Ганфайтер. Огонь на поражение

Змей — он точно такой, а Тиму эта зараза приманила потому, что Сихали стал ганфайтером. Разбудил таланты, скрытые в генах. Та самая безупречная координация, быстрая реакция, твердая рука и меткий глаз — все это уже было в Брауне, но дремало «на берегу», усыпленное воспитанием и безопасной, беспечной жизнью. И вдруг проснулось. Настал срок, пришел час — и грянули выстрелы. Пролилась первая кровь. «На берегу» Тима остался бы изгоем, «аномалом» с мозгодатчиком. Там же любое убийство, даже если человек защищал свою жизнь, — это ЧП. А вот в ТОЗО — почти что норма. Бластер для океанцев — инструмент. Топором рубят, молотком забивают гвозди, а с помощью оружия добиваются справедливости и устанавливают порядок.

Тима — мирный человек, очень спокойный и мягкий — если его не выводить. А выведешь — всё… Жестокая, жгучая ярость вдруг переполняет Сихали, побеждая рассудок. Тогда чувства его обостряются до предела, сердце стучит медленнее, походка становится кошачьей, а сам Тима смотрит на мир совершенно иными глазами — абсолютно безжалостными. И ему это не нравится!

Всякий раз, когда «Онекотан» с «Тако-мару» проходили мимо какого-нибудь плавучего острова и китопасы наведывались «в гости», Браун просил друзей не распространяться о его сноровке и умении обращаться с оружием. Друзья держались, но вот на «Моане-14» Арманто подвыпил и проболтался о подвигах Сихали. Тут же нашелся какой-то фармбой, охранявший планктонную плантацию и мнивший себя очень крутым. Начал приставать к Тиме и хвастаться. Я-де чайку в полете одним импульсом снимаю! Браун усмехнулся и поинтересовался, была ли та чайка вооружена? Фармбой увял и тут же воспрял снова, обозвав Тиму трусом. Тима холодно посмотрел на него и сказал: «Можешь думать, что захочешь», — и повернулся спиной.

Обескураженный кандидат в ганфайтеры остался стоять посреди комнаты, беспомощно оглядываясь.

В ярости он прокричал: «Я стреляю быстрее и точнее тебя!»

Сихали со скукой поглядел на него в зеркало и сказал: «Ладно, ты стреляешь быстрее меня».

Кто-то рассмеялся, неудавшийся соперник Тимы обернулся, но увидел только серьезные лица. Браун продолжал спокойно пить квас, и через несколько минут претендент на громкое имя ушел.

Слух о новом ганфайтере разнесся со скоростью звука — от китопаса к китопасу, от салуна к салуну, от «плота» до «плота». От одного идиота, жаждущего схватиться с Тимой, лишь бы доказать, кто лучший стрелок, до другого. И когда субмарины парней с «Летящей Эн» пристыковались к докам батиполиса «Маркус-Неккер», Брауна уже узнавали, поглядывая на него с опасливым восторгом. Тима морщился так, словно лимон жевал…

…Звонок радиофона развеял думы. Наталья сноровисто вытянула из кармана коммуникатор. Засветилась стереопроекция, бледная на солнце. Бородатое лицо в мятой фуражке осклабилось — это был Хэнк Руни, капитан «Ириана».

— Почтение, мадам, и добрый день! — пророкотал Хэнк. — Мы обговорили все дела с вашим сегундо. Цена нас устраивает, мы берем больше всех — двести голов…

— И в чем проблема? — неласково буркнула Наталья.

— А в том и проблема. Две сотни китов не сразу приучишь, а пастухов у нас нехватка… Может, ваши проводят кашалотов… ну, хотя бы первые сутки?

Стоун подумала и кивнула.

— Хорошо, я отправлю три звена субмарин.

— Вот и ладушки!

«Онекотан» басисто загудел, приветствуя собратьев. Плавучие базы ответили вразнобой. Начиналась гуртовка, жаркий день обещал стать горячим. Все китопасы «Летящей Эн» будут в деле — разбивать стадо на отдельные гаремы, отгонять молодняк, считать, клеймить… Не женская это работа.

«Онекотан» осторожненько, на самом малом, вошел в узкий пролив, соединяющий океан с лагуной. Если глядеть с палубы, то казалось, будто плавучая база не плывет по морю, а ползет по суше. Кольчатые стволы пальм клонились навстречу, их лохматые кроны шуршали на уровне палубы, почти задевая о леера.

