Генрих Гиммлер

Между тем, Гиммлер не терял времени на севере и западе. В июле 1942 года, в самый разгар войны, он лично посетил Финляндию, стараясь организовать депортацию еще большего числа евреев. В это же время он посетил Ревель [77] в Эстонии и отсюда послал жесткую директиву Бергеру, своему связному офицеру в министерстве Розенберга, контролирующему дела на эстонской территории, с целью остановить публикацию указа, который передал бы безраздельное право решать, кто является евреем, а кто — нет, генеральному комиссариату Розенберга, а не тайной полиции Гиммлера. Гиммлер писал Бергеру: «Не публикуйте указ, определяющий евреев. Эта дурацкая точность свяжет нам руки. Восточные территории нужно освободить от всех евреев. Я один отвечаю перед Фюрером и не желаю никаких дискуссий».

77

Прежнее название города Таллин. (Прим. пер.).

На западе власть Гиммлера была гораздо слабее. Основным представителем германской власти во Франции оставался Вермахт, и именно через него следовало осуществлять депортацию евреев. Хотя скопившиеся во Франции еврейские беженцы и были высланы на восток, по свидетельству Рейтлингера, за годы оккупации было депортировано чуть более одной шестой части всех французских евреев, хотя преследование их другими средствами было настолько интенсивным, насколько с этим справлялись агенты Гиммлера, Гейдриха и Эйхмана, особенно во время облавы 1942 года, которая номинально проводилась в ответ на убийства немецких солдат. Когда в ноябре 1942 года немцы оккупировали Свободную зону, должны были начаться переговоры по еврейскому вопросу с итальянцами, на территорию расселения которых в южной Франции стекались евреи с севера, и попытки Эйхмана провести их в свою пользу оказались бесплодными.

В Голландии приказы Гиммлера о депортации выполнялись более гладко, и в результате было ликвидировано почти три четверти еврейского населения. На отчете, посланном ему руководителем СС Хансом Раутером, о мерах по депортации, предпринятых им в сентябре 1943 года, Гиммлер смог начертать одобрительное Sehr gut [78] . В Бельгии влияние СС было сильно ослаблено противодействием их экстремизму со стороны генерала фон Фалькенхаузена, который занимал пост немецкого военного коменданта до своего ареста в июле 1944 года. В Дании антиеврейскому давлению Гиммлера сопротивлялись почти с полным успехом; в течение 1943 года он пытался убедить Карла Вернера Беста, который до этого служил в гейдриховском гестапо, а теперь был рейхскомиссаром Дании, в том, что «окончательное решение» в той же степени применимо к евреям на полунейтральной территории Дании, что и к восточным евреям. Однако его настойчивость не достигала цели до августа 1943 года, когда в ответ на бунты в доках Оденсе, действия Сопротивления в Копенгагене и восстание малого датского флота было введено военное положение. Гиммлер, занявший к тому времени пост министра внутренних дел, настоял через Риббентропа на том, чтобы Бест немедленно начал хватать датских евреев и депортировать их на восток. Вслед за этим последовало традиционное уклонение от ответственности, в котором очень многие чиновники весьма преуспели в последние годы войны, когда возрастающая вероятность поражения и будущие репрессии начали все сильнее влиять на их действия; эта облава на евреев стала, в сущности, символом, давшим прекрасную возможность спасти жизни евреев в стране, сделавшей все возможное для защиты евреев или эвакуации их в Швецию. Гиммлера смогли убедить в том, что Дания свободна от евреев, только после того, как Бест сделал все возможное, чтобы побудить евреев к бегству. В Норвегии, где условия для дипломатического лавирования были куда менее благоприятны, две трети еврейского населения ускользнули от Гиммлера, причем многие из них бежали через границу в Швецию.

78

Очень хорошо (нем.).

Основное сопротивление навязчивой идее Гиммлера оказали на юге, поскольку итальянцев так никогда и не удалось склонить к антисемитизму; да и, в общем-то, число евреев, живших в Италии, едва ли превышало 50 000. Ранее итальянцы отказались от сотрудничества на юге Франции, а теперь Эйхман снова был вынужден жаловаться на их «саботаж» в Греции и Югославии. Хотя под влиянием Гитлера в 1938 году Муссолини и создал свои собственные антиеврейские законы, он не желал быть втянутым в геноцид. Как мы уже видели, Гитлер считал Гиммлера подходящим посредником для ведения переговоров с Муссолини, и тот нанес дуче несколько официальных визитов, последний из которых состоялся в октябре 1942 года. Об этом последнем визите не сохранилось никаких документов, которые содержали бы обсуждение депортации евреев [79] . Только после оккупации Италии Германией в сентябре 1943 года Гиммлер добрался до тех евреев, которые, бежав из Рима, не смогли уйти от облав, последовавших в столице и на севере страны. В Югославии и Греции потери евреев от депортации были, в противоположность Италии, чрезвычайно высокими.

