Генеральный попаданец

В самом прямом смысле в конкретные цифры Программы никто не поверил. Но этого и не требовалось — по законам функционирования художественного текста. Но зато каждый нашел в Программе желаемое для себя. О чем же говорила Программа? Целью она провозглашала строительство коммунизма — то есть общества, смыслом которого является творческое преобразование мира. Многозначность этой цели только увеличивала ее привлекательность. Творческое преобразование мира — это было все: научный поиск, вдохновение художника, тихие радости мыслителя, рекордная горячка спортсмена, рискованный эксперимент исследователя.

При этом духовные силы человека направлены вовне — на окружающий мир, неотъемлемой частью которого он является. И в качестве таковой человек не может быть счастлив, когда несчастливы другие. Знакомые по романам утопистов и политинформациям идеи обретали реальность, когда любой желающий принимался за трактовку путей к светлой цели.

Художники-модернисты усмотрели в параграфах Программы разрешение свободы творчества. Академисты и консерваторы — отвержение антигуманистических тенденций в искусстве. Молодые прозаики взяли на вооружение пристальное внимание к духовному миру человека. Столпы соцреализма — укрепление незыблемых догм. Перед любителями рок-н-ролла открывались государственные границы. Перед приверженцами «Камаринской» — бездны патриотизма. Руководители нового типа находили в Программе простор для инициативы. Сталинские директора — призывы к усилению дисциплины. Аграрии-западники разглядели зарю прогрессивного землепользования. Колхозные мракобесы — дальнейшее обобществление земли. Прогрессивное офицерство опиралось на модернизацию военной техники. Жуковские бонапартисты — на упомянутых в Программе сержантов.

И все хотели перегнать Америку по мясу, молоку и прогрессу на душу населения: «Держись, корова из штата Айова!»

Программа с мастерством опытного проповедника коснулась заветных струн в душе. Против предложенных ею задач нельзя было ничего иметь в принципе. Три цели, намеченные Программой, не могли не устраивать: построение материально-технической базы, создание новых производственных отношений, воспитание нового человека. Общий труд, сама идея общего дела была немыслима без искренности отношений человека с человеком. Это было ключевым словом эпохи — искренность. Моральный кодекс строителя коммунизма — советский аналог десяти заповедей и Нагорной проповеди — был призван выполнить третью главную задачу — воспитание нового человека. В этих библейских параллелях тексту Программы стилистически ближе суровость ветхозаветных заповедей. В 12 тезисах Морального кодекса дважды фигурирует слово «нетерпимость» и дважды — «непримиримость». Будто казалось мало просто призыва к честности (пункт 7), добросовестному труду, коллективизму; ко всему этому требовалась еще борьба с проявлениями противоположных тенденций. Искренность обязана была быть агрессивной, отрицая принцип невмешательства, — что логично при общем характере труда и всей жизни в целом.

В том, что Программа обещала построить коммунизм через 20 лет, было знамение эпохи — пусть утопия, пусть волюнтаризм, пусть беспочвенная фантазия. Ведь все стало иным — и шкала времени тоже.

В этой новой системе счисления время сгущалось физически ощутимо. На дворе стоял не 1961 год, а 20-й до н.э. Всего 20-й — так что каждый вполне отчетливо мог представить себе эту н.э. и уже сейчас поинтересоваться: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Изменение масштабов и пропорций было подготовлено заранее. С 1 января вступила в действие денежная реформа, в 10 раз укрупнившая рубль. 12 апреля выше всех людей в мировой истории взлетел Юрий Гагарин, за полтора часа обогнувший земной шар, что тоже оказывалось рекордом скорости. В сознании утверждалось ощущение новых пространственно-временных отношений. Действительность в соответствии с эстетикой соцреализма уверенно опережала вымысел.

Иван Ефремов, опубликовавший за четыре года до Программы свою «Туманность Андромеды», объяснялся: «Сначала мне казалось, что гигантские преобразования планеты в жизни, описанные в романе, не могут быть осуществлены ранее, чем через три тысячи лет… При доработке романа я сократил намеченный срок на тысячелетие». Тут существен порядок цифр. Про тысячелетия знали и без Ефремова — то, что когда-то человечество придет к Городу Солнца, алюминиевым дворцам. Эре Великого Кольца. Потрясающе дерзким в партийной утопии был срок — 20 лет.

Во «Введении» новой Программы сказано, о каких пространственных границах идет речь: «Партия рассматривает коммунистическое строительство как великую интернациональную задачу, отвечающую интересам всего человечества». Именно так — всего человечества. Что касается временных пределов, они были четко указаны в последней фразе Программы: 'Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!

