Ганфайтер. Огонь на поражение

— Будем считать, что ты меня вычислил, — сказала Марина улыбчиво, будто они в жмурки играли. — Сдаюсь. Только смотри не загордись своей дедукцией с индукцией, ладно? Все твои доводы можно объяснить случайностью, наговорами, да чем угодно. И с Резервным пастбищем — тоже совпадение.

— Я не верю в совпадения, — ледяным тоном проговорил Тимофей, — и тем более в то, что все происходило случайно. Уж больно вовремя случались ЧП!

— Да я ж не спорю! Просто объясняю тебе, почему сдаюсь. Мне надоело, понимаешь? Слишком долго продолжалась эта операция. Точно не скажу, но года полтора на нее ушло. А это как-то чересчур. Такая скука!

— Каких полтора года? Какая еще операция?

— Сейчас я тебе все объясню, любовничек, все-все! — ласково пропела врачиня. — А то меня уже начала раздражать твоя наивность. Ну, слушай… Во-первых, я не Марина Рожкова. Как меня назвали родители, тебе знать необязательно. Я побывала и в шкуре Мэрион Рейли, и Малин Расмуссен, и Марыси Робски, и Мари Роже, и Марты Римайер. Чем я занималась, неважно. Ты не забыл, как нашел посылку от Виктора Волина? Помнишь еще? Умница. Так вот, в Большом Мусорном Пятне ты выловил третью по счету торпеду с посланием, тебе адресованным!

Первую нам передали рыбаки с Филиппин, вторую удалось изъять из полицейского участка на Окинаве. Но все это были, так сказать, второй и третий звоночки. Первый прозвучал с балкера «Милагроса». Тогда нам удалось отжать грамм сто живой воды из коврика в рубке… И за тобой сразу же установили наблюдение.

— Что-о?!

— То самое. Ничего особенного узнать не удалось, тогда-то и подключили меня. Задание мое было простым — влюбить тебя и вызнать все, что ты знаешь и помнишь. Когда мы узнали, что ты решил махнуть в ТОЗО и договариваешься с Натальей, я стала готовиться к переезду на ранчо — и оказалась в Мидель-Сити за шесть часов до твоего прилета.

Потом… Да, ты прав, я сообщила о третьей посылке и переправила, куда надо, образец живой воды. Спецназу, правда, ничего не обломилось, но операция шла по плану. Мы сделали неудачную попытку на айсберге, потом, опять руками Шорти Канна и Айвена Новаго, натравили на стадо кальмаров. Неудача. Потом… Ты помнишь нашу незабываемую неделю на автометеостанции?

— Помню, — сдержанно сказал Тимофей.

— Скажу тебе истинную правду — ты был великолепен!

— Это ты отпустила Айвена?

— Я. Только не думай ни о чем амурном — таков был приказ шефа, а я девочка дисциплинированная. Вступил в силу план «Б» — СПО Большого Зеллера уже поджидало за горизонтом, когда китопасы ушли провожать китов…

— Но для чего это все? — не выдержал Браун.

Марина с сожалением посмотрела на него.

— Милый, — ласково сказала она, — шеф уже второй месяц ищет живую воду во впадине Яу. Глубоководники пашут в три смены на шести БПГ, и зачем ему конкуренты? Вы же станете ему мешать, будете кричать: «Это наше! Отдайте!» Не отдаст.

— И кто твой шеф?

— А вот этого я тебе не скажу. Хочется, знаешь, прожить подольше.

— Понятно… А когда мы прогоним Зеллера, заработает план «В»?

— Вы его прогони{2/accent}те сначала…

— Прогоним! Послушай… Если уж он так всемогущ, этот твой шеф, то отчего поступает так глупо? К чему все эти сложности, фантазии, придумки? То айсберг, то чудовища… Ну нанял бы полдесятка наемных убийц, и всего делов!

— Открою тебе тайну, — сладко улыбнулась Рожкова, как бы мимоходом расстегивая халатик и до того оголяя грудь, что прелестные округлости почти полностью оказались на виду. — Шеф свято верит в то, что в нем спит великий режиссер. Он театральный маньяк, как Нерон. И всякую тайную операцию шеф превращает в спектакль — то комедию разыграет, то пошлую мелодраму…

Марина задумалась, склонив голову на плечо и как бы невзначай разводя полы халатика, обнажая ноги до белых кружевных трусиков.

— Не знаю, как там с планом «В», — протянула она, — но одно я знаю точно — в «Центроникс» вам лучше не соваться. Батискафов вы не получите, а вот неприятностей огребете по полной. Допрос окончен?

Спрыгнув со стола, девушка развернулась и выхватила маленький плоский бластер.

— Если выстрелишь, я тебя убью, — глухо сказал Тимофей.

Марина вдруг резко отбросила оружие. Сделав два шага навстречу, она неожиданно поцеловала Брауна в губы и резко отстранилась.

— Прощай!

Врачиня выскользнула за дверь, но Сихали не поспешил вдогонку. Он прекрасно понимал, что Марина — враг, но хватать и вязать ее не мог. Пусть уходит. Сбегает, спасается… Пусть. Сгорбившись, он напряженно прислушивался и гадал. Вот Марина пробежала по первому коридорному отсеку… Вот она спустилась по пандусу на нижний ярус центрального бункера… Вышла к шлюз-камерам… Выбрала субмарину… Расстыковалась… Ушла.

Вздохнув, Тимофей погладил то место, где совсем недавно сидела Рожкова. Ну, пусть не Рожкова. Какая ему разница?

«Было у меня две девушки, — подумал он, впадая в легкую депрессию. — Одна любила меня, другую я любил. Теперь одна видеть меня не хочет, а другая ушла. Навсегда. И я никогда уже не буду с ней. И не позволю себе подобное, даже если очень захочу. Не смогу я простить предательство и все эти игры в любовь, все это притворство… Или Марина не всегда имитировала вожделение? И поцеловала же… На прощание».

Сихали покинул медотсек и побрел по коридору. И снова навстречу попался Илья Харин.

— Куда это Маринка так мчалась? — добродушно прогудел он.

— Сбегала Маринка, — рассеянно сказал Тимофей. — Я ее вычислил, и она сбежала.

— Да говори ты толком!

— Это она нас сдавала, Змей. Забудь ее. Попробуй…

Тугарин-Змей схватил Джека за комбинезон и чуть приподнял над полом.

— Ты что несешь?! — прорычал Харин.

— Правду несу, — кротко ответил Браун, — только правду и ничего, кроме правды. Отпусти комбез, а то помнется.

Илья разжал мощные длани.

— Так это что, — проговорил он потерянно, — все взаправду?

— Угу…

— А кто еще об этом знает?

— Никто, только мы с тобой.

Тугарин-Змей посопел, усваивая информацию.

— Пошли тогда, расскажем всем… — сказал он глухо.

— Пошли.

Они зашагали по коридору, а когда ступили на пандус, Тугарин-Змей проворчал:

— И все равно, она была классная девчонка!

— Была… — эхом откликнулся Сихали.

Глава 20. Расстыковка

После разоблачения «крота» Тимофей раз за разом ощущал позывы к одиночеству. Он стал молчаливым и отрешенным от земного. Вся эта «печоринщина» и «байроновщина» его раздражали, но склонность к веселью Браун, чудилось, утратил, как только потерял Марину. Самое поганое в этом было то, что он не мог — и не хотел — искать ее, чтобы вернуть. Даже простая обида порой может охладить самое пылкое чувство, а уж когда тебя используют, когда предают… Есть вещи, которые ни простить, ни забыть нельзя. Нельзя, и все.