Фрося

Он не отпустил сразу руку Фроси, повернул ладонью кверху и присвистнул:

О, эти руки немало перелопатили в своей жизни, а эти чудные глазки немало слёз

пролили, душа истосковалась, тело неналюбилось, а человек, похоже, прекрасный, прыгай

в кабину, сейчас поедем...

Аглая ему ехидно заметила:

– Сёмочка, ты же не цыган, ты же еврей...

– А для тебя это плохо или хорошо?!...

– Баламут, ты же знаешь, что я тебя обожаю, но, как друга...

– Лебёдушка, я человек, который видит людей сразу насквозь, а иначе бы в этой жизни

мы с тобой не встретились...

глава 69

Семён открыл дверцу кабины и Фрося легко вспрыгнула на подножку, игнорируя

поданную руку помощи, уселась на место рядом с водителем.

Шустрый заготовитель хмыкнул, обошёл машину, занял своё место за рулём.

ЗИС завёлся сходу, утробно заурчал и сорвался с места.

Фрося ожидала расспросов, пошлых шуточек, намёков на интимную близость и

готовилась дать достойный отпор, но ничего этого не было.

В кабине повисла тишина.

Семён внимательно смотрел на дорогу, даже не оборачиваясь в сторону попутчицы.

Фрося отвернулась к окну и рассматривала мимо пролетавшие пейзажи.

А там было на что посмотреть, осень была в самом разгаре, тайга желтела, багровела,

алела лиственными деревьями среди зелени вечно зелёных елей, сосен и лиственниц.

Иногда в просветах мелькали водоёмы, то речка подставляла взгляду песчаную отмель, то

озеро синело блюдцем среди осенних красок.

Мощный автомобиль поглощал километр за километром, молчание стало тяготить Фросю.

Она повернулась в сторону водителя, тихо попросила:

– Семён, расскажите о себе...

Тот не отрывая по-прежнему взгляда от дороги, спокойно заметил:

– Обращение на вы не принимается, потому что оно сразу обозначает дистанцию и в

таком случае, какая может быть доверительность в общении...

Фрося улыбнулась и кивнула в знак согласия:

– Меня никто, никогда не просил рассказать о себе, в основном дознавались,

допрашивали, выбивали признания.

Я смутно помню своё детство, но оно было точно достаточно светлое.

Мы жили не то в Москве, не то в Ленинграде, не то ещё в каком-то крупном городе.

Мама с папой были, скорей всего, партийными работниками или чекистами, потому что

помню кожаные куртки, кобуру с пистолетом, поездки в легковых автомобилях на дачу,

где меня опекала нянька, вот её я хорошо помню, ведь большую часть своей тогда жизни я

проводил с ней, а родители вечно принимали каких-то гостей, пили, кушали, спорили и

хорошо, если мама зайдёт, поцелует меня на ночь.

А потом , как-то ночью, я проснулся от страшного шума - мама громко плакала, папа

ругался так, что стены дрожали.

Я слышал какие-то чужие грубые мужские голоса, стук железных подков сапог, с треском

двигалась мебель и многие другие звуки, каких мне раньше слышать не приходилось.

Я хотел закричать, заплакать, но няня закрыла мне рот ладошкой и шептала на ухо, что бы

я молчал, гладила меня по голове, и тихо плакала.

Затем стукнула входная дверь, стало тихо.

Мы с няней вышли из своей комнаты и застали страшную картину разгрома в зале, и в

родительской комнате.

Повсюду валялись бумаги, фотографии, вещи, торчали выдвижные полки, пугая пустотой

и хаосом.

А на завтра, помню, пришли какие-то две тётки, одна из них была в кожаной куртке.

Они долго о чём-то говорили с моей няней, та плакала, о чём-то их просила, но тётки

были неуклонны, махали руками, что-то сердито выговаривая.

Лиза, так звали мою няню, причитая, одела меня, вручила тёткам чемоданчик с моими

вещами, обцеловала, смочив всего своими слезами, беспрестанно о чём-то умоляя, но о

чём, не помню.

Одна из тёток взяла меня за руку и я навсегда покинул спокойное детство.

А потом был детский дом, где я жутко мёрз и голодал, где надо мной издевались

воспитателя и детдомовцы, ведь я был ни к чему не приспособленный нянечкин

воспитанник.

Потом мы с одним пацаном сбежали, влились в ватагу беспризорников и стали

промышлять на базарах, на вокзалах, в богатые дома тоже не брезговали залезать.

Тянули всё подряд, кушать то хотелось каждый день, но не всегда это удавалось.

Вожаки и старшие ребята нас обирали нещадно, ведь без них мы вовсе бы пропали.

Меня несколько раз ловили, определяли в колонии, но я уже почувствовал вкус свободы,

был знаменитый форточник, ты же видишь какая у меня комплекция, этим и пользовались

в шайках беспризорников.

У меня появились авторитет, кличка и порой очень даже сносная жизнь.

Я не буду тебе описывать все мои путешествия, все мои подвиги...
– об этом и следователи

не дознались, и я постарался забыть.

Но за год до войны попались мы на крупной краже, получилось даже с мокрухой, то есть,

с убийством, кто-то из наших замочил охранника, и я загремел уже, как

совершеннолетний на приличный срок.

Вот такие дела, в этих местах я и отбывал наказание.

А теперь перерыв на обед, без жутких рассказов и воспоминаний...

Машина остановилась на обочине, сквозь деревья виднелось с одной стороны водная

гладь озера, туда и направились Семён с Фросей, захватив съестные запасы.

глава 70

Семён постелил брезент под раскидистой сосной, стоящей на высоком берегу таёжного

озера и они уселись перекусить.

Одновременно стали выкладывать продукты на середину для общего обеда.

Фрося развернула тряпицу с салом и взглянула на Семёна, тот в ответ залился своим

выразительным смехом на высоких нотах: