Фрагментация
Шрифт:
Тея ненавидела бедность. Ее всегда коробило от любых признаков безденежья. Это я понял еще на нашем первом свидании, когда она с упоением рассказывала о своих мечтах. Мне тогда захотелось все для нее сделать. Я помню, так расстроился из-за своих скромных финансовых возможностей, что стремительно и сильно напился. Вел себя ужасно, пытался заказать рыбу фугу в китайском ресторане и так жадно целовал ее в такси, что чуть не отколол композитное покрытие на ее зубах.
Тея забеременела ровно через три месяца после нашего знакомства. Жили мы тогда у моей мамы. Это было не самое подходящее место для людей, которые собирались пожениться. Мама моя, конечно, человек хороший, а для меня – так вообще замечательный, но тяжелый. Мама тщательно скрывала свою мизантропию под забралом тревожной дружелюбности. Беременность протекала легко, правда, не у меня. Озабоченность финансовым положением и предстоящая свадьба сильно давили на нервы. Но возможность решить все проблемы сразу мне незамедлительно подвернулась. На работе мне предложили отправиться
Мы оба были уверенны, что женимся раз и навсегда. Поэтому решили венчаться. Ходили на подготовительные курсы для новобрачных. Курсы вел пожилой священник совершенно лютого иезуитского толка. Думаю, если бы не он, брачующихся в приходе было бы намного больше. Но отделить зерна от плевел, то есть сомневающихся агностиков от убежденных клириков, было его главной задачей. Было смешно наблюдать за поведением пар, видавших многие виды, но решивших, не знаю, на какой хрен, венчаться через надцать лет совместной жизни. Священник их язвительно спрашивал, мол, зачем решили венчаться и в чем, по-вашему, смысл венчания. Ветераны гражданского брака обычно терялись, говорили о счастье и благополучии, обновлении отношений и так далее. Иезуит все это отметал в мусорную корзину и в финале выдавал трудно постижимую истину о том, что воцерковленный брак нужен лишь для того, чтобы спасать свою душу.
Зачем спасать? Чью душу именно? Да и зачем вообще что-то спасать? Что такое воцерковленный брак? Все эти и многие другие вопросы мгновенно проносились во взглядах женихов и невест, алчущих простой истины. Однако внятных ответов не следовало. Глаза священника мерцали снисходительным упреком. А это, в свою очередь, неизбежно вызывало фрустрацию. Большинство таких пар на курсы во второй раз не приходили. Но только не мы. На все каверзные вопросы священника я обычно отвечал витиеватыми фразами, заимствованными либо из Евангелия, либо когда-то услышанными мною от усопшей бабушки – внучки депортированного приходского священника. Тея так вообще благоразумно молчала и казалась сущим ангелом. Зато на самой церемонии она не смогла точно повторить ритуальные термины и назвала иезуита святым отцом, что для православного священника было сущим оскорблением.
Церемония прошла быстро и сумбурно. Никого глубокого благоговения я не испытал. Наоборот, думал все время о ресторанной смете и свидетелях, по которым было видно, что они устали держать венцы. В Брюссель мы так и не поехали. То ли Тея не захотела отрываться от привычной среды, то ли действительно опасалась, что бельгийские неонатологи не смогут оказать ей должного ухода. Мне, кажется, она просто еще не знала меня, а может, и вовсе не была во мне уверена и боялась остаться без поддержки родителей и друзей. Я тогда и сам в себя не очень-то верил. Если бы она на третий месяц знакомства не забеременела, мы бы вряд ли поженились. Так что уговорить ее на роды в Брюсселе я не смог. Да и был уже восьмой месяц. Врачи советовали не рисковать. Так я упустил шанс стать великим дипломатом. Я тогда ни за чтобы не поверил, что благодаря этой неудаче смогу прославиться на весь мир. Потому что если бы я уехал, я бы не забрел в рижскую забулдыжную комиссионку на улице Тербатес и не купил бы старый манускрипт, датированный серединой пятидесятых годов прошлого века. Он был написан неизвестно кем, на плохом французском языке, с огромным количеством ошибок. Но об этом чуть позже.
