Футбол в зрелом возрасте

То, что вокруг, имеет название Авиагородок. Славное прошлое авиаотряда уходит в седую глубь советских времен. В поселке когда-то жили исключительно авиаторы. Жили комфортно, легко и непринужденно. Вокруг тайга, в магазинах есть все, а в аэропортах назначения – тем более. Борта в основном не гражданские. Затем военная компонента стала уменьшаться, сегментироваться, потом и вовсе умерла, а в городок пришла новая жизнь, та, про которую Шевчук поет, та, что растеклась по ларькам и вокзалам. Привыкшие к хорошему, летуны не стремились особо покидать обетованное место, если настойчивого приказа не следовало, а потом пришла коммерция.

Леспромхоз своей штаб-квартирой обозначался несколько ниже по реке, но после пожара восемьдесят пятого года «менеджмент» решено было перенести в другое место. Оптимальным оказался Авиагородок. Думали, временно, а оказалось – навсегда. В каком-то периоде хозяйственной деятельности лесники подняли планку выше авиаторов и даже затеяли с ними совместный бизнес. Кроме кругляка и доски край славился орехом, ягодой, рыбой, дичью и грибами. Топлива левого припасено было для армии достаточно, в столице края дары природы сдавали оптом. Да и это вершки.

Мы с шефом приняли на работу в Питере беглеца из этих чудных мест, пристроили, выслушали, перетерли. Тогда и появилась та самая «дочка». Ивана предложил на должность Карлос. Он инкогнито приехал в поселок, пожил тут, прокачал ситуацию, пробил кое-кого по базам, примерил к делу. Нужен был человек с грешком, но не сиделый, чтоб не много воровал – «на пиво и сигареты». А основных секретов и ему знать не следовало… А главных и я не знал. Меньше знаешь – сновидения проще.

Искать меня будут в гостевом домике. И потому я на подвернувшемся «пазике» вернулся на аэродром. И Сидоренко, которого собирался искать, вышел прямо на меня.

– Микола!

– А! Что? Ты как здесь?

– Отдохнуть. Ну и… поработать. Хочу изменить жизнь свою. Семью, место проживания.

– Шеф, что ли достал?

– А кто же еще?

Это попадание в десятку. Коля Сидоренко шефа ненавидит. А Коля здесь главный по матчасти. Он мне и номер отпишет, и прикроет ото всех. Фуражка на затылке, мундир расстегнут, джинсы, пузик чуть вывалился, на ногах тапки. С Сидоренкой мы и по другим делам знакомы были. На седьмой воде, но соратники. Его пребывание в авиагородке не было для меня сюрпризом. Отчасти из-за Сидоренки я и подписался на хозяйство.

– Планы какие? – спрашивает он.

– Завтра на лесопункт. Катер ходит еще?

– А чего же ему не ходить, противному?

– Вот, а пока покушать, отдохнуть с дороги.

– А полетать?

– Не без этого. И не говори никому, где я. Ну, хоть день-другой.

– Да хоть и третий. А рыбу?

– Половим.

– А с ружья?

– Не. Не могу. Живое.

– Как знаешь. А в убитом виде?

– Это можно. В разумных пределах.

Командирский гостевой номер ждал меня.

Я проснулся под вечер от стука в дверь, не понимая, где и что, и почему перед глазами обои нового рисунка, почему телевизор «электрон» тарахтит подсаженным кинескопом и показывает незнакомую теледиву, и почему это так настойчиво стучат в дверь. На столе – следы легкого застолья – это мы с Колей отмечали встречу. Теперь вспомнил. Я иду в трусах и майке открывать дверь. Коля за ней – бодрый и добрый.

– Не спи на закат. Поехали кататься?

– Куда?

– Полетаем немного. На пожары.

– И у вас пожары?

– Это у нас пожары. У вас так, баловство.

Белесая дымка над домостроениями городка. Словно специально машина закладывает круг над стадионом и снижается. Различаю трибуны примерно на тысячу человек, мачты осветительные, околотрибунные помещения. Жухлое поле размечено, круги на месте, даже есть какая-то арка при входе и ограда.

– «Маракана» ваша?

– И «Лужники» в одном флаконе. Был просто пустырь. Авдеич постарался.

Знать бы, что стадион который нужно бы было назвать именем генерала Вашенцова, еще при его жизни станет полем невероятной битвы при моем участии, следовало бы пробраться к заветной дверке и выпрыгнуть из самолета безо всякого парашюта, чтобы раскинуть руки и ощутить себя птицей, летящей на закат. Но прорицать грядущее – не всякому дано.

Я и не знал, что Ан-2 еще летают. И Ан-24 летают, и многое другое, что находится в хороших рабочих руках. Наша «двоечка» поднимается с аэродрома. Внизу карандаши уснувших военных бортов, которым уже не подняться. В другом углу поля – то, что еще доживает по своей специальной надобности. Едва пролетаем над слиянием двух речек, дающих жизнь реке великой и прекрасной, на рыжей, выцветшей на солнце равнине вижу черное пятно. Недавно тут горело. С нами лесник в кителе со значком налета и золотыми «веточками» на рукаве.

У хребта, где, несмотря на жару, лежит снег, виден дым. Делаем круг и видим фигурки огнеборцев, завершающих свое дело. А впереди, над зеленым откровением – белый столб, разминаемый легким ветром.

Показался поселок Запруда, недалеко от которого замечен пожар. Лесник высматривает какие-то знаки, говорит по рации, снова велит делать круг, наконец, удовлетворенный, позволяет нам идти вверх. Даже километрах в двух от земли машину потрясывает потоками воздуха от горящего леса. В салон проникает дым.

– Не боись – комментирует Коля, – тут все схвачено у начальников, и люди есть, и везде бы так…

– А чего под Рязанью не было? Людей или денег?

– Рязань близко к вождям и подвождкам. Потому и горит. И притом, где у них лесники, где мелиорация? А у нас недобито. Я думаю, это сам МЧС поджигает и рушит, чтобы фронт работ был.

– Ну, это ты хватил.

Но в целом я удовлетворен ответом. Медведь, соболь, лось. Главные начальники далеко, а местные еще дальше. Авиагородок. Раньше меня бы и до лесопункта добросили. Теперь только на винтокрылом. На полосе… а нет теперь полосы. Склад. Летим назад. Теперь можно посмотреть сверху на хозяйство Коли. Вижу «Аннушки», Як-40, два винтокрылых и что-то под брезентами, ангары без признаков обветшания, заправщики. Николай – рачительный хозяин законсервированного аэродрома. Может своим ресурсом помочь выиграть небольшую войну, если не очень далеко и не очень долго. Мы садимся.

Потом мы сидим в номере с Николаем, пьем местное пиво в банках, по вкусу неотличимое от «Балтики», и говорим о всякой чепухе.

– А на большой земле у тебя есть нора? – спрашиваю я.

– Откуда? Все, что было, первая жена освоила. Родители свое сестре оставили. Я тут хотел бы родиться и умереть. Родился в Запорожье, а умереть все равно тут хочу. Умрет аэродром – и я с ним.

– Чего ты занудил?

– Да ничего. Тут рыба, дичь, тут даже бобры. Надо тебе бобровую шапку?

– Не надо мне бобровой шапки. Мне бы фуражку, как у тебя.