Гассан и его Джедди

Кругомъ было тихо. Я слышалъ, какъ крабики пощёлкивали своими клешнями. Солнце тонуло…

— Что случилось съ Джедди? — Её украли? — вспомнилъ я вдругъ толстаго Никапуллу.

— Ни… ни…

— Ты продалъ её??..

— Гхе!.. — вырвался гортанный крикъ изъ горла турка. — Продала?… я продала? — Его глаза сверкнули. — Лучша, лучша… продала!.. была бы жива!..

— Джедди умерла??.

— Да… да… ушла… ушла… Аллахъ сказалъ: иди… и Джедди… нтъ… и Гассанъ одинъ стала…

Солнце опустилось въ море наполовину. Гассанъ творилъ молитву. Я отошёлъ.

Долго раскачивался турокъ, смотря на солнце, туда, гд была Мекка.

Я закрылъ глаза, я вызвалъ въ своей памяти милый образъ ребёнка-феи. Я думалъ, что вотъ открою глаза и увижу её, какъ тогда… Но ея нтъ. Я вижу тихо покачивающiеся баркасы и старика Гассана. Какъ онъ жалокъ! Его чёрный пиджакъ сильно потрёпанъ, кой-гд схваченъ суровой ниткой; на туфляхъ — заплатки.

Молитва кончилась. Гассанъ сидлъ, скрестивъ ноги, смотря въ одну точку, — въ море.

Слъ и я.

Стайка морскихъ куличковъ съ пискомъ скользнула надъ моремъ.

— Гассанъ! скажи же что-нибудь о Джедди…

— Джедди… О!!! — Турокъ вздохнулъ. Ты… ты… теб скажу… только теб… Добрый ты…

Я понялъ, что для старика было святымъ дломъ говорить о ней.

— Джедди слышитъ… слышитъ… — тихо сказалъ Гассанъ, осматриваясь. — Она придётъ здсь и сидитъ… и слышитъ… Кто любитъ, тотъ придётъ и слышитъ… Вотъ… туфли… Джедди туфли…

Онъ вытащилъ изъ бокового кармана маленькiя, знакомыя мн туфельки и поставилъ около. Его лицо было торжественно-строго.

— О! теперь она пришла… пришла…

Онъ провёлъ рукой надъ туфлями, точно обнимая невидимую джедди. Я не могъ оторвать глазъ отъ туфель… Он были точно живыя. Я понялъ Гассана: Джедди должна быть тутъ, съ нами…

— Слушай…

Гассанъ говорилъ тихо. Часто онъ останавливался, и тогда ясно слышался легкiй, какъ лепетъ Джедди, плескъ волнъ. Чёрные крабики выставились изъ щелей, дышали морскимъ воздухомъ и тоже слушали.

— Слушай… Ты ухала… мы пошли… Джедди всё говорилъ кукли… какъ втерокъ, говорилъ кукли: „она придетъ, Джедди, она придетъ“… О теб говорилъ… и спалъ, и кукля держалъ… И днемъ говорилъ… и другой днемъ говорилъ… ходилъ рыбу ловилъ, — три ходилъ и кукля носилъ… „Барина, говорилъ, прiдилъ баина“… Ты прiдилъ, и Али прiдилъ, и Джамахэ… Я говорилъ: „демъ въ Стамбулъ!!!“ А онъ: „ни… ни демъ въ Стамбулъ… Али прiхалъ, баина прiхалъ, тогда въ Стамбулъ халъ“…

Джедди ждала отца, Джедди думала обо мн…

— Дальше, Гассанъ!

— А Али не халъ… и ты не халъ… А Никапулла, жирна чорта, говорилъ Джедди… утонула Али и Джамахэ, и не прiдетъ… Я ему рожу плевалъ и за усы хваталъ… и Джедди кричалъ и плакалъ… И турки нашъ Никапулла колотилъ и билъ…

Почти у самой пристани вынырнули дельфины. Они выпрыгивали и падали бокомъ, брызгая воду.

— Шторма… Дельфинъ игралъ, — шторма…

— Дальше, Гассанъ!

— Да… Никапулла въ судъ ходилъ, и турки наши въ тюрьм сидлъ… два недль сидлъ… Я сказала Джедди: „Никапулла обманывалъ, Али въ Стамбулъ засидлъ, скоро бывалъ, письмо присылалъ“… Джедди врилъ и плакалъ…

Гассанъ взялъ мою руку и сталъ говорить громче.

