Гавайи Миссионеры
Шрифт:
Капитан Хендерсон! Неужели я вижу на борту "Лавро вого дерева" пушку?
Вы не ошиблись. Я направляюсь в Китай.
И ядра у вас есть?
Имеются.
Обрадованный этой вестью, капитан Хоксуорт ловко выпрыгнул из лодки и быстрым шагом приблизился к Келоло. Затем, заметив Маламу в задних рядах наблюдателей, он отодвинул начальника полиции в сторону и подошел к Алии Нуи.
Мэм!
– прогремел он.
– В этом порту больше никто не посмеет вмешиваться в дела китобоев!
На острове были объявлены новые законы, - решитель но ответила Малама.
– К черту вас с вашими новыми законами!
– бушевал Хоксуорт.
–
Капитаны китобоев зааплодировали, и кто-то выкрикнул:
Можно приносить виски на берег?
И приносить, и пить виски, и развлекаться с девочками, и что там вы еще только можете захотеть - все можно!
– гре мел голос Хоксуорта. Затем, заметив, что к нему приближа ются два полицейских Келоло с мушкетами, он в ярости бро сился им навстречу, выхватил у несчастных стражей порядка оружие и победно дважды выстрелил в воздух.
* * *
В это мгновение толпа расступилась, и на пирс вступил Эб-нер Хейл. Он был одет как для официальной встречи: в черный фрак и высокую шляпу, и все еще немного прихрамывал от старой раны, полученной по милости забияки, который теперь открыто угрожал спокойствию Лахайны. Келоло подался назад, а за ним последовали и двое полицейских, так просто обезоруженные капитаном.
– Доброе утро, капитан Хоксуорт, - поздоровался Эбнер. Неистовый китобой отступил назад, смерил взглядом ма ленького миссионера и расхохотался:
Как-то раз я уже швырнул этого жалкого негодяя за борт к акулам. Что ж, видимо, придется повторить, - прорычал он, и все капитаны, недолюбливавшие Эбнера, как автора новых законов, поддержали коллегу одобрительными выкриками.
Вы немедленно отошлете девушку Илики назад в шко лу, - резко произнес Эбнер. Двое мужчин долгое время мол ча мерили друг друга взглядами, а затем неожиданно дала о себе знать настоящая причина появления капитана Хоксуор та в Лахайне. Ему хотелось повидать Иерушу Бромли. Дошед ший до отчаяния капитан, измученный воспоминаниями и движимый мечтой о мести, он безумно желал снова увидеть эту девушку с каштановыми волосами. Он опустил пистоле ты, засунул их за пояс и предложил:
Нам будет лучше поговорить у вас в доме.
Так нам можно приносить виски на берег?
– выкрик нул кто-то из капитанов.
Конечно!
– огрызнулся Хоксуорт.
– Никаких новых законов не существует.
Встретимся у Мэрфи!
– попрощался с Хоксуортом обра дованный коллега.
Где твой дом?
– спросил Хоксуорт.
Вон там, - Эбнер указал рукой в сторону поля таро, где виднелась травяная хижина.
На секунду капитан Хоксуорт был сражен, и, глядя на его обескураженное лицо, Эбнер впервые осознал, в какой жалкой лачуге они жили с женой и детьми.
Неужели Иеруша живет здесь?
– чуть не задохнулся от ужаса капитан, завидев низкую травяную крышу и подпор ченные дождевой водой стены.
Да, - кивнул Эбнер.
О Господи!
– только и смог выговорить Хоксуорт.
– При ятель, что с тобой происходит?
– Он зашагал вперед широкими шагами, быстро миновал пыльную дорогу и, пинком босой ноги распахнув ворота в высокой стене, вошел в домик. Стоя на зем ляном полу, он несколько секунд не двигался, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, и, наконец, увидел в дверном проеме, отделявшем детскую комнату от кабинета Эбнера, ту са мую женщину, на которой когда-то мечтал жениться. Он долго вглядывался в ее усталое
Боже мой, Иеруша! Что он с тобой сделал?
От громкого грубого голоса один из малышей захныкал, и женщина скрылась за дверью, но очень скоро появилась вновь.
Присаживайтесь, капитан Хоксуорт, - предложила она.
Куда, скажите на милость?
– возмутился Хоксуорт, вы ходя из себя от злости и горечи.
– Вот на этот ящик? Или, мо жет быть, за этот стол?
– В приступе бешенства он ударил ку лаком по шаткому сооружению Эбнера, и жалкое подобие ме бели рассыпалось, а страницы перевода Библии разлетелись по комнате, подгоняемые сквозняком.
– Куда бы я мог при сесть, даже если бы мне этого захотелось? Иеруша, и вот это ты называешь домом?!
Нет, - ответила гордая женщина, сохраняя самообла дание.
– Я называю его своим храмом.
Этот ответ говорил о многом, а подразумевал еще большее, и капитан застыл в растерянности. Его мысли о сочувствии сразу куда-то улетучились, а их место заняло нестерпимое желание сделать больно и Иеруше, и ее супругу. Пнув ногой развалившийся стол, он расхохотался:
Значит, это и есть то место, где заседает сенат, и где со ставляются законопроекты?
Нет, - осторожно вставил Эбнер, поднимая упавшую Библию.
– Они создаются в этой книге.
Значит, ты собрался управлять Лахайной при помощи десяти заповедей? И Хоксуорт снова истерично засмеялся.
Так же, как мы сами управляем собой, - ответил Эбнер.
Капитан еще раз ударил ногой по столешнице, и в очередной раз сильно ушиб стопу.
– Неужели Библия велит вам жить как свиньям? Неужели она велит тебе заставлять свою жену трудиться как рабыню?
– В порыве отчаяния он схватил руку Иеруши и поднял ее, как будто выставлял на продажу с аукциона, но женщина осторожно высвободила ладонь и поправила складки платья.
Ее действия так взбесили капитана, что он предпочел отступить на шаг от этих ненормальных миссионеров. Он принялся бросать в их адрес самые унизительные оскорбления и угрозы, которые, правда, не были такими уж необоснованными.
Ну, хорошо, жалкие, проклятые, никчемные черви! Вы можете издавать любые законы, но только вы не сможете за ставить флот выполнять их. Преподобный Хейл, я заявляю вам, что уже к полудню на всех китобойных судах будет сколько угодно гавайских женщин.
Женщинам запрещено посещать корабли, - упорство вал Эбнер.
Мои матросы были в море девять месяцев, - пояснил Хоксуорт.
– И когда мы приходим в порт, им хочется жен щин. И они будут их иметь. Всех этих поганых гавайских женщин, и столько, сколько им захочется. Что касается меня, то я сразу забираю к себе парочку. Толстушку и худенькую.
Ты пойдешь со мной в церковь, Иеруша?
– обратился священник к жене.
Она останется здесь!
– взревел Хоксуорт, снова хватая женщину за руку.
– Пусть послушает, как проводит свободное время настоящий мужчина. Ему не терпелось оскорбить Ие- рушу, осквернить ее воображение мерзкими подробностями,