Фугас

Когда пришел в себя, пришли чеченцы и сказали, что министр обороны отказался от нас. Сказал, что мы давным-давно уволены из армии и в Чечню поехали сами, в качестве наемников.

А потом меня просто без обмена и безо всяких условий отдали нашим, потому что я уже доходил, просто умирал. Чеченцы вывезли меня из города и передали священнослужителям. Я не помню, потому что все время был без сознания.

Потом мной занялись особисты. Вопрос был один и тот же: почему остался жив, ведь весь экипаж погиб? Почему чеченцы сделали операцию и потом отдали без выкупа?

Из армии уволили. Начал пить. Жена уехала к родителям.

И я понял, что все мои беды и мытарства от гордыни. И что мне надо покаяться и со смирением нести свой крест покаяния, независимо от того, как сложится жизнь и что меня ждет. Потому что мирская и грешная жизнь для меня закончилась. Остались только смирение и молитвы. И я стал жить другой жизнью, стараясь помочь тем, кому могу.

Но ты другой. Я вижу, что ты многое пережил, но душа твоя не готова к смирению. Во всех твоих поступках я вижу лишь твое желание покарать людей, причинивших тебе столько горя.

Я не гоню тебя. Но думаю, что ты не останешься у нас. Рано или поздно ты вернешься в свой мир.

* * *

Сержант милиции Мирошниченко чувствовал себя героем войны. Месяц назад он вернулся из чеченской командировки, где три месяца провел на блоке в Гудермесе.

Блокпост несколько раз обстреливали боевики, и он не струсил, вместе со всеми отбивал нападения. В группировку на него отправили наградные документы. Но обещанной медали все не было, боевые задерживали, квартиру не давали. В его памяти навсегда осталась картина сожженной колонны ОМОНа и вид обгорелых двухсотых. А тут еще жена бесконечно пилила и пилила, а вчера с ребенком уехала к своей матери. Мирошниченко нервничал и не находил себе места. Зайдя на местный рынок, потрясенный тем, что кавказские торговцы чувствуют себя как дома, хамят, он перевернул у них лоток с фруктами. Он был в штатском, и азербайджанцы не знали, что он милиционер.

Его потащили в подсобку, бить.

«Черные наших бьют!» — крикнул кто-то, и за него вступились местные парни, пившие пиво. Началась свалка, горячие торговцы схватились за ножи. Кто-то из покупателей вызвал милицию. Приехал ОМОН и с ним заместитель начальника милиции майор Лысенков, который, узнав о причине конфликта, назвал Мирошниченко мудаком. Начальник МОБ переполнил чашу терпения. Мирошниченко от расстройства выпил, его отстранили от службы. Утром сержант надел камуфляж и поехал к своему другу Андрею Смышляеву — отпускнику. Тот служит во внутренних войсках прапорщиком. Познакомились в Чечне. Выпили за встречу, потом еще, потом третий тост за павших. Вспоминали…

— Я кричу по рации… у нас стрельба! А мне в ответ: держись, Север, это мой позывной… Разберемся в обстановке, пришлем помощь… Держаться так держаться, ведем бой, потом выхожу на связь снова. Кричу — у нас заканчиваются боеприпасы! А из штаба отвечают: ночью посылать бэтээры бесполезно, машины сожгут. Только рассветет, придет помощь…

Сашку Голенкова в голову ранило, не поймешь, живой или уже убитый, весь в крови. Прапорщик — армеец, поздно вечером через блок ехал, остался до окончания комендантского часа. Так ему разрывная прямо в шею попала. Кровищи, как на бойне. Я матом: «Суки… вы офуели… мы погибаем!» А нам советуют экономить патроны и постараться продержаться до утра. Мы продержались. Утром пришли вертушки и вэвэшники хабаровские на броне. Рядом с блоком двенадцать бородатых нашли. Мне тогда заместитель командующего группировкой руку жал. Обещали медаль дать. Только зачем она мне, мы ведь не за награды воевали…

А теперь чурки у нас хозяйничают… Я их наказал за хамство — лоток перевернул… А меня за это мудаком… И кто… Он в Чечне не был, не воевал…

После выпитых двух бутылок порешили вместе снова ехать в Чечню, там настоящие мужики… Завтра.

