Французская защита
Шрифт:
— Я пойду, погуляю по городу. Мне надо успокоиться, подумать и понять мужскую логику.
— Проветрись, раз ты так разнервничалась!
— А ты тоже поразмышляй! — гневно сверкнула глазами красавица. — Стоило ли затевать всю нашу игру, чтобы потом тормозить в самый важный момент!
И, хлопнув дверью, пулей вылетела в коридор.
Это была первая размолвка в их отношениях.
В номер Симона вернулась довольно поздно. Виктор уже дремал в постели, когда она прошла в ванную и почти час просидела
Так и получилось.
Едва он сделал несколько дебютных ходов в партии с сильным гроссмейстером из Санкт-Петербурга, как услышал в наушниках невероятное. Симона назвала ход, который был явно неудачным!
Одинцов медленно провел рукой перед дужкой очков, почесав сжатыми пальцами свой лоб.
В наушниках снова послышалось:
— Ферзь эф три…
«Что такое?? Как можно так ходить?? Это же дилетантское продолжение! Я после него явно теряю темпы и проигрываю в развитии! Нет уж, я сделаю свой ход!»
И Виктор, поразмыслив десять минут, двинул вперед слона, встал, нервным движением отодвинул стул и вышел в фойе.
Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Одинцов незаметно передвинул маленький выступ на заколке галстука и тихо произнес:
— Что за ерунда? Почему ты передала такой слабый ход?
— Какой сделала программа, такой и передала, — послышался голос девушки в наушниках.
Новые, неведомые до сей поры нотки, промелькнули в ушах мужчины. Виктор подумал и через минуту ответил:
— Ну, хорошо, ты видела, я сделал свой ход.
— Видела. Позиция стоит у меня на доске, но на экране какая-то ерунда. Где ты?
— Сейчас иду обратно.
Виктор быстро вошел в турнирный зал, поднялся на сцену и сел на свое место. Соперник уже ответил, и Одинцов аккуратно записал на бланке его продолжение.
Через две минуты шепот Симоны:
— Ферзь эф три…
Столик немного вздрогнул от непроизвольного движения Виктора. Гроссмейстер из Питера недоуменно вскинул голову.
«Черт! Черт! Что такое?? Опять слабый ход предлагает компьютер! Это не похоже ни на что! Что за день сегодня?? Только вчера программа играла совершенно блестяще, и вот на тебе — как будто ее подменили! Придется самому решать проблемы…придется».
Он опять закрыл невидимое отверстие объектива ладонью и, спустя пять минут, сделал свой ход. Петербуржец тут же ответил.
«Если Симона опять передаст это идиотское продолжение, значит — внутри шахматной машины что-то заклинило… ну, ну…?»
— Ферзь эф три, — в голосе любимой, как показалось Виктору, мелькнула насмешка.
— Гмм… поправляю! — Одинцов потянулся рукой к своему ферзю, который волею СиМы стремился на это проклятое «эф три» уже третий ход подряд, и аккуратно ввинтил самую сильную фигуру на то поле, что она и занимала.
Через два часа Виктор, усталый, чуть пошатываясь, вошел в номер гостиницы «Россия». Он сумел в нелегкой игре удержать равновесие и свести партию вничью.
Симона сидела за столом и невозмутимо набирала какой-то текст на своем ноутбуке.
— Что случилось
с программой? — с порога воскликнул шахматист.— Ничего не случилось, — спокойно ответила девушка, бросив быстрый взгляд на измочаленного мужчину.
— Как это ничего!? Только вчера она играла превосходно, а сегодня предлагала ходы в силу третьего разряда! — возмущенно проговорил Одинцов.
— Так правильно, такие ходы она и должна была предлагать.
— Почему?? — вытаращил глаза Виктор.
— Потому что я поставила СиМу на уровень игры рейтинга 1900. То есть чуть получше начинающего шахматиста.
— О, Боже! Зачем?? — простонал пораженный компаньон.
— А чтобы ты знал, как пренебрегать высшим уровнем программы, трусливо соглашаясь на ничью… — хладнокровно проговорила Симона, не отводя глаз с экрана монитора.
Потом подняла голову и, увидев остолбенело застывшего с открытым ртом Одинцова, не выдержала и прыснула в ладошку:
— Но ты же все равно не проиграл? Значит, как говорят — можете, когда захотите!
— Ах ты!! Ну, я тебе покажу!!
Симона проворно выскочила из-за стола и со смехом понеслась по комнатам номера. За ней, круша все на своем пути, помчался разъяренный блондин (откуда только силы взялись!). Девушка, увернувшись от его рук, выскальзывала в самый последний момент, ловко перебегала с места на место. Одинцов споткнулся о брошенный ею на пол валик-конфетку от широкой кровати и растянулся по паркету. Красавица схватила со стола графин с водой, брызнула жидкость ему на голову.
— Охладись, охладись, слишком буйный ты! — хохотала она.
Наконец, они замерли, устав от дурашливой беготни. Губы тесно слились в поцелуе, в висках стучала взбудораженная кровь, и сердца, казалось, выпрыгивают из груди…
— Тихо, ты что? Погоди, сейчас я пойду в ванную и там разденусь, подожди, — шептала Симона, чувствуя, как руки мужчины торопясь, путаются в ее одежде.
— Потом, я не могу так долго ждать, — порывистое движение, последний «рубеж обороны» мягко упал на пол рядом с постелью, — я слишком люблю тебя, я слишком хочу тебя…
И все события дня улетели куда-то далеко назад, в невидимую пелену, словно в небытие, уступив место лишь чувству полного и сладкого погружения в любимом человеке, слияния двух «я» в одно единое целое…
В третьей партии все шло как нельзя лучше. Бывший претендент на мировое первенство, англичанин, все чаще задумывался, теряя время в мучительных сомнениях. Ход за ходом программа методично переигрывала противника Одинцова.
Но спокойно-боевое состояние было нарушено звуками постороннего голоса.
Виктор вздрогнул, когда в его наушниках раздался злой окрик:
— Девушка! Вы почему припарковали здесь машину? Разве не видите, что это делать категорически запрещено! Ваши документы!
— Пожалуйста.
Шорох одежды, какой-то странный звук…
— Так! Иностранка, значится? — нотки злобного удовлетворения. — Попрошу проехать со мной в отделение!
— В чем дело? У вас за нарушение парковки всех тащат в полицию?
— Не в полицию, а в милицию, большая разница! Усекла?