Гамбит некроманта

— Роман Алексеев! — вновь донеслось из зала: грозно, нетерпеливо, хорошо поставленным голосом, который тем не менее дрогнул. — Ты отнимаешь МОЕ время!

Мог ли отступник знать, где именно Роман остановился и что разглядывает? Да. Даже если коридор не оборудован скрытыми камерами, догадаться по шагам несложно. Боится?

«А сейчас и проверим», — решил Роман, шагнул к полотну и сорвал его со стены. Вышло не слишком почтительно: веревка, с помощью которой оно висело, оборвалась. Руку прошило холодом: картина мстила за столь варварское обращение. Но кто сказал, будто Роман не считался когда-то варваром?

В зал — просторный и круглый, словно блюдо или серебряный поднос, украшенный всевозможными завитушками, — он вышел походкой заправского моряка, впервые за полгода сошедшего на берег: слегка вразвалочку, нагло плюя на все шторма и бури, оставшиеся позади. Невесть откуда взялась эта походка. Роман ходил по морям и океанам нечасто, можно сказать вообще не ступал на палубу. Однако он, кажется, разгадал многовековую интригу и утвердился в правильности собственных выводов. Лишь очень глубоко, в самом темном уголке сознания билось подозрение: скорее всего, Алексей тоже многое узнал по дороге на поединок. Вот только рассказать никому не сумел.

Но Роман мог. И пусть вынос ссора из родных орденских комнат осуждался советом, молчать было бы преступлением. Для Ордена — в первую очередь!

— Чего ты добиваешься, мальчишка? Тебе не достучаться.

Магистр… отступник, входящий в совет Ордена, — тех, кто принимает решения, — сидел в глубоком кресле, которое так и подмывало обозвать троном, на возвышении у противоположной стены, под большой картиной. На ней сходились в эпичной битве две армии. Друг друга рвали не только люди, но и кони. Их копыта топтали павших, глаза горели злостью, присущей разве лишь келпи, инстинктивно ненавидящим теплокровных существ окромя некромантов, наполовину принадлежащих Нави.

«Впрочем, рыцари тоже принадлежат той стороне, — напомнил себе Роман. — Просто за наше бессмертие и свободу плачено чужим служением. Странно, что мы не думаем об этом, зная легенды. Хотя… с такими магистрами-наставниками и не удивительно».

Отступник смотрел на него словно какой-нибудь император на гладиатора. Зал пестрел настойчивой роскошью: золотом и серебром, искусными полотнами, лепниной и фресками. Наверняка, среди безделушек притаились рабочие артефакты, которых, разумеется, не почувствовать и не уничтожить иначе, нежели случайно.

«Интересно, Алексей попал в ту же ловушку?» — подумал Роман.

— Неужто думаешь, я не принял меры? Ни одно слово не покинет этих стен! И не пытайся!

У Алексея не имелось сильной связи даже с собственным учеником, а у Романа был Некр. Который, вопреки их недавнему разговору, сейчас смотрел его глазами и готовился поделиться собственными силами: хоть всеми сразу.

— Мой учитель тоже сражался в подобном зале? — поинтересовался Роман, чтобы не стоять молча, самому себе напоминая колонну или соляной столб.

— Учитель… — протянул отступник, сплюнув. — Ты уже и сам не замечаешь, как величаешь наставника — на некромантий манер.

— Я знаю неприличное количество языков, в том числе и благополучно мертвых, — улыбнулся Роман, — и сюда пришел не играть в слова. Я жду, магистр.

Однако отступник даже не пошевелился. Он сидел прямо, одетый — Некр наверняка посмеялся, оценив вопиющий диссонанс между облачением магистра и окружающей обстановкой — в спортивный костюм, сжимая подлокотники кресла побелевшими от напряжения пальцами. Постаревший, даже одряхлевший — и как только Роман не замечал этого раньше? А куда глядели прочие рыцари и магистры?..

— Ты ведь знаешь… уже догадался, — вторил его мыслям отступник. — Неужто отринешь рыцарство и доблесть, сражаясь со стариком?

— В уничтожении ядовитой гадины мало доблести, — ответил Роман, — зато есть необходимость, если она свила гнездо в твоем саду и заползла в дом.

— Какие слова… И кто же тебя научил?..

Роман не стал поддаваться на эту игру, промолчав.

— Однако ты ведь не станешь отрицать мое право назначить себе защиту и опору? В кодексе Ордена прописана подобная возможность.

Да, такой пункт содержался в правилах поединков. Но, насколько Роман знал, им никто не пользовался до сего дня.

— Лазейка для отступника, которого оставили силы.

— Однако совет принял ее, — напомнил тот, — и никто не в силах запретить мне. Если, конечно, не боится сам остаться без сил.

Роман хватанул ртом воздух, почти физически ощутив, как натянулась и затрепетала незримая нить. Некр сейчас наверняка ругался и злился, обзывая всех рыцарей недалекими остолопами. Он-то вряд ли знал кодекс Ордена, иначе и к поединку отнесся бы не столь спокойно.

— Мальчик-мальчик. Не я, а ты отступник, отринувший и Орден, и нашу силу, и цель. Признайся, уже начал вслед за гильдейцами считать людей недостойными нашей защиты?

«Нет, в эту ловушку я не вступлю!» — пообещал Роман и самому себе, и Некру.

— Отнюдь не библиотекари устраивали крестовые походы, насиловали женщин, убивали детей, жгли язычников. Отнюдь не те, кто насаждал идеи о том, что белая раса должна стать проводником в мир прогресса, науки и процветания для прочих, привели к геноциду в Индии, рабству африканцев. И индейцев вырезали на новом континенте, за что, к слову, твой некромант ненавидит европейцев вообще и англосаксов особенно — снова люди. Их природа такова, что даже самую светлую идею они умудряются извратить и вывернуть наизнанку. Ну согласись же, мальчик!

Роман отрицательно покачал головой. Слово материальнее мыслей, и оно имеет слишком большой вес в явном мире, чтобы поддаваться.

— Дела людей не касаются Ордена. Наша цель — существование человечества, — сказал он.

— Естественный отбор… — протянул отступник. — Никогда не задумывался, кто подсказал Дарвину идею, в которую весь наш Орден судорожно вцепился, словно утопающий в тростинку? Я даже нас не осуждаю: сложно защищать тех, кто склонен к саморазрушению.

— Лжешь.

— Да неужто? Впрочем, тебе, вероятно, да. Ты ведь для разрушения и был задуман.

Роман вздрогнул.

— Рыцарь, возвращенный некромантом. Одинаково принадлежащий и Ордену, и Гильдии. Ты изначально меж двух огней. Про Рагнарок еще не забыл? Помнишь, как метался Локи, имея родичей с двух сторон, неспособный выбрать сторону? Никогда не думал, будто именно он — истинный ключ к разрушению? Тебя выдумали, Ром’ян.

Он вздрогнул снова. Дрожь пробежала по всему телу. Сердце глухо ударило в ребра и застыло, пустив волну жара — страха, абсолютно несвойственного рыцарям и потому несущего слабость. И попробуй: не поддайся ему, не усомнись в самом себе, особенно зная все легенды, предупреждающие о смешении сил.