Французская защита

Игра была в самом разгаре, когда в зале появились Жорж, Евгеньич, Патрик, Матильда и Симона.

Виктор перехватил инициативу и с каждым ходом приближался к победе в партии и во всем турнире.

Заметив дорогие его сердцу черты, он заволновался.

Встал, поздоровался со всеми, но не стал разговаривать, углубившись в положение на доске.

Шахматные варианты наскакивали в его голове на мысли о Симоне. Он прилагал чудовищные усилия, чтобы полностью сосредоточиться на позиции, но сделать это не удавалось.

Время побежало быстрее обычного. Одинцов не замечал, что стрелки его часов угрожающе придвинулись к критическому рубежу.

Люди стояли возле канатного барьера и напряженно следили за игрой. Наконец, Одинцов сделал фантастический по силе ход, и Жак Гийон понял, что спасти его может только чудо.

Он старался не смотреть на часы, чтобы не привлекать внимание русского к циферблату.

Послышался легкий шум среди зрителей, судьи зашикали на толпу. Виктор, словно очнувшись, взглянул на циферблат и, словно ужаленный подпрыгнул на стуле.

Опять цейтнот!

Меньше трех минут на двадцать ходов!

Француз явно играл на время. Согласно правилам, Виктор бросил запись, и делал быстрые прочерки на своем бланке. Спустя две минуты он вообще бросил ручку на стол.

Через каждые 3–4 хода Виктор вытягивал шею, стараясь увидеть правильное количество сделанных ходов на листке соперника.

Жак Гийон вначале специально закрывал свой бланк рукой, но потом почему-то даже придвинул свои записи поближе к Одинцову.

Всё!

Сорок ходов сделано!

Контроль пройден, и теперь можно отдышаться.

Виктор с облегчением откинулся на спинку стула. Позиция противника дымилась, словно Кенигсберг после бомбардировки в апреле 45-го.

— Время! — послышался возглас судьи.

Виктор улыбнулся:

— Контроль пройден, я сделал 40-й ход.

— Сейчас проверим! — хладнокровно парировал француз.

Внутри Одинцова все похолодело. Он дал себе слово, что никаких шансов «смухлевать» судьям сегодня не предоставит.

Неужели???

Судья взял бланки противников и пошел к другому столику. Там он ход за ходом разыграл партию с начала и до конца.

Виктор напряженно смотрел на доску. Потам перевел взгляд на Симону. Она стояла, закусив губы, и не отводила встревоженных глаз от Одинцова.

Ну? Ну?

— Вы просрочили время, — с заметной усмешкой проговорил судья, — оформляйте бланки.

— Как?? — Виктор навис над судейским столиком.

— Жан Гийон записал один ход дважды. Поэтому их сделано 39, а не 40. Флажок упал на Ваших часах, значит, он выиграл.

Одинцов перевел взгляд на Гийона. Тот невозмутимо пил кофе, закусывая сэндвичем.

У Виктора появилось огромное желание заехать в эту довольную морду, да так, чтобы тот опрокинулся назад вместе со стулом, столиком, фигурами, сэндвичем, кофе и своими подловатыми мозгами. Одинцов не выиграл ни франка!

Поражение отбросило далеко за черту первой десятки — большое количество игроков, «накатив» на финише, обошли его на пол-очка.

Рука девушки легла на кисть Виктора.

— Витя… Пойдем отсюда, — мягкий голос Симоны вывел шахматиста из состояния ступора.

— Да… да… конечно… ты прости меня за тот вечер, я был, наверное, неправ… прости, Симона.

Одинцов с какой-то болью посмотрел в глаза той, о ком думал долгими часами все последние месяцы.

Девушка опустила голову.

— Жорж, Евгеньич, Матильда, Патрик! Спасибо, что пришли!

Он не стал слушать слова утешения одноклубников.

— Извините, я тороплюсь… Симона, подвези меня, пожалуйста, на улицу Лафаетт!

— Хорошо.

Они вышли из здания и сели в машину.

— У тебя встреча? — спросила девушка.

— Я должен сегодня забрать авиабилеты на остров Реюньон, через неделю вылет на турнир. Надеюсь, там не будет этих судей и таких игроков. Все-таки примерно десять тысяч километров отсюда… — невесело пошутил Одинцов.

Они поднялись на второй этаж знакомого здания и подошли к двери с табличкой Voyage d’'echecs.

Виктор дернул ручку.

Заперто.

— Что такое? — удивился он. — Еще два часа должны работать. Постучал в дверь.

Тишина.

На стук из соседней двери выглянула девушка.

— Вы к «Шахматным путешествиям?» — спросила она.

— Да, мадмуазель, а где сотрудники?

— К сожалению, должна вас огорчить. Вот уже две недели, как сюда рвутся шахматисты, а контора не работает. Вчера приезжала полиция, вскрывала дверь. Ничего, никаких документов. Только одна мебель. Увы, это были обычные жулики, месье.

Кровь отлила от лица Одинцова. Только сейчас он увидел тонкую белую полоску с печатью, приклеенную чуть ниже ручки.

— Мои сожаления… — добавила француженка, увидев, как Виктор прижался спиной к двери и медленно сполз вниз.

Он сидел на корточках минут пять, отказываясь поверить в случившееся.

Симона молчала.

Мадмуазель из соседней двери бросала любопытные взгляды на парочку.