Гастролеры, или Возвращение Остапа

Ракоторговец, соглашаясь, кивнул:

– Тут мне вроде бы немного понятно. Но я не врублюсь, был ли Христос на самом деле или же не был?!

– Конечно, был! Две тысячи лет назад! – с такой уверенностью заявил собеседник, будто Иисус был ему одноклассником.

– А как насчёт непорочного зачатия?! – Мыкола стукнул своим натруженным крестьянским кулаком по краю стола, коим был перевёрнутый вверх дном ящик. – Мы все – от порочного, а Христос от непорочного. Такое рази может быть?!

Жульдя-Бандя кивнул:

– С этим вполне согласен, возможно, пророки с апостолами здесь слегка переусердствовали.

– И самое для меня непонятное, – ракоторговец отхлебнул пива, отстранив кружку на край ящика. – Христос был кто?!

– Как это кто?!

– Ну, по национальности!

Молодой человек с ужасом обнаружил, что такой простой, на первый взгляд, вопрос поставил его в тупик. Он пожал плечами, пытаясь анализировать:

– Нанайцем он быть мог? Не мог, – он загнул мизинец, исключая тем самым Иисуса Христа из списка коренных народов севера. – Татарином, я думаю, тоже. Больше вероятности быть татарами у нас, нежели чем у него, хотя мы и мним себя русскими, – философ загнул безымянный палец. – Наверняка, он не был и узбеком, – средний палец составил компанию мизинцу и безымянному.

Мыкола, улыбнувшись, кивнул, соглашаясь с аргументами собеседника.

– Поскольку Палестина во времена доисторического материализма была заселена евреями и арабами, а на араба он похож так же, как я на эскимоса, то, вероятнее всего, Иисус Христос был евреем…

– Вот, – оживился Мыкола, – я об том же! Из этого вытекает, что мы – славяне, поклоняемся иудейскому царю! – он, угрожающе вознёс указующий перст. – Мы – славяне, – он с усердием постучал себя по груди, – не могли выбрать себе миссию посреди своих?!

– Мессию, – поправил Жульдя-Бандя, контратакуя. – А шо он тебе плохого сделал?! Мы и щас можем выбрать. Кто нам запретит?!

– А каво? Вот в чём вопрос!

– Меня, конечно! Я – опупительный пацан. За базар отвечаю…

Ракоторговец усмехнулся:

– А как насчёт страданий?! И этава… распятия на кресте.

– Распятия?! – претендент на должность мессии если и был готов страдать, то расставаться с жизнью – не очень. – Нэ-э-эт. Я травка кушай!

– А я раков кушай!

Крестьянин закинул в рот раковую шейку, запивая плоть членистоногого пивом. Жульдя-Бандя же, наоборот: сделал несколько внушительных глотков, а уж потом шейку, с тем, чтобы обонять запах раков, коих он любил больше, нежели они его.

– Едет аксакал на ишаке, – Жульдя-Бандя взял в руки мнимые поводья, сотрясая телом так, будто тот едет не по дороге, а по стиральной доске, – догоняет молоденькую симпатичную туркменочку. «Слущий, девищка, давай вместе едем – дорога дальний – ближний кажется». Согласилась туркменочка. Едут-едут, беседуют. «Слущий, девищка, – предлагает аксакал, – давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий, мы дело делай». Согласилась девушка. Отдохнули, дело сделали. Едут дальше. Снова аксакал предлагает: «Слущий, девищка, давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий – мы дело делай». Отдохнули, сделали дело – едут дальше. Едут, едут, едут, едут – молчит аксакал. «Слущий, аксакал, – обращается красавица к старику, – давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий – мы дело делай!» – «Нэ-э-эт, – отвечает аксакал, – я травка кущий ишак дело делай!»

Ракоторговец заржал жеребцом, вытирая клешнями нахлынувшие слёзы.

– Мыкола, знаешь, что я тебе скажу, – прощаясь, напутствовал друга Жульдя-Бандя, пожимая огромную костистую руку. – Крепись!

Ракоторговец пообещал крепиться, однако под натиском информации, захлестнувшей наивную пролетарскую душу, сделал рукою знак остановиться:

– Слухай, Вовик, это, как его, ну… вот хочу ещё спросить… у нас щас…. – Мыкола от волнения стал чухать неухоженными грязными ногтями подбородок. – У нас щас это, демократия или как?..

Жульдя-Бандя хитро улыбнулся:

– Это где же ты, злодей, набрался таких идей (Л. Филатов)? У нас сейчас демонократия. Демократии никогда не было, нет и не будет. Впрочем, вру. Во времена своей политической девственности в Древнем Риме демократия всё же имела место быть. Судью, принявшего неправомерное решение, если находили в нём признаки корысти, – рассказчик почиркал большим пальцем о средний и указательный, – наказывали так же, как и невинно осужденного. Вплоть до смертной казни, если был казнён невиновный. Сегодня это возможно?! В худшем случае коррумпированного судью отправят в отставку.

Собеседник кивнул, соглашаясь.

– Нынешняя демократия – это ворона в перьях политического лицемерия прикидывающаяся голубкой! Это демоны, под паранджою ангельского смирения, чистоты и политической невинности танцующие свои сатанинские пляски. Демократия – это сказка для идиотов. Запомни! Ни в какие времена и ни при каком политическом строе бараны не смогут пасти волков!

Оратор грозно потикал пальцем, усугубляя величину сказанного. При этом лицо нового знакомого покрылось оттенком торжественной монументальности, что привело ракоторговца в какой-то необъяснимый трепет.

– Стадо – было, есть и останется стадом. Холопов, которых всемилостивейше стали называть народом, а во время предвыборной страды – электоратом, убедили в том, что они живут в демократическом обществе. Ты в это веришь?

Мыкола неопределённо пожал плечами, поскольку он верил во всё, о чём говорят по телевизору, и не верил только своей бабе – Фросе. Та постоянно брехала. Туфли сносились, нужно куплять новые (а туфлям нету и трёх лет), колготки драные (как будто в хате нету иголок и ниток), лампочки ей подавай стоваттные – ни хрена не видно (раньше при свечках жили и не плакались)…

– Как сказал один австрийский князь, – продолжал Жульдя-Бандя: «Человек начинается только с барона (А. Виндишгрец)», по-нашему – с барина, а по-современному – с чиновника. Ты, Мыкола, веришь в то, что ты человек, хотя тебя и обзывают человеком?

Слушатель покрутил головой, хотя в меньшей степени неопределённости. Откровенно сказать, об этом он никогда не задумывался. Да и ковырясь в навозе или с мотыгою в руках, такие высокие мысли никогда не посещали его звенящую пустотой крестьянскую голову.

Он улыбнулся, вспомнив, как его стройная, как лань, Фросенька била копытцем, заставляя его, жениха, надеть галстук на свадьбе. Как он противился, упирался бычком, заявляя: «Мне перед людями неудобно. Как шут гороховый». Нынче эта старая кобыла бьёт копытом, будто боярыня, высекая брызги ненависти.

– Основным постулатом демократии является свобода слова и свобода собрания – право открыто выражать своё недоверие к власти. У тебя есть такое право?

Мыкола покрутил головой, потому что не имел вообще никаких прав. Все права были у узурпаторши Фроси.