Галя, у нас семидесятые!

— Смотри!

Глава 18

Свою подружку-бедолагу Лиду, которую мне каким-то чудом все-таки удалось разыскать в огромном Ленинграде, куда на праздники съехались толпы туристов, я не видела почти сутки. Накануне, приведя себя в порядок в ванной комнате, Лида послушно поела, правда, без всякого аппетита, отправилась в комнату и, едва дойдя до кровати, которую ей застелил Макс-Зингер, рухнула на нее и моментально заснула мертвецким сном. Все это время она, видимо, продрогнув после долгого скитания по морозным улицам, отсыпалась и отогревалась, благо топили в советской коммуналке Макса на ура: прислонившись к батарее голой кожей, можно было запросто получить ожог.

Пока подружка досматривала десятый сон (надеюсь, красивый и замечательный, в котором ее семейная жизнь была спокойной, доброй и безмятежной, а она сама жила в благоустроенной квартире, не имея необходимости «аскать» в Ленинграде деньги у прохожих), на кухне шли активные приготовления к задуманной мной и Максом вечеринке. Одному ему знакомыми путями хозяин достал несколько ярких постеров, которыми мы вместе украсили кухню, прилепив их с помощью синей изоленты.

— Заодно и трещины в стенах закроем! — довольно сказал Макс.

Устроить вечеринку мы решили прямо тут, так как именно кухня была самым большим помещением в квартире и легко могла вместить до десяти человек. Старушка-соседка, которую Макс, видимо, все же слегка утомил своими бесконечными гулянками, молча, по-английски уехала на дачу, перед отъездом по уже сложившей доброй традиции нажарив для гуляк, к которым она относилась по-матерински, целую скороводу котлет.

— Видимо, все-таки пореже надо «сейшены» устраивать, — устыдившись, сказал Макс. — Довели пожилого человека до ручки… Прямо неудобно стало… Ну да ладно… Поговорю с ней потом, извинюсь. Тем более что сегодня мы не просто «гудим,» а по делу, ради благой цели… Простит.

Еще мне краем глаза мне довелось увидеть пожилого профессора, о котором рассказывал хозяин. Был он абсолютным и совершенным воплощением слегка сумасшедшего ученого, которого можно увидеть в каком-нибудь фильме: сгорбленный, громко шаркающий, вечно бормочущий себе под нос стихи Бродского и Мандельштама, с карандашом за ухом и длинной нечесанной бородой, из которой он, забывшись во время декламации стихов, начинал выдергивать целые клочки волос. Когда он зашел на кухню, мы с Максом, стоя на лестницах в разных концах кухни, растягивали разноцветную гирлянду. Окинув нас отсутствующим взглядом и совершенно не обратив внимания на то, как сильно за короткое время изменилась кухня, старик кивнул, молча бахнул на плиту огромный чайник, включил огонь и уставился на него.

— Правки бы к утру успеть сделать, рецензент ждет, — бормотал профессор, пока чайник закипал. — И чаю попить надо! В феврале далеко до весны, ибо там, у него на пределе, бродит поле такой белизны, что темнеет в глазах у метели…

Спустя несколько минут странноватый ученый взял закипевший чайник и, все так же дергая свою бороду, удалился к себе в комнату, продолжая с выражением декламировать:

— И дрожат от ударов дома,

и трепещут, как роща нагая,

над которой бушует зима,

белизной седину настигая…

Макс, наблюдавший за этой сценой, молча закатил глаза и кивнул мне:

— Помогай давай, Дашута, времени мало! Для тебя же и твоей подруженции стараюсь. Авось, оживет малехо… Спасибо скажешь!

— Надеюсь! — с жаром сказала я, и мы продолжили приготовления. Предстоящая вечеринка и впрямь была последней, отчаянной попыткой вернуть подругу к жизни. Андрею, мужу Лиды, я по совету Макса так и не звонила. Мне было очень жаль бедолагу-мужа и его детей, сбившихся с ног в поисках пропавшей, но где-то в глубине души я понимала: показать ему сейчас жену в таком состоянии — значит обречь ее на многолетнее существование в четырех стенах одного печально известного заведения.

