Где простирается тьма

Я гляжу на нее, и во мне поднимается зависть. У нее потрясающее тело, будто у модели. Пышная грудь, тонкая талия и идеально маленькая, но выпуклая задница. У нее длинные, густые и прямые волосы, а глаза глубокие, сногсшибательно карие. И, будто этого мало, на ней рубашка, из которой выпирает ее грудь, и юбка, такая тесная и короткая, что я на сто процентов уверена, что она не носит трусики.

Я вдруг чувствую себя очень посредственной. В смысле, разве рыжеволосая может сравниться с грудастой блондинкой? Я поднимаю руку и поглаживаю пальцами свои рыжие волосы. Не мытые два дня, и я чувствую это. Я надулась. Ничего такого у меня нет. Ни сисек, ни задницы. Конечно, я не толстая, но до смешного мелкая, это так несправедливо. Мои глаза слишком большие, слишком зеленые, а кожа слишком бледная.

– Ливви, - говорит Димитрий, медленно оглядывая ее тело.

Я отворачиваюсь и сосредотачиваюсь на очень голубой воде.

– Кто она такая?
– капризно спрашивает Ливви.

– Это мое дело, не твое.

Ливви смотрит на меня так, будто я всего лишь жалкая пигалица, не заслуживающая касаться руки ее мужчины.

– Тебе никто не говорил, что пялиться невежливо?
– говорю я, бросая на нее взгляд.

Она выпрямляется и перебрасывает светлые волосы через плечо.

– А что, есть на что?

– Я тебя не спрашивала.

– Довольно, - строго произносит Димитрий.

Ливви поворачивается к нему и, черт ее дери, хлопает на него ресницами.

– Как скоро ты от нее избавишься?

– Я не буду избавляться от нее, она останется со мной, чтобы я мог за ней присматривать.

Что он сказал? Я разворачиваюсь, насколько позволяют наручники, и пристально гляжу на него. Он смотрит на меня сверху вниз, и когда солнце светит ему, как сейчас, в лицо, его глаза выглядят... почти светящимися. Он щурится, прикрывает глаза рукой и говорит:

– Не трать силы на спор, знаешь ведь, что это ни к чему не приведет.

Невольно сжимаю челюсти, но не спорю.

– Так, когда я смогу тебя увидеть?
– спрашивает эта Барби Малибу плаксивым голосом.

– Вечером, я поставлю Бобби на страже, и мы закончим, что начали на прошлой неделе.

Боже, что за мерзость.

Барби Малибу улыбается в ответ и, реально, высовывает язык и прижимает к нему кончик пальца.

– Серьезно?
– фыркаю я.

Она бросает на меня взгляд, плавно подходит, обхватывает рукой лицо Димитрия и целует его так глубоко, что я отворачиваюсь с красными щеками. Блин. То, как двигается его челюсть, когда он целуется... незабываемо. Барби самодовольно улыбается мне, прежде чем повернуться и уйти.

– Ну-ну. В следующий раз отпусти меня до того, как засунешь язык в глотку Малибу.

Димитрий как раз тянет меня к главной комнате, но останавливается и оборачивается. Смотрит на меня скептически.

– Малибу?

– Ну, знаешь? Куколки Барби Малибу?

О, его губа снова дергается.

– Ну, Барби или нет, свое дело она знает.

– Да, уж. Она, наверно, привыкла быть по горло занятой.

Димитрий издает странный звук, но из-за того, что мы шагаем, и он впереди, мне не видно, усмехнулся он или крякнул от досады.

Димитрий ведет меня вниз по лестнице, и я смутно вспоминаю планировку корабля. Многого не помню, но, в общем, выглядит достаточно знакомо. Он распахивает дверь в свою каюту и ведет меня внутрь. Поразительно. Она намного больше каюты Хендрикса, раза в два. Впрочем, и весь его корабль больше во столько же. В центре стоит огромная двуспальная кровать, да и вся мебель выглядит солидно. Почти вся из дерева.

Димитрий подводит меня к кровати, толкает на нее и приковывает за запястье к изголовью. Я судорожно хватаю воздух и дергаюсь.

– Ты не можешь держать меня прикованной к изголовью кровати.

– Ты побудешь так, пока я занят, а когда уйду, то отпущу, но ты не выйдешь из этой комнаты.

– Ты просто свинья!

Он приподнимает брови и пожимает плечами.

– У меня хватает, чем заняться, ты всего лишь маленькая часть этого плана. Я не собирался быть добреньким.

– Разве мать не научила тебя уважать женщин?

Его взгляд мгновенно ожесточается, он склоняется надо мной, и по нему видно, что ему нравится такое положение.

– Ты утверждаешь, что весь такой порядочный, - огрызаюсь я, - а ведешь себя не лучше, чем обращались с тобой. Ты так ненавидишь Хендрикса за то, что он бросил тебя, но сам ничем не лучше него!

Он сжимает кулаки, и его голос становится хриплым и грубым.

– Ты ничего не знаешь обо мне.

– Я знаю всю вашу ситуацию. Это ты, Димитрий, не знаешь о моей. Ты все еще живешь в жалкой иллюзии, что я достаточно важна, чтобы заставить Хендрикса делать то, что ты хочешь. Может, тебе стоило провести расследование, прежде чем захватывать меня. Если бы ты это сделал, то увидел бы, что моя жизнь полная противоположность тому, что ты придумал.

Он пристально и долго смотрит на меня, а затем вытаскивает телефон из кармана и набирает номер.

– Джон, да, это Димитрий. Мне нужна информация о девушке. Я заплачу, сколько потребуется.

У меня даже рот открывается.

– Да, ее зовут Джессика Ловенокс.

– Меня зовут не так!
– огрызаюсь я, дергая запястьем.

Он поворачивается ко мне, прищурившись.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что это не мое имя!

– Джон, я перезвоню тебе через полчаса.

Он кладет трубку, сует телефон в карман и снова становится передо мной.

– Как тебя зовут?

Я просто смотрю на него.

– Я все равно выясню, - угрожает он.

– Флаг в руки, выясняй. Если можешь, зачем спрашивать?

Он рычит и разворачивается, устремляясь к своему столу.

– И почему ты думаешь, что я для него что-то значу?

– Я умею читать по глазам, Джессика. Он заботится о тебе. Я увидел это.

Я качаю головой и вздыхаю.

– Не так, как ты думаешь.

– Забота есть забота, она подтолкнет его сделать то, что мне нужно.

– Ошибаешься, он не станет рисковать своей жизнью, жизнью команды или…

– Или чьей?
– бросает он.

– Или жизнью его девушки.

Его глаза на мгновение расширяются от шока, но он быстро берет себя в руки.

– Но он беспокоится о тебе. Это все, что мне нужно.

– Ты бы рискнул жизнью своей любимой ради знакомой, которая тебе не безразлична?

– Мне не о ком заботиться, так что да, я бы рискнул.