Закрытый занавес. Творцы коммунизма без твердого знания оного.

Глава 9

Совещание. Старая площадь. 20 февраля 1965 года. Кабинет Первого секретаря ЦК КПСС

Косыгин казался таким, каким я его и представлял. Суховатым и мрачноватым гением из серо-стылого Ленинграда. На фоне привычных Леониду Ильичу шумных и говорливых южан советский премьер смотрелся молчуном «в себе». Скорее всего его внешняя сухость связана с тем, что Алексей Николаевич рос без матери. Матрона Александровна умерла, когда ему не было и четырех лет. Его, старшего брата Павлика и сестренку Марусю Николай Ильич Косыгин воспитывал один. Он учился в коммерческом училище, где будущих финансистов учили особым приемам устного счета. Способность быстро, в уме, оперировать числами, извлекать корни, вычислять проценты сохранилась у Косыгина на всю жизнь. Как и великолепная память. В глазах светился острый ум и желание взяться за работу. Как глава правительства в переходный период он надеялся, что ему удастся совершить многое, пока наверху идет дележка власти. Только вот его знаменитые реформы, которые кстати и вовсе не его, мне на фиг не сдались. Но об этом позже.

Косыгин сделал короткий доклад о поездке. Я предложил покамест ситуацию с Китаем вывести за скобки, сообщив, что соберем по этому поводу отдельное совещание в ЦК. Тем более что у Громыко образовались срочные дела и на совещание за него присутствовал один из помощников. Алексей Николаевич, видимо, утомленный общением с Мао, не возражал. Мао Цзэдуна пока не собирался отвечать взаимностью. Он показался Косыгину безразличным к новому витку эскалации во Вьетнаме, выдвинув тому нелепые обвинения.

«США и СССР теперь решают судьбу мира», — резко заявил Мао. — Что ж, продолжайте решать'.

Пока же ситуация в северном, дружественном нам Вьетнаме складывалась аховая. Как раз американцы дерзнули начать бомбардировки, и советская делегация чуть под них не попала. Потому на нашей встрече сразу создалась необходимая мне предвоенная атмосфера. ПредСовмина с некоторым недоверием поглядывал в сторону Устинова и начальника Генштаба Захарова. Последнего я истребовал с вечера. Чтобы никто меня или его не тормознул. Хотелось услышать мнение от опытнейшего штабиста Великой Отечественной. Одним из результатов его тогдашней работы стали блестящие итоги Ясско-Кишинёвской операции. Матвею Васильевичу было присвоено звание генерала армии, единственному из начальников штабов фронта. Новая победа открывала путь на Будапешт, Белград, Вену. Впереди были победоносные Дебреценская, Будапештская, Венская операции.

А вишенкой на торте его карьеры стал полный разгром Квантунской армии. Через месяц после окончания боевых действий на Дальнем Востоке генерал Матвей Васильевич Захаров был назначен начальником Высшей военной академии. А в начале 1949-го он уже был начальник ГРУ. Для одного из заданий Матвей Васильевич получил удостоверение специального корреспондента газеты «Правда», с которым отправился в Китай. Миссия была совершенно секретной. После успешного ее завершения Захаров получил медаль «Советско-китайская дружба». Позже он был направлен для оказания помощи в управление войсками Корейской народной армии. Об этом стало известно только в 1970-м, когда Матвей Васильевич был удостоен одной из высших наград КНДР. Ким Ир Сен наградил советского военного орденом Государственного знамени первой степени.

То есть генерал не был новичком в тех местах и его советы мне могут здорово помочь.

Я решил заострить беседу на Вьетнаме. Виной охлаждению отношений с ним был Никита Хрущев, который в 1950-х годах одним из первых инициировал разворот СССР в сторону стран третьего мира. Но отчего-то имел в отношении северных вьетнамцев ограниченный интерес и относился к ним с подозрением. Особенно после того, как Ханой в разворачивающемся советско-китайском расколе стал заметно тяготеть к китайской стороне. Переход Северного Вьетнама на сторону Китая был тактическим шагом в отсутствие лучших вариантов. Хрущев и сам ускорил этот сдвиг, отказавшись предоставить вьетнамцам помощь. Но он объяснил потерю Северного Вьетнама мнимыми махинациями «китайских полукровок» во вьетнамском партийном руководстве. Для Хрущева проблема Вьетнама была лишь аспектом более масштабной борьбы с Китаем, причем скорее периферийным.