Где поселится кузнец

Вновь мы с Надин ехали в голове колонны до Мичигана, а оттуда, после речей, пикника и фейерверков, к вокзалу, к двум поездам, поданным Иллинойс Сентрал для моих людей. Я не мешал молчанию Надин; эти истязующие часы были тогда для нее непобедимы, как приступы желтой лихорадки или затмение ума. О чем она думала? Какие образы мучили ее мозг? Серая щелястая дверь отнятой у горца сакли, за которой умирала от черной оспы ее мать? Груда листов ее «La Cholera», пылающих в огне, почерневших и безгласных? Тщета ее жизни? Неродившиеся дети?.. Я этого никогда не знал.

Без нее я стоял у штабного вагона, в толпе своих иллинойских друзей и незнакомых почитателей: Надин поднялась в вагон. Я невольно вспомнил наш отъезд из Петербурга, а затем и из Портсмута, где нас провожал один Тхоржевский. Откройся мы друзьям в пожизненном отъезде, кликни мы всех, совокупно с родней, и в Петербурге была бы изрядная толпа: русское сердце умеет откликнуться дружбе. Здесь мы были еще не вполне свои, еще на нас лежала русская мета, а между тем меня окружали товарищи, и провожали не до одной обязанности, как Фуллер, или провиантский комиссар, или губерантор с губернаторшей, а и по истинной дружбе; проживши четыре десятка лет, хорошо отличаешь ее в дневной суете,

Глава четырнадцатая

Из письма Н. Владимирова к отцу в Петербург

«…Я помянул в одном из писем Джорджа Джонстона, в прошлом юного волонтера, а ныне богатого дельца. Его опрометчивость привела нас к катастрофе: Джонстон отправился к генералу с кучей подарков, с коробкой дорогих сигар, с шахматами, на которых Джонстон помешан, — он решил, что крайняя нищета генерала миновала и теперь к нему можно сунуться с подарками. Генерал хитер, а Джонстон — простодушен: старик загнал его в угол и выпытал об обмане с пенсией.

Планы примирения сошлись на мне. Вирджиния вызвалась сопровождать меня и ждать у ворот. Два дня подряд я искал встречи с генералом, но принят не был.

Рассказ генерала подошел к войне, и я замечал, как тяжело он расставался с бумагами, как дрожала его рука, как опечаленный взгляд провожал листы и письма в докторский мой саквояж. Он сделал меня своим душеприказчиком.

Не знаю, был ли я хорошим исполнителем его-замысла; но, видно, ему нужен был русский и Россия для его бумаг, а я умел слушать, — люди рассудка слушают лучше, чем натуры чувствительные. Видно, ничем не вытравить родины даже из сильных сердец, даже и у граждан, честно отслуживших своей второй родине, молодому и беспамятливому народу. Огромность разделяющих верст не гасит тоску, а делает ее протяженнее.

И все оборвалось; а генерал плох, и развязка может наступить в любой час. Обиженный на друзей, с приливами крови, которые нездорово красят его лицо и лоб, он может скончаться, не договорив исповеди. Я спросил у Горации Фергус, жива ли Надин или он совсем одинок? Вдова посмотрела на Вирджи, и я услышал в ответ одно: „Жива“. Жива! Неужели и ее прогнал от себя, извергнул трудный характер генерала? Случались минуты, когда я негодовал на Турчина.

И вдруг короткое письмо от него — в адрес Горации Фергус, но предназначенное мне. В конверте записка, приглашение явиться возможно скорее.

Я нашел изменившегося старика: отяжелел шаг, замедлились движения припухлых рук, лицо тронулось бледной желтизной, как бывает с живой тканью после синяка, когда темный цвет исчезнет, а жизнь к этому месту еще не прихлынула. Снова я обратился в слух и собрал архивную дань, набираясь терпения, когда придет минута помирить генерала если не с конгрессом или сенаторами, то с Горацией Фергус. Из всех бумаг, переданных мне на этот раз, — а среди них письма начальствующим генералам и даже денежные расписки владельца парохода, перевозившего солдат Турчина по Миссисипи, — из всех этих бумаг я посылаю тебе только письмо Турчина генералу Хэрлбату. Оно писано через несколько дней по прибытии в штат Миссури и показывает, как дальновиден был Турчин».

