G.O.G.R.

Открыв глаза, Пётр Иванович увидел, что да, он сидит на полу, но в кабинете каким-то волшебным образом возник и Вавёркин, и Ежонков, и даже Недобежкин материализовался за столом. Ежонков стоит и угрюмо таращится в пол, Вавёркин подбирает свои присоски и ворчит:

– Ну вот, две штуки отодрал…

А Недобежкин потихоньку переваривает обоих сатанинским взглядом и багровеет перед очередным взрывоподобным строгачом.

«Куда это они выходили?» – вот мысль, что первой прокралась в голову Петра Ивановича после падения со стула.

– Э… – прокряхтел Серёгин, барахтаясь на полу в попытке встать. – Тут такие двое не проходили – один, такой ободранный, в форме военной, а второй – как врач?

– Что он несёт? – процедил сквозь зубы Недобежкин, примериваясь, кого бы ему уничтожить первым – Вавёркина, или Ежонкова?

Вавёркин, держа в правой руке оторванную Серёгиным присоску, тихо пискнул:

– Я не знаю…

А Ежонков – тот вообще, только руками развёл.

– Вот что, Кашпиррровские! – цербером зарычал милицейский начальник и как следует, навернул кулаком по своему столу. – Я вам говорил, что я вас уволю? Так вот, я вас уволю!

Пётр Иванович никак не мог подняться с пола. А главное – никак не мог сообразить, куда они все уходили, и что это были за странные люди – вояка и доктор? Но в голове Серёгина билась одна навязчивая мысль: «Меня уделал Зайцев». И теперь Пётр Иванович абсолютно позабыл о монстре-тени. Серёгин был твёрдо уверен в том, что «звериную порчу» навёл на него именно он, Зайцев.

– Меня уделал Зайцев! – озвучил свою мысль Пётр Иванович и, кряхтя, поднялся на ноги, что по консистенции напоминали вату.

– Ну, я же говорил! – возликовал Ежонков и положил в ненасытный рот шоколадную конфетку. – Зайцев его уделал, и теперь он сам это сказал! Мы победили «звериную порчу»! Вавёркин, ты гений!

Вавёркин слабо и виновато улыбался, Недобежкин вращал глазами, а Пётр Иванович начал соображать, что нет, никто никуда не уходил, а вояка с доктором приснились ему в гипнотическом сне. Таким образом, эти два «шамана» сняли с него «порчу» и вернули рассудок и память. Пётр Иванович попытался припомнить лица виртуальных визитёров. У вояки лицо… военное: всё в какой-то чёрной копоти и наполовину заслонено козырьком кепки. А вот доктор… Лица доктора Серёгин не помнит совсем. Возможно, он был такой, как Вавёркин, возможно – такой, как Ежонков, а возможно – и такой, как Зайцев…

– Зайцев этот… – буркнул Недобежкин, сменив гнев на удивленье. – Так ты, Ежонков, думаешь, что результат этих идиотских «Облаков» – это Зайцев??

– Зайцев, – кивнул Ежонков. – А кто же ещё?

– А как же тот Генрих из подземелья, который ОДИН перебил нашу группу захвата?? Вон, Самохвалов наш до сих пор в дурке чалится! Что ты на это скажешь, Мессинг?

– Генрих сдох, – отпарировал Ежонков. – И мы вообще не знаем, тот ли это Генрих был…

– Тот, – настоял Недобежкин, нервно разъезжая в своём кресле из стороны в сторону. – Скажешь, что он живёт, шо тот Маклауд, и так не бывает в природе, да? Так если он нажрался своих образцов – он может ещё триста лет прожить!

– Он взорвался на гранате, – напомнил Ежонков. – Но, я не сомневаюсь, что он был фашистским агентом…

– Как мне всё это надоело! – перебил Недобежкин и навалился на спинку кресла, изобразив глобальную усталость от жизни. – Нормальные менты бандитов ловят, а мы – копаемся в какой-то нане… Чёрт!

– Это же открытие века! – возразил Ежонков и скушал очередную конфетку, засунув фантик за шкаф.

Засунул неудачно: Недобежкин заметил его «финт» и взорвался:

– Э, толстяк, ты, куда это мне пачки свои забиваешь?? А ну, выцарапал живо!

– Не нукай, не запрягал! – обиделся Ежонков.

– Выцарапывай! – настоял Недобежкин и поднялся с кресла.

– Смотри, животом на стол не навались! – съехидничал Ежонков. – И я не уверен, что ты ешь меньше меня!

Да, так и есть, Серёгин не ошибся: они начали длительную перепалку, а ему только и остаётся, что запастись терпением и дождаться её конца.

Да, Зайцеву суеверно и безграмотно приписали сверхчеловеческие возможности таинственного «результата», который мог бы получиться у тех, кто проводил эксперименты в рамках проекта «Густые облака». А что же по-настоящему случилось с Зайцевым?

Сергей Петрович Зайцев, бывший участковый из деревни Верхние Лягуши, томился в клетке в единственном помещении подземной лаборатории, которое Генрих Артерран не засыпал землёй. Зайцев медленно терял человеческий облик – Гопников серьёзно напортачил с его генетическим кодом, и теперь верхнелягушинский участковый на глазах лишался способности мыслить, дичал, деградировал. Тот, кто раньше был милиционером, бдел законопорядок и боролся с бандитами, теперь неистово бросался на толстые прутья решётки, пытаясь не то перегрызть их, не то разогнуть руками. А руки Зайцева с каждым днём всё больше и больше становились похожи на перепончатые и когтистые лапы неизвестного науке существа. Яркий белый свет, что заливал лабораторию, приводил бывшего старлея в звериную ярость, и Зайцев рычал нечеловеческим басистым голосом и корчил ужасные волчьи рожи. Из верхней челюсти Сергея Петровича торчали длинные клыки, а щёки начинали покрываться зелёной чешуёй.

Перед клеткой Зайцева стоял Генрих Артерран и взирал на беснующегося участкового с явным беспокойством. Не прошло и трёх месяцев с тех пор, как этот салага Гопников поработал над ним, а Зайцев уже успел превратиться в то, что в научно-популярной литературе называют словом «мутант». Сверхчеловека, правда, из него не вышло – если процесс пойдёт дальше, Зайцев просто превратится в хищного зверя, и его можно будет переселять в зоопарк. Но ведь Генрих Артерран вовсе не собирался добиваться таких страшных результатов, как диэволюция человека до животного. Надо спасать несчастного Зайцева, возвращать в человеческое общество…

Генрих Артерран видел лишь один способ избавить Зайцева от действия «дьявольского» препарата: дать ему тот антидот, который был испытан на Гопникове. Надежда на положительный результат с Зайцевым была туманна и расплывчата: в организме Гопникова был другой препарат, не такой, как у Зайцева. Но у Генриха Артеррана не было другого антидота – вот, в чём дело. Вообще, препараты из ДНК «прототипа» очень плохо поддаются нейтрализации и выведению из человеческого организма – особенно, самый последний препарат – под номером «триста семь».

Зайцева нужно срочно спасать – пока ещё можно заставить его выпить антидот. Зайцев метался по клетке, словно рассерженный павиан, рычал, тряс решётку. Прутья решётки по толщине приближались к руке среднего человека, но Зайцев уже начинал расшатывать их. Если он и дальше будет трясти решётку с такой же силой – в один прекрасный день последняя просто не выдержит и сломается.

– Зайцев! – позвал Зайцева Генрих Артерран и взял с ненового журнального столика, что пристроился около клетки, обычный гранёный стакан, наполненный бесцветной жидкостью.