Гений
Шрифт:
Не доверяю я бинарным системам: свет и тень, добро и зло, мужчина и женщина. К тому же схема эта, с моей точки зрения, была заранее обречена на провал: Холлистер пытался навести порядок в искусстве по природе своей иррациональном, а в результате неразберихи только добавлялось.
– Потрясающе, – восхитился я.
Новые поступления уже потащили на третий этаж. Мы вышли из лифта. На полу лежали груды упаковочного материала и вскрытых коробок. Холлистеру приходилось кричать, чтобы перекрыть вой дрелей.
– Я все думал, можно ли поместить КРЕЙКА НА ЭТОТ ЭТАЖ. Ну, вы понимаете, он производит такое силь… ТАКОЕ СИЛЬНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, что я засомневался, может быть, его ПОМЕСТИТЬ В ОТДЕЛЬНОЕ КРЫЛО? Крыло для ар брют. Я вполне могу несколько комнат выделить. ТАМ, В
Я кивнул.
– А с другой стороны, ВЕСЬ СМЫСЛ КОЛЛЕКЦИОНИРОВАТЬ АР БРЮТ В ТОМ, как я понимаю… МЭРИЛИН ДАВАЛА МНЕ ОТЛИЧНЫЕ, просто отличные книги почитать. Вы читали… – Ту т он назвал несколько никому не известных монографий. Из авторов я знал только Роджера Кардинала, английского критика, который перевел французский термин «ар брют», придуманный Дюбюффе, на английский язык, назвав его «искусством аутсайдеров». – Так вот, весь смысл в том, чтобы РАСШИРИТЬ УСТОЯВШИЕСЯ ГРАНИЦЫ ЗАПАДНОГО ИСКУССТВА И ПОКАЗАТЬ миру людей талантливых, но не ограниченных социумом. СОГЛАСНЫ?
Крейк был особенно дорог Холлистеру тем, что это была первая его самостоятельная покупка и выбор он делал не под влиянием Мэрилин. Поэтому так важно было правильно разместить панно. Оффенбах внес несколько предложений, но все они были отклонены. «Оно там потеряется», «Оно будет выделяться на общем фоне», «Нет, там все какое-то стерильное», «Там неправильное окружение». Казалось, одна-единственная работа разом выявила все недочеты схемы расположения картин.
В конце концов мы вернулись в холл. Я предложил попросить рабочих подержать панно на стене слева от дверей. Первым, что видел тогда входящий, были херувимы.
– Идеально, – сказал Холлистер.
Идеально-то идеально, но еще минут тридцать мы выясняли, на какой именно высоте вешать, на каком расстоянии от двери, какое должно быть освещение. Точно по центру стены разместить панно было невозможно, поскольку это не сочеталось с ощущением «непохожести» картины. Если же сместить его влево, справа оставалось пустое пространство, а это неприятно. Если вправо, – полотно загибалось за угол.
Рабочие сделали свое дело, и мы постояли, любуясь нашим творением.
– Что это? – спросил Оффенбах, подойдя поближе к панно. – На звезду похоже.
– Полагаю, это и есть звезда, – ответил я.
– И что она означает?
– А вы как думаете?
– Я думаю… – начал Оффенбах и вдруг сказал: – Я думаю, что картина прекрасна. И это самое главное.
За последние три десятилетия количество ярмарок современного искусства резко возросло. Это полностью преобразило весь рынок. Большая часть сделок заключается в течение двух-трех недель. Жизнь бьет ключом. «Арсенальная» выставка современного искусства в Нью-Йорке. Европейская ярмарка искусства TEFAF в Маастрихте. Выставка искусств в Базеле. И вокруг всех этих мероприятий разрастается собственная инфраструктура. Треть моих продаж составляли сделки на ярмарках. Продажи менее посещаемых галерей иногда доходили до 50–60 процентов годового дохода.
Коллекционерам покупать на ярмарках удобнее. Если ты полтора часа тащился в Челси, сил на то, чтобы внимательно осмотреть экспозицию, уже не остается. А тут каждая галерея выставляет двадцать своих лучших работ. Сотни картин выстраиваются в одну линию. Кондиционеры поддерживают необходимую температуру и влажность. Можно отдохнуть в буфете, выпить кофе с булочкой или съесть утиную ногу. И тогда вам просто придется осмотреть все, что есть. Отмазки не принимаются.