А пока решили проехать на вокзал и заглянуть в кафе «Кавказ». Смышляев сказал, что это кафе держат кавказцы и там вечерами собираются недобитые боевики. Им стало легко от принятого решения, и они выпили еще… Смышляев прихватил с собой гранату.

* * *

Кафе «Кавказ» держали не чеченцы, а армянин Самвел Меликстян. Это был полный представительный мужчина с большой золотой печаткой на пальце. Самвел был женат. У него пятеро детей. Самвел воспитывал их по армянским законам.

— Дети для армянского мужчины — это святое, — говорил он. — Ты можешь изменять жене, иметь двух или трех любовниц, но ты никогда не должен забывать своих детей. Армянин, бросивший семью и не помогающий детям, это позор.

Сегодня кафе было закрыто на спецобслуживание. Старшему сыну Гарику исполнилось четырнадцать лет. Ребятам, которые пришли в кафе, было лет по тринадцать-пятнадцать. Это были одноклассники, мальчики, девочки… Одна девочка из музыкальной школы. У Элины были черные волосы, зеленые глаза и необычная фамилия — Россолимо. Она была гречанка из Крыма, но любила говорить, что ее предки из Италии.

Девочки крутились около зеркала. Мальчики переговаривались грубыми голосами и безостановочно ходили в туалет курить. Гарик — толстый, смуглый, в галстуке-бабочке — сидел во главе стола и громко стучал по бокалу столовым ножом.

— Друзья мои, прошу всех к столу. Сейчас будет тост.

Столы были заставлены вазами с цветами, зеленью, блюдами национальной кухни — путук в горшочках, чанахи, хачапури, обязательные шашлыки.

Женька в это время грузил в тачку мешок с рисом.

Раздался звонок в дверь. Самвел, чертыхаясь вполголоса, закричал:

— Закрыто! У нас спецобслуживание. — Приоткрыл дверь.

У порога стояли двое мужчин.

— Всем предъявить документы! Милиция.

— Какая милиция-полиция, дорогой? У нас спецобслуживание, дети… день рождения.

— Ты что, не понял меня? Какие, на хрен, дети! Тот жирный тоже ребенок? Ну-ка, руки в гору!

Мирошниченко ухватил Гарика за руку, стал выкручивать ее приемом. Самвел бросился на защиту сына. Схватил Мирошниченко за грудки, и они упали на пол, покатились, опрокидывая столы и стулья.

Прапорщик Смышляев выхватил гранату. Девочки завизжали.

Услышав шум драки и крики, Женька выглянул из подсобки. Увидел забившихся в угол людей, какого-то человека с гранатой в руках перед собой.

Что было сил ударил его по голове стеклянной бутылкой с минеральной водой. В это время Самвел, сидя верхом на Мирошниченко, стянул со стола скатерть и ударил Мирошниченко по голове каким-то блюдом.

Женька осмотрел упавшую гранату. Чека была на месте. Накрыл ее толстой эмалированной кастрюлей. Бросил Самвелу:

— Гранату не трогай. Отдашь ее ментам, иначе у тебя будут проблемы.

Похлопал по карманам лежавшего Смышляева. Из нагрудного вытащил удостоверение, отпускной билет. Хмыкнул.

— Проблемы будут обязательно. Это менты. Хоть и пьяные. Звони 02… А я пойду.

Самвел запричитал:

— Спасибо, брат, дай бог тебе здоровья. Спас детей, тебе это зачтется. Что я могу для тебя сделать?

— Дай денег, немного… И постарайся про меня ничего не рассказывать, хотя бы сегодня.