79

В разговоре с P.M. в Стокгольме фрау Ирмгард Керстен вспоминала, как она сопровождала своего мужа и Гиммлера на эту встречу в Италию. Это был единственный случай ее непосредственного общения с Гиммлером, которого она всегда старалась избегать. Как-то раз, после завтрака в Риме, Гиммлер начал убеждать ее в необходимости избавления от евреев и Свидетелей Иеговы, и ради этой лекции даже отложил свой отъезд. Он явно ощущал потребность заручиться поддержкой немецкой жены Керстена, общаться с которой ему приходилось не часто.

«Весной 1942 года в Верхнюю Силезию прибыли первые транспорты с предназначенными для истребления евреями», — писал Хесс [80] . Через луга их подвели к новым газовым камерам Хесса, приказали раздеться для проведения дезинфекции, затем закрыли в камерах и умертвили:

«Никто из нас не сомневался в том, что приказу Гитлера следует беспрекословно подчиниться, и что СС обязаны его выполнить. Тем не менее всех нас терзали тайные сомнения… Мне стоило больших усилий скрывать от окружающих свои внутренние сомнения и чувство подавленности… Мне приходилось хладнокровно смотреть, как матери со смеющимися или плачущими детьми входили в газовые камеры… Жалость моя была столь велика, что я мечтал лишь о том, чтобы покинуть эту сцену: но нельзя было проявлять и малейших признаков эмоций».

80

Мемуары Хесса, стр. 148.

Как-то Хесс сильно напился с Эйхманом, пытаясь выяснить, не испытывает ли тот подобных сомнений, но:

«он показал, что полностью одержим идеей уничтожения каждого еврея, до которого сможет добраться… Если меня глубоко потрясал какой-нибудь инцидент, я чувствовал, что не могу вернуться домой к семье. Я садился на лошадь и скакал до тех пор, пока ужасная картина не рассеивалась. Часто ночью я заходил в стойла и искал утешения среди моих любимых животных».

Но более показательной, чем эта жалость к самому себе, является неспособность Хесса осознать истинный масштаб совершенного им преступления. Его эмоциональность, столь очевидная на протяжении всех записок, просто смехотворна по сравнению с размерами трагедии, которую он старается описать, а то и оправдать. «Воистину, у меня нет причин жаловаться на скуку, — сказал он. — Садик моей жены — это просто цветочный рай… Заключенные никогда не упускают возможности проявить доброту к моей жене и детям и привлечь, тем самым, их внимание. Ни один из бывших заключенных не сможет сказать, что когда-нибудь и по какому-нибудь поводу в моем доме к нему плохо относились». Когда ему предложили переехать в Заксенхаузен, он сказал: «Сначала я почувствовал боль при мысли о том, что придется покинуть насиженное место… но потом я обрадовался возможности избавиться, наконец, от всего этого». Пытаясь оправдать свои поступки, он цитирует английскую поговорку: «Права она, или нет, но это моя страна», и при этом откровенно перекладывает обвинение на плечи Генриха Гиммлера, которого называет «самым жестоким воплощением принципов руководства». «Я никогда не был жесток», — заявляет Хесс, хотя и допускает, что его подчиненные часто бывали таковыми; но, по его словам, он не мог их остановить. Природа жестокости садистов из СС и капо, которые наслаждались своей абсолютной властью над заключенными, подробно описана Когоном и многими другими, выжившими узниками лагерей.

Вероятно, нет ничего удивительного в том, что после первого визита в марте 1941 года Гиммлер посетил лагерь Аушвиц всего лишь один раз. Это случилось летом 1942 года, когда он приехал проконтролировать ход строительства. По словам Хесса, его интересовали исключительно сельское хозяйство и промышленность. Тем не менее ему продемонстрировали ужасные условия содержания узников и их подверженность болезням, перенаселенность. Он пришел в ярость: «Я не хочу больше слышать об этих трудностях, — сказал он Хессу. — Для офицера СС трудностей не существует; если они возникают, его задача — тут же их преодолеть своими собственными силами! Как это сделать, ваша забота, а не моя!» В качестве примера он упомянул успехи в структурах «Фарбен»; с точки зрения Хесса, «Фарбен» использовала более квалифицированных рабочих и пользовалась приоритетом в получении строительных материалов.

