Фронт без линии фронта

Трупы закапывали ночью здесь же, во дворе.

В квартире Миллера -- она была напротив квартиры Марии Ильиничны --

агенты получали последние инструкции, тут их снаряжали в дорогу, одевали,

отсюда в тех же крытых машинах вывозили на аэродром, расположенный в 40

километрах от Киева, аэродром настолько секретный, что даже не все генералы

немецкой армии имели туда доступ.

Максим уже знал многих людей Миллера в лицо, и не только знал, но

зафиксировал на пленке. Теперь оставалось выяснить их имена.

Помочь в этом мог только один человек -- Анна Пиман, ближайшая

сотрудница и сожительница Миллера.

И он решил подобрать ключи к этой миловидной особе и попытаться

привлечь на свою сторону. Не буду задерживаться на том, как проходила эта

сложная операция, скажу лишь, что она удалась. Пиман согласилась помогать

нашим чекистам. Это был серьезный успех.

Уже на другой день Максим узнал о том, что в Житомире, в здании,

расположенном рядом с госпиталем, находится ряд учреждений германского

генерального штаба, что в Фастове, за мостом, немцы устроили крупное

бензохранилище и что мост там охраняют чешские солдаты, настроенные

антифашистски. И самое главное -- теперь ему были известны имена всех тех,

кого Миллер переправлял в наш тыл. Больше того, у Максима возник смелый план

переброски своих людей на автомашине немецкой военной разведки на левый

берег Днепра, поближе к линии фронта.

В квартире Миллера постоянно находилась некая Виктория Густовская,

тридцатилетняя полная брюнетка, у которой майор жил еще в бытность мукомолом

в Умани. Она могла многое рассказать о Миллере и его подчиненных. Мария

Ильинична решила познакомиться и с ней.

Несколько раз заводила она с Густовской разговор и наконец узнала, что

та мечтает о собственном пианино. Груздова вспомнила, что на складе

домоуправления, где немцы хранили награбленную мебель, было пианино.

– - Хотите,-- предложила ей Мария Ильинична,-- я выдам со склада?

Густовская не удержалась от соблазна, поделилась разговором с Миллером,

и тот вызвал к себе Марию Ильиничну.

У двери с табличкой "Вход запрещен" ее встретил рослый рыжеватый унтер.

– - Подождите здесь, -- указал он на диван.--Шеф сейчас выйдет.

Она и не спешила; села, осмотрелась: журнальный столик, несколько

стульев, вешалка, кресло -- обычная обстановка обычной квартиры.

Наконец Миллер вышел и любезно поздоровался с Марией Ильиничной.

– - Правда, что вы могли бы дать Виктории пианино?

– - Да, хоть сейчас.

Он постарался подчеркнуть свое расположение.

– - Заходите, буду рад вас видеть.

Потом она не раз бывала в квартире Миллера -- в его кабинете, в комнате

Густовской и в других комнатах, но ни разу ей не удалось заглянуть в

помещение, расположенное рядом с кухней: там помещалась секретная

радиостанция.

Как домоуправ, она имела свободный доступ во все квартиры и не раз

"случайно" попадала на встречи их хозяев со своей агентурой. Жители дома

обязаны были сдавать ей свои фотокарточки, одну из которых она отдавала

Максиму, а тот вместе с Митей Соболевым их переснимал.

Она сумела настолько войти в доверие к Миллеру, что тот, следуя ее

советам, даже распорядился арестовать за "распространение листовок"

преданного немецкого пса-- следователя Русецкого, того самого, к которому

приходил Владик Корецкий.

Однажды Миллер пригласил к себе Марию Ильиничну, долго расспрашивал ее

о родственниках и друзьях, живущих в советском тылу, о Москве, интересовался

названиями улиц столицы, на которых ей приходилось бывать, знакомыми

москвичами; прощаясь, спросил, не хотела бы она поехать на пару месяцев в

Варшаву. О своей беседе Мария Ильинична рассказала Максиму.

– - Он вербует тебя в шпионскую школу,-- засмеявшись, сказал Максим.--

Готовься к поездке в Москву. Соглашайся.

Главное -- не терять головы

Квартира, в которой Мария Ильинична поселилась по заданию Максима,

нужна была для работы. Жить в ней Максиму было опасно, да и ей тоже. Одна, в

пустых комнатах, в доме, набитом гестаповцами. Чьи-то шаги на лестнице.

Где-то стреляют, кто-то кричит, прощаясь с жизнью... В такие ночи она

особенно остро ощущала никогда не покидавшее ее чувство тревоги -- тревоги

не за себя, а за Максима, за жизнь которого она отвечала перед своим

народом. Ей иногда казалось, что сейчас вот, пока она тут одна в безопасной

пустой квартире на Кузнечной, за ним пришли гестаповцы или возле дома уже

устроена засада и некому его предупредить.

Но приходило утро, она бежала домой, а его там уже не было. Как всегда

спокойный, тщательно выбритый, элегантно одетый, он уже шагал на очередную

встречу с одним из своих разведчиков, потом ехал куда-то на Подол

инструктировать подпольщиков, а спустя немного времени его видели на

конспиративной квартире, где он слушал передачу московского радио и

редактировал листовки. Кому-то он помогал деньгами, кому-то -- оружием. С

одними обсуждал, как лучше организовать диверсию в железнодорожном депо, с

другими -- как устроить своего парня в городскую комендатуру. А после этого

под вечер с видом человека, решившего основательно развлечься, направлялся к

театру и ожидал там с букетом цветов приму киевской оперы Раису Окипную. И

никому не приходило в голову, что за те несколько минут, что они весело

смеясь, беседовали у входа в театр, Раиса сообщает ему важные сведения,

почерпнутые из бесед с высшими гитлеровскими чиновниками.

И так день за днем.