Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
Оскорбление армии
Человек в рваном синевато-зеленом мундире вышел из сарая, где содержались арестованные, и, отдав мне честь с несколько смутившим меня подобострастием, проговорил:
— Это вы, господин адвокат, назначены моим защитником?..
— А как, скажите, вас зовут?
— Жак Озуэн…
— Ага, помню! Оскорбление старшего при исполнении им служебных обязанностей?
— Да, вроде бы так… Жандарм где-то вычитал, что я могу загреметь лет на пять, если не на все десять…
— Я ознакомился с вашим делом.
— И все-таки это чересчур… Из-за такой-то ерунды…
— Расскажите-ка мне все по порядку. И ничего не упускайте.
— Ладно, вам, моему адвокату, могу рассказать, но только
— Корнель — это ваш сержант?
— Так точно, мой сержант… И потом, если б это не случилось во время строевых занятий, разве он стал бы шум поднимать? Ну, в общем, он подал рапорт, но в рапорте написал — вы же это читали, — что я, мол, отказывался подчиняться приказаниям, и в ответ на… уж и не помню точно на что… короче, в ответ на замечания унтер-офицера оскорбил его, обозвав «жалким недоноском» и «слизняком»… На самом-то деле я сказал кое-что похуже, и опиши он все в точности, трибунал пришил бы мне оскорбление армии, и тогда мне бы несдобровать — закатали бы лет на пять, не меньше. А Корнель описал все так, как вы прочли. Ну, я, конечно, держусь тише воды, ниже травы, и если так вести себя дальше… Послужной список у меня хороший… Сами читали… И Корнель этого не отрицает…
— Да, я читал. Это крайне важно. Это ваш единственный шанс. Но все-таки расскажите мне, как было дело…
— Пожалуйста, могу рассказать! Значит, он стал ко мне привязываться — почему, мол, я не равняюсь как положено, почему плохо поворачиваюсь по команде «кру-гом» и прочее… Но посудите сами… Всего три дня, как с передовой… Это ж вам не с курорта все-таки… Тут он мне и говорит: «Капитан смотрит. Придется влепить тебе четыре наряда вне очереди…» А я ему в ответ: «Дерьмо! Все офицеры дерьмо! Все недоноски! Выблядки поганые!» Вот как я ему сказал… К счастью, он…
— Ну и ну! А были свидетели?
— Как же! Все ребята! Но их-то мне бояться нечего! Никто не пойдет доносить…
— Не в этом дело, дорогой. Очень хорошо, что вы мне рассказали… Главное теперь — исправить оплошность, допущенную сержантом. Приятель ваш и не подозревает, что, желая сделать как лучше, он подложил вам порядочную свинью…
— То есть как это так?!
— А вот так. Смешно, конечно, получается, но закон есть закон. Скажите начальнику: «Выблядок!», и тогда, согласно военному кодексу, вы заработаете от одного года до пяти лет тюрьмы, это если оскорбление нанесено вне службы. А если вы оскорбили его при исполнении им служебных обязанностей, то вам полагается от пяти до десяти лет принудительных работ, и сейчас, кстати, вы на волосок от этого. Дело в том, что военный кодекс был составлен еще во времена Второй империи доблестным маршалом Вайяном и предназначался для армии Наполеона Третьего. Подобных вещей в ту пору и не знали. Да и откуда бы — при той драконовской дисциплине малейшая вольность в разговоре со старшим жестоко каралась… Но если вы говорите: «Все офицеры — выблядки!», то это уже не есть оскорбление, нанесенное тому или иному чину. Это — оскорбление, задевающее честь всей армии, то есть, иными словами, поношение настолько чудовищное, что маршал Вайян не пожелал упомянуть о нем в своем кодексе даже намеком. Военный кодекс просто не предусматривает чего-либо подобного! А посему в данном случае провинившийся подпадает под действие гражданского закона Республики, принятого в тысяча восемьсот девяносто первом году и карающего за оскорбление армии тюремным заключением сроком не более трех месяцев. Понимаете теперь, почему вы крайне заинтересованы в полном восстановлении истины? И запомните: если вы хотите, чтобы шалости такого рода впредь обходились вам подешевле, употребляйте только обобщающие формулировки: эффект тот же, зато стоит он в десять раз дешевле.