После этого Гиммлер обратился к другим темам:

«Он пронаблюдал весь процесс уничтожения только что прибывшего транспорта с евреями. Также он провел некоторое время, наблюдая за отбором работоспособных евреев, не делая при этом никаких замечаний. Ничего не сказал он также и о процессе уничтожения, сохраняя полное молчание. Во время процесса он ненавязчиво наблюдал за участвующими в нем офицерами и младшими офицерами, в том числе и за мной. Затем он отправился взглянуть на фабрику синтетической резины».

Хесс пользовался любой возможностью высказать свои жалобы, хотя и знал, что «Гиммлеру всегда было интересней и приятней слышать о хорошем». За обедом, когда Хесс пожаловался, что многие из его офицеров совершенно непригодны для этой службы, Гиммлер просто посоветовал использовать больше собак. На поздней вечеринке в доме местного гауляйтера, где остановился Гиммлер, он стал более дружелюбным и разговорчивым, «особенно по отношению к дамам». Он даже выпил несколько бокалов красного вина. На следующий день он наблюдал порку узниц в женском лагере; следует отметить, что в прошлом апреле он лично приказал «сильнее» бить недисциплинированных заключенных. Пороли по обнаженным ягодицам равно и мужчин, и женщин, для чего их привязывали к деревянным помостам. Затем, по словам Хесса, он «побеседовал с некоторыми свидетельницами Иеговы на тему их фанатических верований» [81] . На последней конференции с Хессом он сказал ему, что ничем не может облегчить его трудностей; он должен постараться все решить сам. Аушвиц должен расширяться, производство должно расти, непригодных к труду заключенных нужно убивать. Программа Эйхмана должна интенсифицироваться. Затем он пожаловал Хессу чин оберштурмфюрера СС и улетел обратно в Берлин. Больше он в Аушвице не появлялся.

81

Свидетели Иеговы, если отбросить их пацифизм, вызывали в душе Гиммлера некоторое сочувствие. Он откровенно восхищался их фанатизмом, умеренностью и страстным трудолюбием. Его чрезвычайно раздражало, что столь замечательные люди отказываются от сотрудничества.

Хотя Аушвиц был главным лагерем смерти Гиммлера, были и другие лагеря в Польше и России, в которых с 1942 по 1944 год организовали умерщвление газами и расстрел евреев, славян и цыган.

В Аушвице и в его спутнике Аушвице II в Биркенау [82] массовые убийства начались в марте 1942 года и не прекращались до октября 1944; газовые камеры и крематории, тщательно разрушенные Гиммлером в ноябре 1944 года перед лицом русского наступления, представляли собой здания, построенные за пределами самого лагеря. Уничтожение людей сдерживалось ограниченной емкостью этих зданий и их оборудования; производительность Аушвица, даже после строительства в 1943 году четырех новых объединенных с крематорием газовых камер по проекту Хайнца Каммлера, который впоследствии конструировал площадки для ракет класса V, по свидетельству Рейтлингера, не превышала 6000 заключенных в день. Другое постоянно растущее ограничение накладывал транспорт; душные товарные вагоны поездов, битком набитые заключенными, часто переводили на запасные пути, чтобы не задерживать грузы высокой военной важности. Такие задержки в деле очищения Европы приводили Гиммлера с Эйхманом в ярость, но, тем не менее, до момента закрытия Аушвиц поглотил около двух миллионов человек. В искусстве массового уничтожения людей Гиммлер оставил далеко позади своего кумира Чингисхана.

82

Известен также как лагерь Бржезинка. (Прим. пер.).

Небрежное отношение Гиммлера к Хессу свидетельствует о том, что в 1942 году его основные интересы были в другом месте. Это были первый год, когда Германия получила отпор как на Североафриканском, так и на Российском фронте, не говоря уж о постоянно нарастающих бомбардировках силами союзников.

В июле 1943 года пала Италия, и Муссолини был арестован, за чем последовали спешные совещания, созванные фюрером в Растенбурге, его ставке в Восточной Пруссии. Всего лишь за несколько дней до этого Гитлер встречался с дуче в Фельтре, в Северной Италии. Весть о том, что 25 июля Бадольо арестовал Муссолини, достигла Растенбурга ко времени ночного заседания, в ходе которого Гитлер планировал оккупировать Италию и восстановить Муссолини. В это же самое время на следующий день, когда прибыли все нацистские лидеры, фюрер, по свидетельству Геббельса, «приказал Гиммлеру проследить за тем, чтобы в случае возникновения малейшей опасности принимались самые суровые полицейские меры».