Междуглавье второе

Штаб 19-го полка иллинойских волонтеров в Миссури. Лагерь Турчина, Пальмира

17 июля 1861 г.

Бригадному генералу С. А. Хэрлбату

Сэр,

из информации, полученной мною вчера от федералистов, я определенно делаю вывод, что в 18 милях к северо-западу от Пальмиры, поблизости от местечка под названием Маршаллс Миллс, на филадельфийской дороге, на реке Фэбиус, расположен лагерь, а возможно и несколько лагерей сецессионистов. Некоторые люди говорят, что там находится около 1600 человек, по большей части конников. Я слышал, что в Уоррене, в 10 милях к западу от Пальмиры, находится другой лагерь; я вчера послал разведывательную группу, которая подошла к этому месту и получила сведения, что там стояли три роты, но они отбыли в Шелбивилл. Между Маршаллс Миллс и Уорреном находится третий лагерь, но в каком точно месте, я не смог выяснить. Сейчас, когда я вам пишу, возможно, все эти лагери уже передвинуты в Шелбивилл или в какое-нибудь другое место. Многие граждане Пальмиры постоянно находятся в нашем лагере, а некоторые из них приходят и уходят каждый день, доставляя провизию и сообщая новости… Вообще же, за очень немногими исключениями, граждане Пальмиры — сецессионисты в той или иной степени. Мое мнение о войне в северо-восточной части штата Миссури сводится к следующему. Кроме войск, охраняющих железную дорогу, здесь надо иметь резерв в составе одного или двух полков, а также части кавалерии и артиллерии, которые, будучи независимыми от стационарных войск, все время передвигались бы в расположение противника для нанесения ему внезапных ударов. При этом подвижном резерве постоянно находился бы офицер, представитель командования всеми нашими силами, который сам получал бы на месте всю информацию и действовал быстро и решительно. Если же мы будем занимать только железную дорогу, не имея возможности атаковать эти лагери, то сецессионисты, увеличив свои силы, легко могут перерезать железнодорожную линию, изолировать наши рассредоточенные роты и уничтожить их по частям.

По моему мнению, в состав этого резерва надо включить кавалерийский полк, пехотный полк и батарею из нескольких пушек. Топография местности очень благоприятна для действий пехоты, но, поскольку силы противника состоят по большей части из кавалеристов, они, даже когда мы нападаем на них врасплох, легко могут отрываться от нас и отходить, хотя если бы у нас самих была кавалерия, мы бы лучше могли их бить, отрезать им пути отступления и уничтожать все эти полуорганизованные банды. По-моему, нам также лучше было бы иметь более легкую и более подвижную артиллерию.

Сам я не имею возможности достать хорошую карту штата Миссури, и я уже почтительно просил вас немедленно прислать мне такую карту, большого масштаба, но до сих пор не получил никакой. А нам нужны как можно лучшие карты для того, чтобы всегда иметь их перед собой и наносить на них все подробности о противнике, какие мы получаем из сообщаемой нам информации и данных разведки. Противник хорошо знает здешние места, мы же, не имея карт, похожи на людей, блуждающих с завязанными глазами по сильно пересеченной местности.

Задержки в доставке нам оружия, одеял, форменной одежды и других предметов довольствия действуют на нас обескураживающе, особенно сейчас, когда полк так рассредоточен.

У нас произошли некоторые беспорядки в первый же день, когда мы прибыли в Пальмиру, но я пресек их, а о результатах проведенного мной расследования я пошлю вам специальный рапорт.

С уважением

Ваш покорный слуга

полковник Дж. В. Турчин, командир 19-го Иллинойского полка добровольцев в Миссури.

Глава пятнадцатая

Испанец стоял передо мной и ротным, Джеймсом Гатри, оскалив в улыбке белозубый рот.

— Капитан, я пробыл в полку лишних две недели сверх законных трех месяцев: мне полагаются денежки за эти недели, да уж так и быть, некогда дожидаться.

Полк грузился в Куинси у речного дебаркадера на берегу Миссисипи, за ее простором начиналась война, лежали равнины и рощи штата Миссури, где галопировали мятежные банды Гарриса и Грина. На испанце стоптанные, не по ноге сапоги, мундиришко из траченных молью остатков мексиканской войны; его безоружность, быстрая, непочтительная речь, с романскими пассажами среди английского, уже и сами по себе словно вывели его из ротных списков.