавался я. — Где ж тебе лучше?
— Правда, лучше, — глаза у Алиски снова были на мокром месте. — Ты пришёл. Прости меня, я не хотела тебя звать. Тем более я тебе не нужна.
— Не прибедняйся, — сказал я, — видишь, прибежал, значит нужна. Я к тебе, наверное, привык.
После этих слов я испугался. Мне не хотелось этого говорить. Привык или не привык, мне и самому было ещё не понятно. Я сам не знал, почему я здесь. Из-за привычки, из-за слов Виктора о добре,
Но Алиска не бросилась, только сказала:
— Спасибо.
— Не за что, — ответил я, — давай, попробуй ещё. Вырвет чистой водой — значит, всё в порядке. Обошлось.
Я сел на кухне, глядя на начинающий шуметь чайник, взял со стола ложку и стал тупо вертеть её в руках. Всё будет хорошо. Хорошо, что Алиска струсила и мне позвонила. А могла бы не позвонить и умереть. Или её бы спасли и положили в психушку. А Наташа бы всем рассказала, что это я виноват во всём. Я стукнул ложкой по столу, потом швырнул её в угол. Не надо думать о Наташе. Её больше не существует. Буду считать, что это она отравилась и исчезла. Забуду это всё и начну жить сначала.
Через десять минут Алиска, держась за стеночку, приковыляла в кухню и сообщила:
— Всё. Вода вышла.
— Значит, будешь жить. Долго и счастливо, — я нашёл заварочный чайник и налил себе и Алиске крепкого чая.
— Счастливо, угу, — вздохнула Алиска.
— А куда ты нафиг денешься? — усмехнулся я. — Ты же меня любишь? Да. Я тебя спас? Да. Не можешь же ты забить на все мои усилия и травануться снова.
— Не могу, — согласилась она почти нормальным голосом, — это очень-очень страшно. Я как подумала, что по правде умру…
— Пей чай, — сказал я. — Но сначала дай слово, что ничего с собой никогда не сделаешь. Я тебе дал, помнишь? И ты мне дай.
— Честное слово. Лесь… А может, всё не так, как я подумала? Может, это шутка… Может, вы не всерьёз целовались? Скажи правду, а?
Пора было сказать правду. Терять уже было нечего. Всё, что могло, уже случилось, и план был только разрушенным прошлым. Историей…
— Мне нравилась Наташа. Теперь — нет. Она позвала меня на свидание тебе назло. Или мне назло, чтобы и ты меня бросила. И специально полезла целоваться. Хотя я сам этого хотел. Теперь — не хочу. У меня были её фотки, так вот я их порвал.
Алиска снова вздохнула, так глубоко, что я кожей ощутил её тоску.
— А мне ты всё время врал, что любишь?
Я молча смотрел в чашку.
— Ты сволочь, Лесь, — сказала Алиска, — но я тебя всё равно люблю.
— Только ты одна меня и любишь, — я выдавил кривую улыбку, — хотя это и странно. Зачем любить сволочь? Я бы на твоём месте не стал.
Столько правды подряд сказать — это был перебор. К тому же я вспомнил, что дома осталась мать, которая говорила сегодня полную ерунду. Может, за то время, что я буду здесь, она успокоится, проспится, и всё станет на свои места. А вдруг нет?
— Значит, мы больше никогда не встретимся? — спросила Алиска.
— Почему?
— Кроме школы. Ты же больше не пойдёшь со мной гулять.
— А ты ещё хочешь со мной гулять? — удивился я. Алискина логика была мне непонятна. Наташа меня предала, и я даже видеть её не хочу. Я предал Алиску, но она жалеет, что мы больше не пойдём гулять… Бред…
— Хочу.
— Ну раз хочешь, можем и гулять. Почему нет?
— Правда? — она улыбнулась. И стала уже почти обычной Алиской. Чуть бледноватой и с припухшими глазами, но похожей уже на себя, а не на привидение, которое я увидел, когда вошёл.
