Газета День Литературы # 104 (2005 4)

и кровавый закончился век.

Сами всё ж таки, Господи, сами

были злее любого зверья,

для чего-то читали Лассаля,

почему-то убили царя.

В гнойных ямах, лишь вьюгой отпеты,

честь и гордость великой страны,

как последняя падаль, поэты

и философы погребены.

Дуют в спину, грозятся из мрака —

мол, придёт ещё наша пора —

сквозняки соловецких бараков

и колымских болот мошкара.

Где копнёшь — всюду русские кости.

Много лет пролетело с тех пор.

Но всё так же листвою под осень

сыплет старый берёзовый бор.

И в канун двадцать первого века

на глухом полустанке всегда

та ж железнодорожная ветка

вдаль простёрлась незнамо куда.

Так же в пору некрасовской стужи,

где полёг не один арестант,

ледяная позёмка утюжит

каторжанский Владимирский тракт.

Так же чью-то в натопленном срубе

греет душу трескучий огонь

и гудят дымоходные трубы,

и за наледью тусклых окон

так же неудержимо и дерзко

рвётся вдаль дикий ветер степной

и Россия, как нянька из детства,

что-то глухо поёт за стеной.

***

Грусть грызёт мою жизнь, как окопная вошь

или крыса в ночном закутке,

но зато я умею предсказывать дождь

и немного гадать по руке.

Если птицы летят высоко-высоко

и почти что закончился март,

значит, будет тепло, значит, будет легко

расставаться, любить, умирать.

Глянешь в небо, и тотчас поймёшь, как Дамокл:

тонок волос, безжалостен меч.

Если озимью стелется низкий дымок,

Значит, хватит несбыточных мечт.

Если крупно и густо неделю подряд

белокурая вишня цветёт,

значит, будет, у нас на селе говорят,

урожайный на ягоду год.

А ещё говорят, — мне об этом сказал

как-то в детстве какой-то старик, —

будто бы он случайно однажды узнал

из каких-то таинственных книг,

что один человек, это было давно,

усмехаясь в густой бороде,

иногда превращал даже воду в вино

и спокойно ходил по воде.

***

Брат мой Колька, насмешник и циник,

посидим без огня и гостей.

Наших лет электронные цифры

замелькали как будто скорей.

Ничего. В середине ладони

трудных странствий легла борозда.

Эта крепкая линия дома,

мы-то думали — для баловства:

приставучим цыганкам монета,

суеверие и ворожба…

Как-то страшно немного, что это

оказалась и вправду судьба.

Как-то жить стало холодно, что ли,

но душа не забыла тепла.

Ты вприщур не поглядывай, Коля,

не держи на брательника зла.

Закружились мы все, замотались

в этой жизни, забывши про смерть.

Если честно — всегда мне мечталось,

как сегодня, с тобой посидеть.

Всё хотелось сказать о хорошем,

мне про это хитрить ни к чему.

Мы с тобой чем-то очень похожи,

только чем — я и сам не пойму.

Ты прости, что для нежности мало

скорой жизни, что грубы слова,

что смертельной петлёй повязала

нас суровая нитка родства.

Хоть не так мы друг друга и любим,

как приятно бы было стишку,

посидим, словно близкие люди.

Я теперь никуда не спешу.

В этот вечер, красивый и тёплый,

дорог воздуха каждый глоток.

Я сегодня по-новому добрый

и простой, как газета "Гудок".

В слабом облаке чайного пара

ты как будто родней для меня.

Нам такая звезда перепала,

что ладони болят от огня.

В паутине метро городского,

средь азартных обгонов машин