Ганфайтер. Огонь на поражение

— Французы такой пейзаж прозвали «лавовой требухой», — сообщил Стремберг без отрыва от иллюминатора.

— Похоже, — пробасил Илья. — А там чего?

Академик пригляделся, разобрав причудливую форму, напоминающую стог сена, состоящую из перепутанных трубообразных подушечек, каскадами ниспадавших от вершины до широкого круглого основания.

— На что похоже?

— На сена копешку… На стог, я такие у бабки метал.

— А это и есть «стог»!

— Чего только не придумают…

— Это не мы, это природа… Смотрите, там провал!

Браун и сам заметил черноту впереди. Вытягиваясь в длину метров на сто — до дальнего края лучи прожекторов не доставали, провал раздавался в ширину так незначительно, что глаз не воспринимал глубины, принимая расщелину за узкую полосу тени у подножия обрыва. А когда «Мустанг» завис над провалом, Тимофей судорожно сглотнул.

— Чего ты? — встревожилась Наташа. — Побледнел весь…

— А ты погляди на эхолот.

— А что? Что? Что-о?! Ребята, здесь… О, боже! Четырнадцать километров глубины!

— Ох ты! — испуганно охнул Змей.

— Офигеть… — протянул Рыжий.

Стремберг одним прыжком оказался у пульта.

— Четырнадцать тысяч ноль тридцать семь… — медленно считал он зеленые цифры. Помолчав, он хрипло вымолвил: — Тим, это то самое, что вы… что мы искали. Самое глубокое место Мирового океана!

Браун моментально включил селектор и сказал:

— Слушайте все! Говорит «Мустанг-1». Мы у цели. Берите пеленги!

— «Тройке» и «пятерке», — вставил Боровиц, — сторожить провал!

— Иду на погружение, — подвел черту Тимофей.

Батискаф повисел над внезапно открывшейся бездной, пока его не осветили прожектора поспевавших «тройки», «пятерки» и прочих, и начал погружаться, скрываясь в провале.

Бугристые стены в черных лавовых сосульках и потеках заскользили вверх. Вскоре прожектора уже слабее освещали их — провал расширился, напоминая джезву, в которой готовят кофе.

— Бож-же мой… — сказал Стремберг дребезжащим голосом. — А ведь мы опустились ниже земной коры. Вокруг — астеносфера…

— Хлебнем мантийной водички! — воскликнул Рыжий.

— Не-е… — протянул Станислас. — Сперва водочки.

— Держитесь, — сказал Браун. — Пойду на турбинах, а то так мы до завтра будем опускаться.

Батискаф плавно перевернулся носом вниз и набрал скорость, словно самолет, вошедший в крутое пике.

— Наши опускаются следом, — доложила Наташа, — кто по спирали, кто по вертикали.

— Чужих не видать?

— Никого… Пока.

— Инфравизор включи.

— Ага… Ой, я что-то вижу!

— Где?

— А вон, на дне светится что-то.

— Сейчас глянем…

Сихали нарочно тянул слова, изо всех сил сдерживая эмоции и стреноживая порывы. То, чего он так хотел, так ждал, к чему шел последние месяцы, самые долгие в его жизни, приблизилось, наконец. Оно уже рядом. И что там? Кто там? А если провал — очередной промах? А если — и это хуже всего — Витька здесь, но не дожил? Господи, — взмолился про себя Тимофей, — когда же это все кончится?.. Ответа не последовало.

А вот картинка на инфравизоре становилась все отчетливей.

— Это нос и корма большой атомарины, — определил Станислас. — А середка почему не нагрета?

— Думаю, она нагрета, как и весь корпус, — предположил Стремберг, — просто подлодку завалило в районе миделя.

— Точно! Оползень! Или камнепад.

На глубине двенадцати километров провал начал сужаться и вытягиваться в овал. В северной части овала обнаружился широкий уступ. На нем-то и упокоилась атомарина «Голубка».

Она стояла на ровном киле, но только хвост и корма выглядывали из-под завала.

— Осыпь, — определил академик.

Тимофей лишь кивнул, теряя остатки надежды. Если завалило рубку, то как Витька смог бы проникнуть внутрь «Голубки»? Но посылал же он «торпедную почту»!

«Мустанг-1» принял горизонтальное положение и лёг на грунт.

— На борту только пять скафандров, — сказал Браун. — Рыжий с Белым? Стан? Наташа?

Сегундо молча кивнул, Шурики радостно осклабились. Наташа мило улыбнулась.

— Вечно этим коротышкам везет, — проворчал Змей. Видя недоумение на лице академика, Илья пояснил: — Да не влезу я в скафандр. Мал он мне! И еще этот дурацкий блок…

— А вот не надо было гигантизмом увлекаться, — сказал Рыжий назидательно, поднимая штору бокса. Нишу занимал глубоководный скафандр на ногах-бочонках. Руки — сочленения двух шаров-суставов — оканчивались парой клешней.

— Змей, остаешься за старшего, — распорядился Тимофей. — А мы попробуем откопать рубку и добраться до люка.

— Лады, — прогудел Харин. — Я наверх. «Троечникам» помогу. И «пятерочникам».

— Давай…

Браун залез в скафандр, и Наташа заперла за ним крышку спинного люка, выпуклого из-за энергоустановки. Сихали было не совсем удобно — он упирался макушкой в прозрачную полусферу головного сегмента. Зато ему лучше видно, чем Шурику — тому приходилось привставать на цыпочки, чтобы выглянуть наружу.

Бочком, тяжело ступая тумбами нижних конечностей, Тимофей втиснулся в шлюз-камеру, чуть большую, чем душевая кабинка, и задвинул плиту внутреннего люка. Хлынула вода, ударила тугими, почти что твердыми струями, мигом сжимая и вытесняя вон воздух. Браун счастливо улыбнулся, замечая цвет жидкости, и крикнул в микрофон:

— Все точно! Наблюдаю живую воду!

— Ура-а! — донеслось в ответ.

Щелкнул, открываясь, внешний люк.

Дно находилось полуметром ниже, Тимофей неуклюже спрыгнул и привел себя в равновесие. Поверхность уступа была удивительно чистой — ни крошки ила, голый базальт. Задыхающийся голос академика тут же его поправил:

— Дуниты! Гарцбургиты! Пироксениты!

— Ты, как тот попугай у Джона Сильвера, — непочтительно отозвался Белый. — «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

Стремберг счастливо засмеялся:

— Да куда тем пиастрам!

«Да уж…» — согласился Браун.

Еле дождавшись появления Боровица, Наташи и Шуриков, он зашагал вперед. Впрочем, зашагал — это слишком громко сказано. Он ломился сквозь воду, склоняясь, как под ветром. И вот она, осыпь.

Кое-как взобравшись наверх, он услышал в наушниках голос Станисласа: