Франкенштейн (илл.)

Я делаю отверстие в стене.

Жили они очень бедно, и двое молодых работали в поте лица, чтобы накормить и обогреть любимого старого отца, и часто сами недоедали, лишь бы старик ни в чем не знал нужды. В огороде у них было немного овощей, корова давала немного молока — вот и весь их достаток.

Доброта и любовь милых людей друг к другу глубоко трогали меня и, чем красть у них еду, я бродил по лесам в поисках орехов и ягод. А еще я тайком брал топор Феликса и рубил для них дрова. Дрова я оставлял у дверей — сюрпризом — и каждое утро наслаждался радостью моих добрых хозяев, когда они находили этакий клад у своего порога.

Я удивился, заметив, что они уносят огонь к себе в дом, чтобы стряпать еду и освещать комнату. Вечером, чтобы читать старику-отцу, они от этого огня зажигали свечи. Слова, которые они читали, были точно такие же, как те, что они говорили, а читали они по таким толстым штукам, которые сами называли книгами.

Приятный сюрприз для Де Ласи.

Шли дни, недели и месяцы, и вот я и сам научился произносить все эти слова. Я надеялся, что однажды смогу представиться моим хозяевам. Вот когда я заговорю с ними теми словами, какие выговаривают они… И, может быть, они забудут о моем безобразии. Кто знает? О, да, я уже понял теперь, как я безобразен. Я видел свое отражение в пруду.

Однажды утром к домику верхом прискакала красавица. Феликс ласково встретил ее, он ее называл Сафия. Это была его невеста, они скоро должны были обвенчаться. Явилась Сафия из далекой страны, называемой Турцией, и говорила она на другом языке, не на том, на каком говорила семья.

Феликс вместе с Агатой после приезда Сафии учили ее говорить и читать на их языке.

Я слушал эти уроки сквозь щели в перегородке и многому научился.

Сафия приезжает к Феликсу.

Однажды, бродя по лесу, я набрел на старую сумку, в которой оказалась кой-какая одежда и несколько книг. По этим-то книгам я учился читать вместе с Сафией.

Так прошла зима, прошла весна, я радовался своей простой жизни и все больше привязывался к милому семейству, того не зная, приютившему меня. Я гордился тем, что могу говорить и читать все те слова, которые говорили Феликс, его сестра, отец и невеста.

Но что толку в словах, если некому их сказать? Настанет ли когда-нибудь час, когда, увидев меня, кто-то не побежит прочь, напуганный моим безобразием? Посмотрит ли кто-то на меня с тем выражением нежности, с каким, я заметил, смотрят друг на друга Феликс и Сафия? Будет ли у меня когда-нибудь дом? Будут ли друзья? Ведь даже тот человек, которого считал я своим отцом, ты, Виктор Франкенштейн, бросился бежать от меня в ужасе!

Я учусь читать.

Еще одно обстоятельство усилило мою обиду против тебя. Когда-то давно, сразу, как пришел в мой сарай, я нашел в кармане твоего плаща блокнот, который ненароком прихватил с собой из твоей спальни. Сперва он не имел для меня никакого смысла, но потом, когда я научился читать, я узнал о твоих планах, замыслах, я узнал, как ты ужаснулся, когда меня увидел!

Зачем же надо было делать меня таким безобразным, что самому тебе стало страшно? О, как я проклинаю тот день, когда ты создал меня! Как я проклинаю тебя!

Но горечь моя смягчалась, когда я думал о добрых Де Ласи, которые, я не сомневался, полюбят меня, когда я поведаю им свою печальную повесть, и они забудут о моем безобразии, они ближе узнают меня и поймут.

Однако, как ни мечтал я о их дружбе и сочувствии, как ни хотелось мне поскорей им представиться, я откладывал наше знакомство из страха, что и они тоже в ужасе от меня отвернутся.

Я с горечью узнаю мысли Виктора.

Год целый прошел в таких моих мыслях, и наконец я составил план. Я решил войти в дом поутру, когда старик будет дома один, он слепой и не увидит меня. А потом, когда придут его дети, так я рассудил, они застанут нас за дружеской беседой и отнесутся ко мне без предубеждения.

И вот, однажды утром, когда молодые люди отправились в деревню, на ярмарку, я решил, что пора настала. Я выбрался из сарая и, весь дрожа, на подгибающихся ногах, подошел к передней двери и постучался.

Старик сказал: «Войдите», я глубоко вздохнул и открыл дверь. Я представился как путник, желающий отдохнуть. Старик ласково приветствовал меня и даже разделил со мной свою трапезу.

Несколько часов мы говорили о всякой всячине и согласились на том, как важно человеку иметь друзей. Я почувствовал, что старик дружески ко мне расположен, я встал перед ним на колени, схватил его за руку — и тут отворилась дверь.

Неужели, наконец, друг?

Не могу описать тот ужас, какой испытали при виде меня молодые люди. Сафия выбежала за дверь, Агата упала без памяти. Феликс бросился на меня с нечеловеческой силой и оттащил от отца, за колени которого я цеплялся.

Я упал, Феликс стал колотить меня палкой. Я мог бы голыми руками разорвать его на части, но ничего я такого не сделал. Я только выбежал из домика и бежал, бежал, куда глаза глядят, пока на закате не добежал до густого леса.

Снова я был один на всем белом свете, без дома, без друзей. Ярость моя не знала границ. Душа жаждала отмщения… отмщения миру… людям… и тебе, мой создатель!

Феликс защищает своего отца.

ГЛАВА 13. Признание в убийстве

Я шел только ночью.