Галя, у нас семидесятые!

Взяв сумочку, я наскоро привела себя в порядок в крошечной ванной комнате, помогла хозяину дома разложить яичницу по тарелкам и заварить и чай и уселась рядом с ним завтракать. Скорее, обедать — настенные часы показывали уже двенадцать часов дня. Вот это я продрыхла!

— Я еще раз обзвонил своих, — сказал Клаус, откидывая назад длиннющие волосы. Я отчаянно позавидовала их густоте и ухоженности. Везет же некоторым парням: от рождения имеют классные волосы, о которых многие девчонки могут просто мечтать. — Тех обзвонил, которые уже проспались, конечно, и в состоянии подойти к телефону. Короче, возле «Пушки» подругу твою никто не видел. Во Фрунзенском тоже. На Гоголе ее вроде бы тоже никто не встречал. И у «Маяка» не видели.

Я уже немного разбиралась в сленге хиппи: все-таки мы вчера полночи с давним приятелем проболтали. Клаус имел в виду столичные места, где обычно собирались представители этой субкультуры: «Пушка» — это площадь Пушкина, «Фрунзенский садик» — Знаменка, под «Гоголем» подразумевался Гоголевский бульвар, а «Маяком» называли памятник Владимиру Маяковскому. Увы, поиски подруги в Москве никаких результатов не дали. Эффектная герла будто сквозь землю провалилась. Ни на одном «сейшене» в столице ее не видели, не вписывалась она и на «флэт» к московским хиппи.

— Значит, глухо? — уныло сказала я, расстроенная отсутствием хороших новостей. Даже есть как-то расхотелось.

— Да подожди. Сержу тоже дозвонился в квартиру к его пассии, — продолжал Клаус, разливая чай по чашкам и пододвигая ко мне тарелку с пряниками. — Она из Ленинграда, в Москве институт заканчивает, живет у родственников.

— И что? — вяло поинтересовалась я. Жизнь Сережки мне, конечно, была небезразлична, но сейчас мне совершенно не хотелось выслушивать подробности личной жизни бывшего ученика. Нужно было разыскать подругу.

— И то, — спокойно продолжал Клаус, деликатно не заметив моего недовольства. — Ты слушай, не перебивай. Подруга его, Лена, тоже из наших. Она своим позвонила, те тоже поспрашивали. Пока ты спала, тут вся тусовка наша на ушах стояла.

— Да что ты! — я перестала жевать пряник и уставилась на Клауса. Вот и не верь теперь в теорию шести рукопожатий! — И?

— Так вот! В Ленинграде наши собираются или на «Казани» — площади у Казанского собора, или в «Сайгоне». Знаешь?

— На Невском где-то? — припомнила я. В Кафе «Сайгон» я никогда не была, но слышала, что в семидесятых оно было культовым. Его посещали многие люди, ставшие впоследствие звездами.

— Ага, — довольно кивнул Клаус. — А говоришь, не знаешь ничего о хиппи. Так точно — кафе на Невском. Говорят, аскала она где-то неподалеку, Ленина подружка видела. В отделение загремела, еле выцарапали ее оттуда. Так что прав был Леонид, твой старый приятель — под «странными друзьями» Лидин муж имел в виду именно нас.

— Что делала? — изумилась я.

— Аскала, ну попрошайничала, проще говоря, — пояснил Николай. — «Зингер» ее отмазал.

— Кто? — опять переспросила я, уже вообще перестав соображать что-либо. Может, старый товарищ меня просто разыгрывает? Образцово-показательная советская гражданка, мастер на заводе, чей портрет висит на доске почета, жена и мать двоих детей школьного возраста «аскает», то есть попрошайничает на улицах Ленинграда, подводя себя под уголовную статью? Как она вообще там очутилась? И причем тут корпорация, выпускающая швейные машины?

— «Зингер» — это Макс, который на Желябова живет, — пояснил Клаус. — Я тебе вчера про него рассказывал. А «Зингер» — это кличка у него такая дворовая с детства, потому что раньше напротив «Казани» жил, в доме Зингера.