Еще во время моего прошлого путешествия в СССР поговаривали, что мама печального убитого школьника, к которому в гости наведался зловещий «Мосгаз», сошла с ума и длительное время находилась на лечении в психбольнице, а потом и вовсе переехала, так и не найдя в себе силы зайти в старую квартиру… К сожалению, есть травмы, которые время не лечит. Они перестают кровоточить, закрываются рубцами, больше не болят, но время от времени все равно напоминают о себе, и чем дальше, тем, наоборот, чаще… Не зря же сказала мудрая Эмили Элизабет Дикинсон:

— Сказали: «Время лечит».

Не лечит никогда.

Страданье, как и мышцы,

Лишь укрепят года.

Психика у всех людей разная: кто-то относительно легко переживает страшные события, кому-то требуется время, а кто-то застревает в своей травме навсегда, не имея возможности жить дальше. Помогая хозяину хаты в приготовлениях, я продолжала изо всех сил надеяться, что последний случай — все же не Лидин…

К вечеру в коммуналке Макса начала собираться компания ребят, которых он пригласил на «сейшен»: крепкий рыжеволосый Леха с какой-то несуразной коробкой в руках, его девушка Ира и Оля с Владом — муж и жена, оба в очках и немного стеснительные. Макс наскоро меня со всеми познакомил и ввел в курс дела. Влада я припомнила: кажется, он работал за барной стойкой в «Сайгоне», когда мы там были…

— Да мы по телефону уже все поняли, не кипишуй, чувак, все пучком, — лениво сообщила Ира, разуваясь в прихожей. Они, с Лехой, судя по всему, были завсегдатаями молодежных тусовок. — У остальных отбой, сорри. Курехина опять за что-то в кутузку приняли. Гребень зачет завалил, пересдавать будет.

Что ж, значит, молодых и пока не еще не не очень известных знаменитостей: Сергея Курехина и Бориса Гребенщикова, чьи имена потом навсегда войдут историю, я сегодня не увижу. Впрочем, я не сильно расстроилась. Обидно, досадно, ну ладно — есть более насущные проблемы.

— Короче, сегодня всемером гуляем… — подсчитал Леха.

— Ввосьмером, — поправил подружку Макс и выразительно указал подбородком на комнату, где спала Лида.

Ребята понимающе кивнули.

— Лады, — потер озябшие руки Леха и приобнял свою девушку. — Айда на кухню! Проигрыватель я принес. Замерз, как цуцик, пока на «блошке» скакал. Это старье нафиг уже никому не нужно. Все на «мафонах» музыку слушают! Еле урвал у старушки одной! Нальешь стаканчик? — обратился он к хозяину.

— Налью, налью, — добродушно ответил Макс. — А если подождешь — то Влад тебе коктейль навертит. А насчет старья — это ты зря. Готов поспорить на пузырь, что пройдет лет сорок, и что-то подобное снова войдет в моду… Пластинки взял?

— Еще какие! — с гордостью сказал Леха. — Танцы на костях! Достал таки через Гребня… Цени друзей! Всего часа за три такое дело провернули! Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Бенни Гудмен… Все, что пожелаешь!

— Отлично! — в предвкушении хорошей гулянки потер руки хозяин «хаты», совершенно верно предположивший, что в XXI веке винил станет снова популярным, и в продаже появятся проигрыватели, чей дизайн — полная копия старой советской аудиотехники.

— Где прикид-то, который надеть нужно? Нормальный хоть, не тряпье какое-то? — полюбопытствовали девчонки. Они, по всей видимости, заранее подготовились к «сейшену»: ярко накрасились, а их волосы были уже уложены в прическу под названием «венчик мира». Именно такие прически мы с Лидой делали друг другу, собираясь в далеких пятидесятых «на хату» к ее тогдашнему ухажеру Лео-Леониду, живущему в элитном доме на Кутузовской набережной… У всех девчонок стиляг тогда на голове был «венчик мира», а парни старательно укладывали себе на голове кок с помощью бриолина. Держалась вся эта конструкция на голове не особо долго, поэтому приходилось идти на всяческие ухищрения.