Кажется, моя миссия спасителя была выполнена.— Правда-правда, — сказал я. — Врать, что влюблён в тебя по уши, я не буду, но просто погулять, как друзья, мы вполне сможем. Я не против.
Алиска окончательно успокоилась и спросила:
— А можно, я Наташе расскажу, что было? И что мы с тобой всё-таки друзья?
— Как хочешь. Кстати, когда твоя мать придёт?
— Через час-полтора.
— Тогда давай я пойду домой, а ты пол вытри, чтобы не видно было, что кто-то приходил, и ложись отдохни, а то глаза красные. Упаковка от таблеток где?
Алиска вытащила коробочку из кармана. Я взял её и сунул в карман к себе:
— Выкину по дороге. В общем, всё поняла? Давай без фокусов, я тебе позвоню вечером. А завтра пойдём гулять.
Когда я вышел в подъезд, то понял, что всё сделал правильно. И что пообещал гулять — тоже правильно. Теперь Алиска ни за что свой опыт не повторит, будет ждать свидания. А от меня, пожалуй, ничего не отвалится, если я её несколько раз выгуляю. Будем считать, что это мне месть за план. Хотя, если честно, я не был против ещё встретиться с Зелениной. Или отупел после всех событий сегодня, или и правда привык.
Однако день ещё не кончился, как бы мне этого ни хотелось… Хорошо бы, если бы уже наступила ночь, все легли спать, и всё забылось. Но так бывает только в сказках. В реальности день чем хуже, тем дольше он длится. И, если он совсем отвратителен, то может откусить и часть ночи… Я подозревал, что сегодняшний день будет именно таким. Если вообще когда-нибудь прекратится.
Около своего дома я остановился и посмотрел на окно — мать его так и не закрыла. Наверное, в квартире было уже очень холодно. По крайней мере, в гостиной. Значит, мать не там. Скорее всего, в спальне с бутылкой. Я подошёл к скамейке у подъезда и сел. Идти в дом не хотелось. Я устал. Может, пойти к отцу? Но куда? Чтобы узнать, где он, ему надо позвонить, чтобы позвонить, надо подняться в квартиру. Я впервые пожалел, что у меня нет мобильника. То есть он был, но я его потерял. И новый не просил. Всё равно мне было некому звонить, друзей у меня нет. Сейчас бы звякнул, узнал, где отец, и пошёл к нему. Хотя… Всё равно пришлось бы вернуться. Так какая разница — сейчас или через пару часов.
Я собрался с духом, встал и пошёл домой с одной только мечтой — чтобы мать уже спала. Тогда, пожалуй, и я бы сразу уснул. Рухнул среди обрывков фотографий и отрубился. Дня на два… или на три. Выспался бы как следует и потом решил, как мне жить дальше.
Пусть она спит. Я поднял глаза к потолку подъезда и попросил Бога, в которого не верю, чтобы мне дали передышку…
Бог не пошёл мне навстречу. Либо по той причине, что его всё-таки не существует, либо по той, что для него не существую я. Когда я открыл ключом дверь и толкнул её, оказалось, что дверь не открывается. Я сначала не осознал это и толкнул дверь снова. Но там, с той стороны, её что-то держало. Я налёг на дверь изо всех сил — бесполезно.
В подъезде никого не было, соседей я практически не знал. Я растерялся. Надо было открыть дверь обязательно, во что бы то ни стало, но у меня не хватало сил. Мне должен был кто-то помочь. Но кто? Никто не захотел бы мне помогать. Я был никому не нужен. Эгоистичные люди вокруг заботились только о себе. Кроме людей уж совсем больных на голову, типа историка Карбони.
Историка?
Я побежал вниз по ступенькам, уговаривая про себя несуществующего Бога, чтобы тот сделал самую простую вещь. Пусть историк будет дома, пусть не уйдёт к девушке. Пусть согласится мне помочь!