ПОЛЬ ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ
(1892–1937)
Вайян-Кутюрье — истинный парижанин. Его дед — художник, дружил с Курбе; мать, Полина Вайян, — актриса оперного театра; отец, Кутюрье, — певец и живописец. Система воспитания столичного лицея, где учился Поль, стремилась выхолостить в нем живое чувство, убить фантазию, приспособить к трафарету, но он уже обрел защиту в мире идей и образов Рабле, Маро, Ронсара, Монтеня. Поль не отличался примерным поведением: вместе с товарищами он выпускал журнальчик «Бомба», в котором сокрушал Буало с помощью Шекспира, превозносил Бодлера, Верлена и Рембо, о которых не принято было говорить на уроках. Окончив лицей, Вайян-Кутюрье поступил на юридический факультет Сорбонны. В первой же книге стихов — «Приход пастуха» (1913) — он определил свою приверженность к людям тяжелого труда, суровой жизни: «Я листок с их куста, я гроздь с их лозы». К народу Вайян-Кутюрье шел издалека, преодолевая инерцию буржуазного воспитания, долго еще страдая от элитарной гордыни, чувства интеллектуального превосходства над «простыми смертными».
В тигле войны «сгорели» его прекраснодушные иллюзии и предрассудки. На передовой он осмелился размышлять о законах реального мира и высказывать правду о пережитом и увиденном. За мужество в боях офицер Кутюрье не раз был отмечен наградой, но он позволял себе говорить «лишнее» и весть о мире 1918 года встретил в военной тюрьме. На свободу Вайян-Кутюрье вышел убежденным рыцарем веры в новую жизнь и творческую мощь человека. «Коммунизм — это молодость мира» — афористично выразил он суть своего идеала. Один из организаторов Республиканской ассоциации бывших участников войны, соратник Барбюса в пору создания группы «Кларте», депутат парламента, один из основателей ФКП и член ее ЦК, мэр парижского пригорода Вильжуиф, главный редактор «Юманите» — неиссякаема активность этого народного трибуна, которому верил пролетарский Париж.
В 1921 году Поль Вайян-Кутюрье был в Москве, на III конгрессе Коминтерна, встречался и беседовал с В. И. Лениным. С той поры. писатель не раз приезжал в Советский Союз и в серии очерковых репортажей рассказал о социалистическом строительстве в нашей стране.
Вайян-Кутюрье — продолжатель реалистических традиций французской классики. В повести «В отпуску» (1919), в цикле рассказов «Солдатская война» (1919), созданном совместно с Лефевром, в «Письмах моим друзьям» (1920) художник говорит от лица «пролетария войны», представляя свидетельства солдат-фронтовиков на суд читателя. Мысль вернее пули поражает цель, но ничто не может убить мысль, говорил Вайян-Кутюрье. В 20-е годы возмущенная мысль художника разила старый мир и его воинствующее безумие (поэтический цикл «XIII плясок смерти», 1920), его бутафорские «идеалы» (трагифарс «Папаша Июль», 1927, совместно с Л. Муссинаком), кощунственное лицемерие, циничное поругание человека и всех его святынь («Бал слепых», 1927). Повесть «Детство» (1938) — итоговое создание художника, его искреннейшая исповедь о своем пути к созидателям нового мира.
Paul Vaillant-Couturier: «La guerre des soldats» («Солдатская война»), 1919 (совместно с Раймоном Лефевром); «Le bal des aveugles» («Бал слепых»), 1927; «Jean-sans-pain» («Жан-без-хлеба»), 1933; «Histoire d'Ane pauvre et de Cochon gras» («Бедный Ослик и жирная Свинья»), 1936.
Рассказ «Бал слепых» входит в одноименный сборник.
Бал слепых
I
Настройщик торопливо идет по улице и, нащупывая стены домов своей палкой, равномерно и быстро шаркает ею перед собой.
Прохожие удивляются его уверенной поступи и думают — уж не просачиваются ли сквозь выпуклые стекла его черных очков отблески света и не проникают ли они ему в глаза.
Фигура у него прямая, напряженная, как у всех слепых, — они всегда держатся настороженно, ожидая всяких ловушек на своем пути. Капканы и западни подстерегают их на каждому шагу.
Он идет, напрягая слух и чувство осязания, улавливая сигналы об опасности, которые ему дает даже разница в давлении воздуха на поверхность кожи. Его ступни угадывают, по какой почве они шагают. Его палка говорит. Идет он у самых стен. Палка говорит: кирпич, — значит, это кирпичный особнячок, за которым будет витрина булочной. Палка говорит: чугун. Значит, — водосточная труба. Это граница. За нею палка четыре раза скажет: дерево. Затем — три удара по цементному цоколю фасада, один — по железной решетке отдушины подвала, и палка скажет: толстое стекло.