Во вторник я летел на выставку в Майами – продолжение европейской ярмарки. За последние несколько лет цены на предметы искусства взлетели до потолка, и захолустное мероприятие разрослось до национальных масштабов. Ковровые дорожки, «хаммеры» у входа. Звезды хип-хопа, с ног до головы обвешанные дорогими побрякушками. Суховатые англичане, приторно-приветливые шведы, японцы в огромных солнечных очках, законодательницы мод, богатые наследницы, а еще тусовки, банкеты по случаю открытия и закрытия, возможность
пообщаться со знаменитостями, вспышки фотоаппаратов, сногсшибательные прически. Воздух потрескивает от электрических разрядов между парочками, предвкушающими секс.Ну и конечно, то, ради чего мы и собирались, – искусство. И большую часть искусством назвать довольно трудно. Персидский ковер с вышитыми на нем сценами пыток в «Абу-Грейб». Фотографии посуды, разлетающейся вдребезги под шквалом пуль. Вполне пристойные портреты Бритни Спирс. Заламинированные мухи, любезно предоставленные для ярмарки английским художником Дэмиеном Хёрстом. Посередине главного шатра выставили инсталляцию известного гипнотизера Рори Зи под названием «Господи боже! Или секреты профессионального кондиционера для увеличения объема волос с экстрактом гибискуса?» – и название говорит само за себя: ряды коробок с наклеенными на прозрачные крышки цветными фотографиями обычных предметов, карандаша, например, или игрушки «Элмо-хохотун». Все снимки залиты какой-то перламутровой жидкостью – то ли из семенных желез самого Рори Зи, то ли из заводской бутылки с аналогичным содержанием. Зрители имели возможность насладиться этими фотографиями и порассуждать о происхождении жидкости. А потом открыть коробку и прочесть ответ на золоченой карточке.
Еще я немного посмотрел видеоинсталляцию Сергио Антонелли. Он заснял сам себя: вот он входит в кофейню «Старбакс» в Нью-Йорке, заказывает тройной эспрессо, выпивает его, снова встает в очередь, круг замыкается (в туалет он почему-то не ходил, а может, это вырезали). В конце концов Антонелли поглотил необходимое для сердечного приступа количество кофеина. Или для имитации сердечного приступа. Я ухихикался, глядя, как Антонелли дергается на полу, а вокруг все угрюмые и спешат на работу. Один покупатель даже переступил через тело больного, чтобы взять себе сахар и сливки. На последних кадрах Антонелли находился уже в приемном отделении больницы и его реанимировал врач в зеленом фартуке. Фильм назывался «Смертьбакс».
И все же большую часть времени я не смотрел по сторонам. Такие, как я, приезжают сюда для того, чтобы пообщаться с коллегами, с которыми не виделись с предыдущей ярмарки. Мэрилин неустанно подливала масла в огонь, сплетни распространяются быстро, и потому у нашей секции постоянно толпились зеваки. Они тыкались носами в картины и спрашивали, правда ли все, что рассказывают. Неужели он правда… О том, что я продал Холлистеру центральную панель, они уже знали – спасибо Мэрилин, наверняка это ее работа. К концу недели мы продали все, что было. Руби начала называть наш «загончик» домом Крейка, а нас – его гаремом. Убивал Виктор кого или нет, он стал для нас золотой жилой.
Нэт сосчитал, что если я распродам по частям все панно за такую цену, то заработаю около 300 миллионов. Разумеется, нам бы не удалось провернуть такой фокус. Мы продали картины Виктора за эту цену только потому, что большая часть все еще лежала в коробках нераспакованной. После закрытия выставки я перевез все коробки на охраняемый склад в Восточном Манхэттене и собирался складывать новые фрагменты. Немного, просто чтобы подогревать интерес рынка.
Успех Крейка повлиял и на продажи других моих художников. Мы продали работы Ардафа Каплана, Элисон Альварес и оставшиеся картины Джоко Стейнбергера. Мне также пришла заявка на просмотр всех новых поступлений Ошимы. Даже старую инсталляцию Кристианы удалось кому-то втюхать, а я уж думал, что обречен любоваться этим шедевром до конца своих дней. На мои звонки Кристиана не отвечала и потому не узнала об этом радостном событии.
Я вернулся в Нью-Йорк уставший и изрядно запыленный. Одежда нуждалась в чистке. Я решил, что галерея денек подождет, и просто валялся дома, пытаясь привести мысли в порядок. А потом позвонил Макгрету – вдруг он что-нибудь нарыл за это время.
Он не ответил ни в тот день, ни в два последующих. К среде я уже начал волноваться, но тут трубку сняли.
Незнакомый женский голос:
– Я слушаю вас. Кто это?
– Итан Мюллер.
Она прикрыла трубку рукой и с кем-то поговорила.