И снова простор — перед катамараном распахнулась голубая лагуна. Вода была столь прозрачна, что чудилось — ее и вовсе нет. И не ползет «Онекотан» по земле, а парит над нею. По лагунной глади скользили паруса патрульных яхт, вдали зеленой полоской тянулся южный берег, а справа открывался порт — длинный пирс, по которому каталась башня киберпогрузчика с десятком сверхманипуляторов. Пять свешивались по одну сторону, пять по другую. Этакий киберспрут с громадными суставчато-коленчатыми щупальцами. Кучу денег на него угрохали…

Плавучая база пришвартовалась, и Наталья сошла на берег. Дома… Именно так она себя и ощущала — не с восклицательным знаком после хорошего слова «дом», не с точкой даже, а с многоточием. Говорят, что в дом, где живет одинокий мужчина, уют привносится лишь тогда, когда в нем поселяется женщина. Это правда. А что тогда сказать о доме, в котором проживает одинокая женщина? Там царит порядок, там присутствует уход, а уюта нет. Ибо создается он не просто так, а для кого-то. Для любимого мужчины.

Понятие семейного очага давно стало анахронизмом, ибо даже камины ныне строятся не для варкижарки или обогрева, а колорита ради. И функция женщины, как хранительницы очага, кажется надуманной. А зря. Семейный очаг незрим, но он согревает, когда две души делятся своим теплом, а два родных человека тянутся друг к другу. И как же холодно бывает одинокой, неприкаянной душе…

Рассеянно здороваясь с островитянами, высыпавшими на берег встречать китопасов, Наталья обогнула приземистый пакгауз и вышла на Главную улицу Вэйлхеда. Кривоватую — и единственную — улочку стискивали два ряда домов — стандартные постройки из литопласта или спектрогласса. Поселком Наталья гордилась — это был ее населенный пункт, на ее ИТО. Никто бы ей и слова не сказал, если бы она отказывала переселенцам — чешите, мол, отсюда, мой остров! Но отец со Станисласом были правы — так и веселее, и пиратам всяким отлуп давать куда сподручнее. К тому же бродяги, босяки всякие в Вэйлхеде не задерживались. Зато вон, Раш Джексон открыл свой «Грандотель», а Ли Цзинвэй держит магазин «Эмпориум». И еще куча салунов по обеим сторонам — пей, не хочу. Хотят! И еще как. Поселок служит центром притяжения для фармбоев, что держат вокруг ИТО кальмарные пастбища и планктонные плантации, для глубоководников-диперов, осваивающих абиссаль, для моряков и подводников, знающих такой транзитный пункт — «ИТО Витязя».

Стоун прошла по всей улице и свернула в кокосовую рощу. Дорога вильнула и вывела девушку к ранчо.

Это было овальное здание, трехэтажным прозрачным куполом вздувавшееся над пальмами. Еще шесть этажей уходило под землю.

Пройдя в контору на нижнем этаже, Наталья уселась за стол-пульт и повключала все рабочие экраны. За огромным окном-иллюминатором светилась голубым сапфиром чистейшая вода. Рыбы-попугаи сновали, как в аквариуме, а отсветы яркого солнца, преломленные волнами, шарили по офису, ложась на компьютеры и столы-пульты сетью расплывчатого голубого сияния. Но даже этот вечно изменчивый вид не успокоил девушку.

Пошатавшись по ранчо, она запустила киберуборщика, вышла на веранду и призналась себе, что больше так не может. Решительно вытащив радиофон, Стоун набрала шифр Тимофея.

Браун ответил почти сразу. Узнав звонившую, он сказал:

— Привет!

— Привет… — растерявшись, Наталья не нашла ничего лучше, чем передать: — Ваше звено я направляю в помощь Хэнку Руни. Проводите китов подальше и возвращайтесь.

— Понял, — озадачился Сихали. — А зачем ты мне это говоришь, а не Арманто?

— Зачем-зачем… Скажи: ты любишь Марину?

Губы Брауна плотно сжались.

— Почему ты спрашиваешь?

— А ты не понимаешь? — с вызовом спросила Стоун.

— Наташа… Ты разговариваешь со мной так, будто я тебе изменил.

— А что, не так?

— Не так. Если уж говорить об этом, то скорее я тогда изменил Марине с тобой.

— Так ты любишь ее? — настаивала девушка.

Тимофей подумал.

— Не знаю, Наташа, — признался он. — Вот правда, не знаю. Когда я жил «на берегу», то верил, убежден был, что люблю. А теперь… Не знаю. Зачем тебе это, Наташ?..