Гассан и его Джедди

— Не знаетъ? — ну, я подарю ей… А вотъ теб за краба, Гассанъ.

Я далъ турку придцать копеекъ.

Гассанъ покачалъ головой. — ни-ни… Гассанъ крабъ ловилъ… э… э… э… деньга не бралъ… дарилъ Гассанъ… э… не нада…

Гассанъ какъ-будто обидлся. Онъ кивнулъ головой и скрылся за береговымъ уступомъ.

Вечеромъ я засталъ Гассана и Джедди на дамб.

Турокъ ловилъ бычковъ, Джедди собирала гальку, бросала камешки въ море и слдила за крабами.

Маленькiе чёрные крабики выползали изъ щелей дамбы, грлись на солнц и быстро удирали, едва тнь руки набгала на нихъ.

Гибкая Джедди, какъ стрекоза, гонялась за ними по камешкамъ.

— Джедди! — позвалъ я её.

Двочка повернула головку.

— Вотъ теб кукла…

Я показалъ ей большую нарядную куклу.

Двочка захлопала въ ладошки.

— Джедди… Джедди… — закричала она. Ея лицо преобразилось. Дтская неудержимая радость била фонтаномъ изъ всей ея нжной фигурки.

Джедди взяла куклу и прижала къ себ. Она смотрла на куклу, опустивъ свои длинныя рсницы. Передъ нами была картинка.

Гассанъ качалъ головой. Сухое лицо стало нжнымъ и улыбалось.

— Рука твой давай!.. давай скорй твой рука! — вдругъ сказалъ онъ, протянувъ мн мозолистую коричневую ладонь. — Твой я… твой Гассанъ… Не чужой ты… ни… ни… чужой…

— Джедди! — сказалъ я и поманилъ.

Двочка доврчиво подошла ко мн. Я взялъ ея ручки съ синими, прозрачными жилками.

— Кукля… кукля… — лепетала Джедди. — Джедди… кукля…

Ея глаза такъ смотрли на куклу, въ нихъ было столько маленькаго счастья и любви, что теперь, десять лтъ спустя, я не могу забыть этого взгляда.

Захрустлъ гравiй подъ тяжёлыми шагами. Что-то запыхтло позади и засопло. Я обернулся.

Въ чёрномъ пиджак, въ яркомъ галстук и большой соломенной шляп стоялъ обрубокъ сала. Короткiя ножки, громадный животъ, круглые пальцы съ бирюзовымъ перстнемъ, заплывшее жиромъ лицо съ пучками чёрныхъ усовъ и выпученные сонные глазки.

Обрубокъ соплъ, какъ пароходъ.

Гассанъ вскочилъ и закланялся, прижимая руку ко лбу, и смшно трепетала его кисточка на феск.

Джедди, какъ мышка, спряталась за меня. Она лепетала что-то. Я взялъ её на руки.

— Никапулла… Никапулла… — бормоталъ Гассанъ.

Грекъ заговорилъ по-турецки. Гассанъ отвчалъ плаксивымъ тономъ и всё кланялся.

Долго говорили они. Грекъ жестикулировалъ, хриплъ, соплъ и даже плевался.

Гассанъ испуганно вертлъ головой, прижималъ руку къ сердцу.

Наконецъ, обрубокъ ушелъ, ругаясь.

— Что такое? — спросилъ я.

— Что, что? — какъ-то растерянно говорилъ турокъ. — Покупала… опять покупала… сто рубля давала… два сто рубля давала… Шайтанъ! Ай, какой челавэкъ! ай, ай…

Джедди вздрагивала у меня на рукахъ, поминутно обёртываясь.

— Ишь… чорта! напугала… — Джедди боится… Джедди знаетъ Никапулла… Посылалъ Али ночью… Онъ была у насъ и кричала: „зди въ море! зди въ море!..“

Когда я узжалъ на сверъ, было свжее осеннее утро. Пароходъ стоялъ въ полверст.

Баркасъ готовился отчалить. Гассанъ и Джедди были на пристани. Джедди стояла, закрывъ ладошками лицо: она тихо плакала. Она привыкла ко мн, и ей жаль было разставаться. Кукла, уже сильно потрёпанная, лежала у ея ногъ. Гассанъ ласково кивалъ головой, глаза его были печальны. Онъ кланялся, прижимая ладонь ко лбу, и уморительно подрагивала его кисточка. А Джедди стояла, закрывъ руками лицо.

ГЛАВА II

Прошло около года. Ранней весной я снова былъ на юг и постилъ тихiй городокъ, окружённый горами, мирно дремлющiй подъ тихiй плескъ моря. Была весна, конецъ марта. Ещё два дня назадъ поздъ мчалъ меня по снжнымъ полямъ.

Только хвоя радовала глазъ неумирающей зеленью.

А здсь! Вишни уже отцвли. Густая зелень акацiй встрчала раннее лто. Ребятишки протягивали букеты цвтовъ. Розы были облиты душистыми гроздьями тяжёлыхъ бутоновъ. Виноградъ общалъ урожай. Далеко протянулась тёмная зелень табачныхъ плантацiй.

Вотъ оно! Море! Оно издалека зовётъ своей безмятежной синевой.

Я снова сижу на развалинахъ турецкой крпости. Вечеръ. Да, это былъ вечеръ Великой Субботы. Первый разъ въ жизни своей я встрчалъ праздникъ Воскресенiя у вчнаго, неумирающаго моря.

Но что со мной, я чувствую какую-то грусть… А, я вспоминаю о маленькой фе съ большими глазами. „Али… Али…“ — печально звенитъ въ моихъ ушахъ нжный лепетъ…

— „Джамахэ“… Я хочу видть её, любоваться ею, слушать этотъ тихiй, какъ вздохъ, лепетъ… Я хочу видть добряка-Гассана. Я жду… Но ихъ нтъ… И я не знаю, гд спросить о нихъ.

Тихо на пристани. Тамъ нтъ сегодня обычнаго шума. Солнце, какъ и въ тотъ первый вечеръ встрчи, точно покачивается надъ водяной бездной.

Сегодня я не увижу ихъ. А можетъ быть, они ухали въ свой Стамбулъ, и Джедди весело плещется въ тёплыхъ синихъ волнахъ, болтая ножками… Какое тихое море!.. Какъ грустно!.. Вонъ медленно движется чёрная фигурка по берегу къ пристани. Я слжу. Вотъ она поравнялась съ шхунами и уже идётъ по краю дамбы, садится на камни…

Пойти поговорить, узнать о нихъ…

Я на пристани. Красная феска, кисточка болтается сбоку, бронзовый профиль…

— Гассанъ!.. это ты!..

Да, это былъ Гассанъ. Онъ обернулся, посмотрлъ на меня и закивалъ головой часто-часто. Дтская улыбка расплылась по его тёмному лицу, въ глазахъ сверкнула неподдльная радость. Онъ поднялся и приложилъ руку ко лбу.

— Здравствуй, здравствуй!.. Прiхала… Узналъ тебя, узналъ…

Мы долго жали другъ другу руки. Гассанъ хотлъ сказать что-то и остановился. Въ его глазахъ я уловилъ тяжёлую скорбь.

— Джедди, Гассанъ? гд Джедди?..

Турокъ свернулъ голову на бокъ и жалобно посмотрлъ на меня. Его чёрные усы вздрагивали. Ввалившiеся глаза стали тусклы.

— Джедди… Джедди… — растерянно повторялъ онъ, бгая глазами около себя. — Ни… ни… Джедди…

Голосъ его дрожалъ. Онъ вдругъ съёжился весь, затрясся, закачалъ головой и тихо заплакалъ. Такъ плачутъ дти. Безпомощно трепетала кисточка фески. А слёзы ползли по сухому лицу на усы…

Передо мной былъ ребёнокъ, жалкiй, забитый, слабый. Горе сквозило во всей фигур Гассана, даже въ этой вздрагивающей кисточк…