До всего этого родилась Алия. Алька! Совершенное и безоговорочное чудо – моя дочка. Если вспоминать счастливые моменты жизни, любой родитель скажет, что самый яркий из них – это рождение ребенка. Даже стоя в очереди в винно-водочный ларек, измождённые лица искренне растянутся в улыбке, а первые страждущие поспешат уступить место счастливому родителю, который еле держится на ногах и заплетающимся языком говорит: «Мужики, у меня сын родился». Что тут говорить о состоянии отца в роддоме, ну если ты, конечно, решился рожать вместе с женой. Вообще-то отцовская роль при родах считается очень важным и ответственным звеном. За это ратуют продвинутые профессионалы – врачи, лекторы или акушерки, которые обучают естественным родам или проводят различные курсы по принятию родов под водой или родов в гамаке, или еще бог его знает где. Мы с Теей совершенно не ожидали предстоящих сюрпризов и относились к этому событию легкомысленно. На курсах для будущих родителей мы все время прикалывались. Но мы же не виноваты, что курсы такие смешные. Взять хотя бы позы для расслабления живота будущей роженицы. В этих позах супруги выглядят настолько нелепо, что вполне могут участвовать в съемках юмористического порно.
Обычно роды начинаются внезапно. Тея встала в шесть утра и сказала, что что-то не так. Я сразу понял, что все так, как и должно быть. Мы схватили сумку и помчались в больницу. Потом посидели недолго в палате, куда нас определили, и решили, что надо поесть. Я сгонял в торговый центр и купил котлет с жареной картошкой. Запах котлет моментально распространился за пределы нашей палаты. Персонал с озлобленностью косился на дверь и был недоволен запахом, не то чтобы неподходящим для этого места, но пробуждающим дикий аппетит.
Это я заметил в коридоре, пока ходил в туалет. Прежде чем зайти в палату, я ждал, когда он опустеет. После котлет вроде как начались боли. Мы пожаловались и нам принесли баллон с диоксидом азота. Боли пока были шуточными. Поэтому мы вспомнили несколько комедийных сюжетов с веселящим газом и стали передавать друг другу маску, балагурить и шутить. Газ веселил, но не сильно. А вот вскоре после него начался ад.Все, о чем нас предупреждали на естественных родах, как о крайне нежелательном, с нами случилось. Боли были очень сильными. Шейка матки не расширялась. В итоге Тее сделали эпидуралку, а потом подключили к системе с окситоцином. Прошло томительных четыре часа. Эффект от анестезии стал пропадать, и именно тогда ребенок начал двигаться дальше. В палате начался жуткий ажиотаж. Главным образом из-за меня. На меня тогда конкретно что-то нашло. Словно мессия в меня вселился. Или трикстер. Хотя, думаю, что на самом деле включилась моя врожденная антистрессовая придурковатость.
Я мертвой хваткой держал жену за ногу (вторую ногу держала акушерка) и кричал громче нее. Другой рукой я периодически тыкал в электронное табло, которое показывало двумя строчками пульс жены и ребенка. Акушерка была интеллигентной женщиной. Она мне ничего не говорила, но ее взгляд выражал одну фразу: «Когда ж ты, сука, заткнешься». Трудно передать словами тот момент, когда я увидел маленькую сплюснутая головку своего ребенка. Голова показалась мне ненормально узкой, но по мере проникновения в безводную жизнь, она быстро расширилась и приняла форму полноценного овала. Головка выныривала из моей жены неимоверно долго и, когда, наконец, вылезла полностью, за ней с легкостью протиснулись плечи, ручки и все остальное. И сразу же раздался тихий протяжный писк. Ко мне повернулось сморщенное лицо лысой рептилии. Существо явно разочаровалось увиденным и разразилось сокрушительным плачем.
После такого понимаешь, почему первое, что выдает новорожденный, это плач. Ведь это не просто вынужденное знакомство с незнакомым миром. Этот мир, в отличие от прежнего, полон дискомфорта. Уже никогда не будет, как было. Здесь надо самому дышать, есть, чувствовать и доказывать свое право на существование. И нельзя вернуться в мамин живот – самый уютный на свете флакон, который обеспечивал тебя всем, что нужно. Ну как тут не разрыдаться! Это как законченного интроверта, зависимого скромнягу, резко переместить на Ибицу в многотысячную толпу в ночном клубе. Поставить в круг полураздетых баб, которые обожрались водкой и таблетками. И умножить это на сто тысяч раз. Я знаю, это неподходящее сравнение. Но чтобы было понятней, Ибицу можно заменить на сороковой год прошлого века и линию Мажино.
Миновало несколько зыбких мгновений. Время, казалось, тянулось неимоверно долго. Ребенка вытирали, всячески измеряли и взвешивали посторонние люди в белых халатах. Мне хотелось его скорее схватить, обнять и закутать в экзоскелет своего уже побитого жизнью тела. Подарить этому маленькому существу свою беспредельную защиту. Наконец-то его положили на маму, еле живую, с жуткими уставшими глазами.
– Девочка, три и сто, все в порядке, – сказала акушерка и отошла.
Бледные пухлые губы Теи расплылись в тихой улыбке. Я больше никогда не видел ее такой счастливой. Я присел, чтобы посмотреть в глаза своей малышки. Я смотрю. Мои глаза наполняются слезами. Такое ощущение, что на тебя смотрит Бог, несфокусированным вселенским взглядом. У вселенной нет фокуса. Она беспредельная и всепоглощающая, как и жизнь. Именно поэтому, когда смотришь в эти светлые, почти прозрачные глаза новорожденного, кажется, что заглядываешь в глубины космоса, и наконец-то понимаешь главную цель – беспрерывное возобновление жизни. Сознание, сцепившись всеми своими мыслями, размеренно колышется, бухает в голове гигантским камертоном. Ко мне пристают с разрезанием пуповины. Точно не помню, было это до этих волшебных ощущений или после. Но одно скажу, если вам анатомия никогда не нравилась, на процедуру лучше не подписываться. Пуповина тугая, ножницы тупые. Уж не знаю, чей тут умысел. При разрезании толстой пульсирующей кишки, которая совсем недавно соединяла двух твоих самых любимых людей, возникает легкий диссонанс. Ты, с одной стороны, думаешь о значимости этого момента, а с другой – о том, как такая хреновина могла вырасти в животе жены. Отрезанная пуповина, одиноко скрученная в ванночке, напоминает рисунки Гигера и клипы группы «Zhu».
Таким приятным воспоминаниям я предавался, пока ждал руководителя одного из местных пансионатов. Он проиграл в последнем закупочном конкурсе и хотел оспорить результаты. Дело в том, что в государственных центрах социального ухода не хватало койко-мест для всех страждущих. Поэтому места приходилось докупать у частных или муниципальных подрядчиков, чтобы очередь «психов» не выросла до совсем уж неприличных размеров. Главным критерием закупки в таких конкурсах была низкая цена. Можете себе представить, какое качество услуг предлагалось по самой низкой цене. Мужик, которого я ждал, предлагал не такие уж плохие услуги. Средний процент умирающих у него колебался в пределах единицы от общего количества клиентов. Это было хорошим показателем. Люди с душевными расстройствами намного чаще болеют и умирают. Да и аудит доказывал, что качество услуг у него выше среднего. Тем неприятнее было его отфутболивать и отдавать этих бедных людей каким-нибудь барыгам с неукомплектованным персоналом и потолками, протекающими каждую неделю.