После плотного завтрака и двух чашек горячего чая я окончательно проснулась и даже повеселела. Ну значит, не зря Клаус с раннего утра обзванивал похмельных приятелей: что-то удалось выяснить. Остается лишь надеяться, что «герла», которую Сережина девушка видела в «Сайгоне» — это и есть Лида. А чтобы это проверить, надо…

— Коля! — попросила я… — А что, если?

Поняв меня с полуслова, давний приятель улыбнулся.

— Ехать собралась?

— Да надо бы, наверное… И каникулы сейчас… — я размышляла, пытаясь собраться с мыслями.

— А что тут думать? Как говорят в Одессе: «Ехать надо!». А кто еще сможет подруге помочь? Дарьюшка, ты извини меня, пожалуйста, но компанию я тебе составить не могу. У меня до конца января все вечера расписаны — в ресторанах играю. За квартиру-то съемную надо платить. Эх, и Сережка сейчас занят — в театре каждый день представления, декорации готовить надо. Но если надумаешь ехать, готов проводить. Насчет трат на гостиницу ты даже не думай! Это — вопрос вполне решаемый. И платить ничего не надо. Впишешься к Максу на Желябова, там уже половина наших перебывала. Безопасность гарантирую, но вот насчет стерильной чистоты — не обещаю. Поэтому постельное белье лучше возьми с собой.

* * *

Вечером я с дорожной сумкой в руках, в которой надежно были упакованы постельное бельишко, мыльно-рыльные принадлежности и книжка (чтобы не скучать в дороге) стояла на Ленинградском вокзале. В кармане у меня была бумажка, на которой мой давнишний приятель Клаус каллиграфическим почерком написал адрес и телефон милосердного самаритянина — пока не известного мне Макса, обитающего на улице Желябова и привечающего странников-хиппи.

Желающих скататься в Ленинград на праздники было много, поэтому нам с Николаем пришлось отстоять два с половиной часа, прежде чем до нас дошла очередь. И это, по его словам, еще было везением.

— Только боковая верхняя полка возле туалета, — безразлично сказала женщина-кассир. — Отправление через сорок минут. — Брать будете?

Я обреченно кивнула. А что делать?

— Отлично! — бодро сказал Клаус. — Еще успеем по паре пирожков съесть. Я тут место одно хорошее знаю. Пойдем!

Взяв оформленный билет и сдачу, я вместе с Клаусом направилась в пирожковую на вокзале. Давний товарищ не обманул: пирожки с ливером и впрямь были изумительные. Они напомнили мне те, которые я когда-то в шестидесятых, будучи восемнадцатилетней штамповщицей Дашей, покупала холодной зимой у метро. Вкуснющие пирожки прямо таяли во рту. Их вкус я вспоминала, уже вернувшись домой, и даже наведалась в современные пирожковые, где кофе готовили в автомате, а расплачиваться можно было картой. Но, конечно, это были уже совсем не те пирожки…

А может быть, все дело просто в том, что я была весела, юна и беззаботна? Может быть, теперешние пожилые люди, с такой ностальгией вспоминающие «вкусный советский пломбир», на самом деле просто вспоминают свою молодость? Кажется, что тогда и арбузы были слаще, и вода вкуснее…

За приятными воспоминаниями и разговорами я и не заметила, как подошло время отправления поезда. Суровая проводница, топающая сапогами по снегу возле вагона, чтобы согреться, проверила мой билет и напомнила Николаю, держащему мою сумку:

— Гражданин, у Вас всего пара минут! Вот-вот отправляемся!

— Удачи! — обнял меня Николай, отдал вещи и, подав руку, помог зайти в вагон. — Как доедешь, обязательно позвони!

В восьмом вагоне плацкарта, куда мне удалось достать билет, все было точь-в-точь как во времена моего детства. Впрочем, эти вагоны и сейчас вряд ли сильно изменились. Место на верхней полке меня совсем не смущало: я радовалась, что вообще удалось достать билет. И залезть туда мне никакого труда не составит: это же не Галя с ее объемными телесами. Хотя, признаться, в реальной жизни я уже довольно сильно похудела: полноценный сон, отдых и посещение тренажерного зала с бассейном дали свои плоды. А сейчас, в теле своего двойника, я и вовсе вряд ли вешу больше пятидесяти килограммов, поэтому с легкостью залезу.