Генму

Господин Миккейн поставил чашку на стол, снял очки и дрожащими пальцами сжал переносицу.

— Но Мону тоже определили как репродуктивно негодную. Её конфисковали у меня и подвергли гистерэктомии. Мою бедную Мону…

Он скрючился и обхватил лицо ладонью. По дрожащим плечам Найт догадался, что его учитель беззвучно плачет. Захотелось обнять его и заслонить от всего этого мира своей широкой спиной. Недавно проармированной лентами мелкозернистой титаново-карбоновой сетки, которая прошита волокнами пьезоэлектрических кристаллов вместо мышц. Такую спину не всякой пулей пробьёшь.

Молодой киборг поднялся, приблизился, сел на корточки перед учителем и взял его за руки. Найт не знал, что сказать, он просто сидел и смотрел на господина Миккейна снизу вверх таким же взглядом, как много лет назад. Только совсем другими глазами. Учитель улыбнулся ему сквозь слёзы и погладил по голове.

— Всё хорошо. Это закон природы. Слабейший должен исчезнуть. Мир меняется. На дороге у несущейся машины лучше не стоять. Убежать от неё невозможно. Я могу лишь броситься под колёса, устав от этой гонки. Я больше не хочу подчиняться правилам этого мира, быть ничтожной, бесправной песчинкой на его ладони. На ладони, которая размозжила всё, что оставалось в нас от людей.

— Вы не должны так поступать, — проговорил Найт ровным убедительным тоном. — Вы прекрасный специалист, и репродуктивная негодность мало повлияет на вашу карьеру. Мону, конечно, жалко, но ведь её не убьют… и…

— Твои ли это мысли? — мягко перебил его господин Миккейн тихим голосом. Найт недоумённо приподнял бровь.

— Если бы я не знал, что это невозможно, я бы решил, что Торофф запрограммировал тебя говорить его словами. Карьера, карьера, карьера, карьера… Основа мироздания, цель всей жизни — карьера. Ты оказался больше его учеником, чем моим.

— Господин Миккейн, я просто…

— Не надо оправдываться, — помотал головой историк. — Ты поступил так, как счёл наиболее верным и эффективным. В конце концов, ты киборг. Наполовину машина. Я лишь удручён, что ты всё-таки позволил Торрофу управлять твоим мнением, сделать тебя своим подопытным кроликом.

— Лабораторным мышем, — задумчиво усмехнулся Найт, посмотрев в сторону.

— Что? — не расслышал господин Миккейн.

— Ничего, я так, — мотнул головой Найт. — Речь ведь вовсе не обо мне и не о господине Торрофе. Речь о вас и вашем безумном поступке. Одумайтесь, господин Миккейн…

— Нет, речь всё-таки о тебе, мой мальчик. Тебе жить дальше. А я всё решил для себя. Теперь должен решить ты.

Найт долго смотрел на учителя, потом встал и медленно отошёл к зеркалу. Нерешительно посмотрел в глаза своему отражению. Прекрасные глаза дорогой коллекционной куклы в обрамлении белоснежных ресниц. Без бровей они казались ещё более искусственными. Глаза смотрели спокойно и безмятежно, хотя в душе поднялась буря чувств. Через минуту Найт отметил, что эта буря стихает. Стабилизаторы работали безупречно.

— Я боюсь, что-либо мне решать уже поздно. Моя долина окаменела.

Он увидел в зеркале, как господин Миккейн обессилено опустил голову и тяжко вздохнул.

— Что ж… Очень функциональная ваза тоже может быть из фарфора. А фарфоровые статуэтки совершенно бесполезны, — проговорил он будто самому себе. — Передай Торрофу мои поздравления. Он победил.

Найт почувствовал острый приступ отчаяния. Он хотел только одного — чтобы его учитель нашёл хоть единственную причину жить дальше. И вдруг, резко развернувшись, всей своей громадной массой кинулся к нему, стиснул в объятиях и поцеловал в губы. Глаза господина Миккейна расширились от настоящего ужаса, он принялся вырываться. Но разве может простой смертный, ослабленный горем и бессонницей, вырваться из объятий восьмидесятипроцентной машины?

— Я люблю тебя, Дэнкер! — проговорил Найт, настойчиво целуя учителя. — Я люблю тебя! Пожалуйста, не бросай меня! Не оставляй меня совсем одного! Я буду с тобой всегда, только не бросай…

Господин Миккейн отворачивал лицо, вырывался, бормоча:

— Перестань! Перестань, Найт! Что ты делаешь?!

Словно очнувшись, Найт отпустил его и сел на оказавшийся рядом стул. Историк же попятился к шкафчику, положив ладонь на грудь.

— Ты… ты напугал меня… — нервно усмехнулся он, покачивая головой. — Я, с твоего позволения, приму капли…

— Да… Да, конечно. Простите меня, господин учитель, — сдавленно произнёс капитан «Шершней» тоном провинившегося первокурсника. — Я… я не знаю, что на меня нашло… Но я правда вас люблю! Как очень хорошего человека. Как отца, больше чем отца… Я не знаю, что мне делать, если вас арестуют и казнят…

— Успокойся, мой мальчик. У тебя всё будет хорошо. Ты вернёшься в столицу и продолжишь свою блистательную карьеру. Или останешься со своей семьёй здесь. Кстати, твой отец совсем недавно интересовался у меня, не поддерживаю ли я с тобой связь, — улыбнулся господин Миккейн, беря свою чашку с остывшим чаем и отходя обратно к шкафчику.

Он достал с полки странный тёмный пузырёк и накапал из него в чашку прозрачную, как слёзы, жидкость. Руки его дрожали.

— А меня никто не арестует.

Найт приподнял голову. Он понял в долю секунды, что не так. Едва уловимый, лёгкий запах миндаля. Обычный человек не почувствовал бы на таком расстоянии. Но не существо с усиленной восприимчивостью рецепторов.

Киборг ринулся вперёд, коротко вскрикнув:

— Нет!!!

Но выбил чашку из руки историка мгновением позже, чем нужно. Тот успел проглотить отраву. Цианид подействовал за две секунды. На руки киборгу упало уже бездыханное тело.

— Нет, нет, нет… — шептал Найт, укладывая господина Миккейна на пол.

Он выхватил из наплечного кармана портативную аптечку, которая входит в состав амуниции любого служащего государственной армии или «Шершня», ловко вынул из коробочки шприц с универсальным антидотом, помогающим бороться даже со сложными синтетическими ядами, предназначенными специально для киборгов, которых не «брало» большинство известных человечеству ядов. Сделал господину Миккейну укол в вену. После чего сразу же начал делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.

Но ничего не помогало.

Как яд, ещё толком не всосавшись в кровь, может действовать так быстро и необратимо?!

Цианид ли это вообще? Или что-то новомодное, какая-то синтетика на его основе?…

Найт сделал историку укол адреналина в сердце. Но мужчина не пошевелился.

Киборг вытянул из специального отдела аптечки два тоненьких проводка с капельками-проводниками из твёрдого геля на концах. Включил генератор, приложил эти проводки к груди господина Миккейна. Замершее сердце вздрогнуло от удара током и снова затихло.