Фугас

— Это бандиты, Женя. Они приезжают из города каждый месяц. Собирают дань с фермеров, коммерсантов. В прошлом месяце отец отдал им не все деньги, а сегодня они сказали, что мы должны заплатить им в два раза больше. Бандиты сказали, что включили нам счетчик.

— Сколько их было?

— Двое. Их было двое.

Женька зашел на кухню, снял со стены большой кухонный нож для разделки мяса, провел ногтем по его лезвию. Усмехнулся каким-то своим мыслям, засунул нож в рукав свитера. Все действия его были размеренны и продуманны, было ощущение, что он уже не раз проделывал эту работу. Так ребята в роте собирались на боевые, так сыновья Ахмета спускались на равнину. Не спеша набивали в магазины патроны, вкручивали запалы в гранаты, раскладывали их в карманы разгрузок, прятали острые ножи.

Подошел к девушке, она уже не плакала, а только лишь горько всхлипывала, забившись в угол кровати и прикрывая простыней голое тело, сказал:

— Не плачь, сестренка, они больше сюда не придут. Я сейчас уйду, но ты не бойся, больше вас никто не тронет. Если кто-нибудь будет спрашивать обо мне, отвечайте, не видели, не знаем. Отца выпустишь, когда я уйду. Пусть остается дома.

Погладил ее по голове, как маленькую, и вышел.

В город вели две дороги. Одна грунтовка, предназначенная для транспорта, шла в обход леса. Другая, еле видная тропа, почти тропинка — напрямую через лес. Если двигаться по ней, можно было срезать крюк и выиграть минут тридцать-сорок.

Сибирское лето умирало. Съеденная солнцем трава совсем поблекла. Даже та, нетронутая, растущая вдоль кряжистых широких сосен пожухла и старилась прямо на глазах.

Женька увидел серую мышку-полевку. Зверушка торопилась домой, пряча за щеками зернышки, наверное, деткам. Она совсем не боялась человека, пусть его боятся свои двуногие.

Зверек посмотрел на человека глазками-бусинками и побежал дальше. По всем расчетам, машина должна была появиться только минут через десять.

Женька к этому времени снял с головы платок, расстелил его на дороге, встал на колени и начал молиться, как молились далекие предки перед битвой своему единственному Богу, дарующему жизнь или, наоборот, смерть.

Красная «Нива» показалась только минут через пятнадцать, видно, останавливались в пути по нужде. Женька, не обращая ни на что внимания, невидяще смотрел на опускающееся к горизонту солнце.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… — Он едва раздвигал губы, слова молитвы звучали как шепот, как струйки дождя. — Живый в помощи Вышняго… Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него… — Через образовавшийся пролом, через черную окровавленную дыру в душе всердце вошло спокойствие… — …Яко ты, Господи, упование мое…

Молитва стала единственной реальностью призрачного мира, и слова ее звучали как слова присяги, обещания выстоять, без которого теряло смысл все остальное.

— …и пореши льва и змия. Яко на Мня упова…

Ему показалось, что рядом с ним возникли души его предков-воинов.

И слова молитвы неслись к ним, пробиваясь через камни, разрывая на мгновение плен мрака потустороннего пребывания их в скорбных местах обитания, как напоминание о бренности и ничтожности перед лицом Смерти.

Молитва льется и льется, и слова ее растворяются в вечернем воздухе…

Пауза…

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его… …яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…

Не было прошлой жизни, не было мира — была одна только иллюзия того, что война в его жизни присутствовала всегда и будет вечно. Страх, опасность, ощущение того, что ты лишний, чужой в этой жизни — все это навязчивая сюрреальность, претендующая на вечность.

— …и со всеми святыми во веки. Аминь.

Все… машина почти уперлась бампером в грудь.

На мгновение повисла тишина, нарушаемая только лишь урчанием автомобильного двигателя.

От стоящих вдоль дороги сосен потянуло холодом, небо мгновенно потемнело.

— Ты чего тут расселся, конь педальный? Ну-ка уйди с дороги.

Сытые, самодовольные хари прилипли к стеклу. Золотые цепи на крепких мускулистых шеях, короткая стрижка, уверенные в своей правоте взгляды.

— Ты плохо слышишь, урод? Тебе прочистить уши?

Двое парней в спортивных костюмах неторопливо выбрались из машины. Вразвалку подошли к Женьке. Над его головой взлетел кулак.

— Господи, дай мне сил…

Первый парень ничего не успел понять, Женька поднырнул под его руку, коротким тычком вогнал нож в правое подреберье. Не пытаясь удержать падающее тело, выдернул окровавленный нож и развернулся лицом ко второму:

— Де дика хуьлда хьан. Здравствуй, мой белый хлеб, сейчас я буду тебя есть. — Женька опять не знал, почему он заговорил на чеченском. В глазах парня отразился ужас:

— Слышь, братан, так ты из бригады Бесика. Мы же со зверями, с вами то есть, не воюем, и это наша точка. Ты что-то попутал!.

Женька ударил его кулаком в кадык.

— Закрой рот, тварь.

Пока парень хрипел и кашлял, лежа на земле, Женька скрутил за спиной ему руки. Вытер окровавленный нож о его небритую щеку.

— Ну что, молись, сука, сейчас я буду тебя медленно резать. Ты хорошо меня слышишь? Медленно и с очень большим удовольствием резать. Твоему дружбану повезло больше, он уже не чувствует боли. Он в царстве вечной охоты.

Парень судорожно забился в конвульсиях, пытаясь разорвать веревку, связывающую руки.

— Братан, подожди, давай разберемся. Мы ходим под Пашей Цирулем, и если какая-то непонятка возникла, зачем нам-то воевать. Скажем бригадирам, пусть они на стрелке и решают.

Женька медленно провел ножом по его груди. Острое лезвие разрезало белую ткань футболки, задевая кожу. Края ткани набухли кровью. Лежащий на земле человек завыл, пытаясь на спине уползти от человека с такими страшными глазами.

— Хочешь жить? По глазам вижу, хочешь. Тогда я дам тебе шанс. Только один. Хочешь?

Бандит закивал головой.

— Сейчас я дам тебе телефон, и ты скажешь, что все в порядке, деньги у пасечника вы забрали. Сейчас на полчаса заедете к Бесо и потом на базу. Ты меня понял?

Потом я довожу тебя до города, выливаю в горло литр водки, чтобы ты сразу отрубился и на меня свою братву не навел, бросаю тебя и ухожу. Сейчас по ночам еще тепло, не замерзнешь. Машину заберу, уж не обессудь. Ну так что, по рукам?