— Штормъ была… сильный буря. Камни шумлъ, маякъ тушилъ, баркасъ швырялъ на камни…

— Да баракъ въ море топилъ и наши турки три потопилъ… Ночь… ночь… Джедди не спалъ, кукла держалъ, лепеталъ: „Али… Али“… Меня тормахала: „Али… Али… на море ступай!.. Смотри Али!..“ — Нордоста свистла, ледъ замерзала… „На море иди! Али смотри“!.. Взялъ я Джедди… горячiй былъ… вся красный, какъ туфля… Закрылъ шаль, къ морю пошли… У-у-у… Темъ, какъ чёрный глазъ… Шумитъ-шумитъ… камни шумитъ… гремитъ-гремитъ… Стали у маяка… — „Ну? что? — говорилъ я: — кто подилъ въ темь? Чёрный глазъ, — ничего не видали… Спитъ Али въ Стамбулъ, солнца ждетъ… Какъ солнца высоко ходилъ, — прiдилъ Али… Домой надо… вс спятъ… Шайтанъ по морю ходилъ“… — Джедди кричалъ: — „Али! Али!.. Джамахэ“… Кричалъ, дрожалъ… плакалъ, барина, тебя звалъ… Всё кричалъ: „зди въ Стамбулъ! Сейчасъ зди!.. Проси Накапулла… у него бригъ ходила… зди! Али хочу!..“ Трепалъ насъ шайтанъ, пошелъ мы домой…

Жжж… шштит… — Золотой змёй протянулась въ темнвшемъ неб ракета, щёлкнула и разсыпалась въ море. Кто-то уже встрчалъ Святую ночь.

Гассанъ уныло проводилъ взглядомъ ракету и замолчалъ. Я подалъ ему руку.

— Дальше, Гассанъ!..

— Ну… пришли домой… Джедди спалъ, хриплъ: хрии-хри… всё хриплъ… Горячiй… уу-у… Кукля кричалъ, барина кричалъ. Али кричалъ… День кричалъ… хриплъ… Турки наши пришелъ, докторъ звалъ… Джедди хриплъ, не дышалъ… Докторъ говорилъ — горла рзалъ… не давалъ… „Ой, зачмъ рзалъ? Аллахъ не вёлла!“ Кричалъ докторъ, ругалась… Не давалъ, ни-ни… Ушла докторъ… Утро стала, солнца вышла… Джедди глазъ открылъ и Али сказалъ… и барина сказалъ… и… захрип-лъ… и… смерть пришёлъ… И кричалъ Гассанъ… Аллахъ сказалъ такъ… Великiй Аллахъ… А Джедди кричалъ: — „Али! Али!.. Джамахэ“.

Старикъ сидлъ неподвижно, низко опустивъ голову. Молчалъ и я. Ночь наступила быстро. Въ сторон курзала вспыхивали съ трескомъ ракеты. Десятки огненныхъ нитей тянулись къ звздамъ. Совсмъ почернло море. Вздрагивали верхушки зыби, схватывая тихiе лучи звздъ. Время бжало…

Я не хотлъ уходить. Мн всё казалось, что около насъ — гд-нибудь — Джедди: она забжала за край дамбы, сторожить крабика или собираетъ гальку…

— Ну, а ты, Гассанъ? Ты какъ теперь?

— Что я… Виноградъ копалъ… деньга бралъ и въ Стамбулъ, буду тамъ помиралъ, на родной земл. Тамъ тепло… хлбъ у насъ — пшеничный хлбъ… даромъ совсмъ… зди къ намъ, барина, зди!..

— А Джедди? Вдь она здсь… И ты оставишь её?..

— Ни-ни… Со мной она… Туфли со мной, Джедди со мной, Джедди тамъ — укзаалъ онъ въ пространство; — Джедди тутъ, — указалъ онъ на сердце. — Аллахъ, Аллахъ!.. — Онъ покачалъ головой.

Снова вспыхнули и съ трескомъ разсыпались ракеты. Вздрогнулъ старикъ и сжалъ мою руку.

— Проклятой чужой сторона!.. твоя сторона. Бдный человкъ обижалъ… Гассанъ обижалъ…

Турокъ затрясъ головой и заплакалъ.

— Чужой сторона… злой сторона… И солнце холодный, и море злой… и люди…

Я молчалъ. Гассанъ потерялъ слишкомъ много, и чужая сторона была для него страшной, и море было проклятымъ. Здсь онъ потерялъ всё…

Мы долго сидли. Ночь висла надъ морской пучиной, глухая ночь. А старикъ не уходилъ въ свой жалкiй уголъ. Плескалось море. Становилось свжо.

— Бу-ммм… Ударъ колокола прокатился надъ моремъ и отозвался въ горахъ. Я вздрогнулъ…

Святая ночь!

Вздрогнулъ Гассанъ и вопросительно посмотрлъ на меня: его удивило, что ударили ночью.

— Сегодня въ ночь мы празднуемъ великiй праздникъ, Гассанъ. Сегодня ночью воскресъ нашъ Богъ и воскресилъ мёртвыхъ…

Гассанъ шире раскрылъ глаза.

— Ты… сказала… Богъ… воскресилъ мёртвыхъ…

— Да, Гассанъ. Мы такъ вримъ и это было такъ.

Турокъ недоврчиво покачалъ головой.

Я горячо сталъ говорить Гассану о Христ, о его жизни, страданiяхъ и воскресенiи. Онъ всё качалъ головой.

— И когда будетъ конецъ этой жизни, Гассанъ, мы вс воскреснемъ и увидимъ всхъ, кого любили…

Гассанъ схватилъ меня за руку.

— Постой… постой барина… Ты говорила; вы… вы… А мы? Мы?.. Говори скорй!.. скорй говори!..