Генрих Гиммлер

Гиммлер хранил молчание. Керстен высказал мысль, что Гитлера следует склонить к передаче полномочий преемнику и что за этим должны последовать мирные переговоры. На это Гиммлер ответил, что Гитлер назначит преемника только на случай своей смерти, и что если Гитлер при жизни утратит абсолютную власть, между армией и партией разгорятся «яростные споры о преемнике». Что же касается его самого, он никогда не сделает ход против Фюрера первым; «все будут считать, что я руководствуюсь личными мотивами и сам пытаюсь захватить власть», объяснил он. Перед лицом все еще непоколебимой фигуры Гитлера любые медицинские свидетельства будут сочтены поддельными. Его следует оставить на его месте, сказал Гиммлер; отставка принесет неописуемый вред. Он уверен, что здоровье Гитлера еще достаточно крепко, и он преодолеет болезнь; заметные у него симптомы вполне вероятно могут быть следствием простого переутомления. Все, что он может сейчас предпринять, это пристальнее следить за здоровьем Фюрера. В результате Керстен осознал врожденную слабость, скрывающуюся за видимой силой Гиммлера.

В течение 1943 года здоровье Гитлера значительно ухудшилось; это замечали все, кому приходилось с ним встречаться. Не ясно, что было известно Шелленбергу из содержания секретной папки; он вполне мог знать больше, чем показывал. Он просто отмечает: «с конца 1943 года у него стали заметны прогрессирующие симптомы болезни Паркинсона… началось хроническое разрушение нервной системы». Уже в марте Геринг выказывает Геббельсу свою озабоченность состоянием Фюрера, который, как он заметил, за три с половиной года войны постарел лет на пятнадцать. Геббельс согласился, и добавил, что Гитлер никогда не отдыхает, а «сидит в своем бункере, терзается и мучительно размышляет». Теперь он страдал от дрожи в левой ноге и руке, и при этом принимал прописанное Мореллем лекарство от хронических болей в желудке, состоящее из смеси стрихнина с белладонной, которое, согласно последующим медицинским исследованиям, могло принести ему лишь вред и вызывало все более заметное обесцвечивание кожи. Когда он не был в Обер-зальцберге, где жила в уединении его любовница Ева Браун, он почти все время проводил в различных удаленных центрах, откуда командовал своей войной, и особенно в Волчьем Логове в Растенбурге, скрытом в дремучих лесах Восточной Пруссии, где летом 1941 года, глубоко под землей, в окружении хорошо охраняемых деревянных домиков, для него построили бетонные апартаменты. По словам генерала Йодля, «Волчье логово» стало странной смесью «монастыря с концентрационным лагерем».

В этих бетонных стенах Гитлер проводил свои бесконечные заседания. Он ел и спал по настроению, не совершал никаких упражнений и находил утешение лишь в воспоминаниях. Это позволяло ему поддерживать свое «я» в состоянии возбуждения.

Именно в этих условиях он обычно принимал своих министров, Геринга, Геббельса, Гиммлера, Риббентропа, Шпеера и Бормана, когда они приезжали на Восток для встречи с ним и плели вокруг остатков его внимания паутины своей зависти. Именно здесь, например, он произнес перед Гиммлером и членами его свиты эмоциональную речь о Вагнере. Гиммлер, как и другие, тянулся к нему, как к последнему источнику энергии, собранной им за многие годы; каждый из этих людей терзался сомнениями и тревогами. Как они будут, думали они, сохранять и преумножать эту энергию друг за счет друга? На поверхности они выглядели коллегами, связанными воедино своей привязанностью к Фюреру; в глубине же они были империалистами, обеспокоенными лишь расширением сферы влияния своих соперников в ожидании того времени, когда кто-то из них унаследует место Гитлера. В мгновение ока они образовали объединенный кабинет исполнительных министров; Гитлер, чья власть в большой степени опиралась на дезорганизацию, лежащую непосредственно под ней — отрицательные следствия принципа «разделяй и властвуй», всегда понимал опасность такой организованной и координированной силы. Когда впервые начиналось обсуждение какого-нибудь существенного вопроса, он предпочитал встречаться с министрами поодиночке; когда они собирались вместе, время тратилось на обсуждение мелочей или на безусловное принятие пространных высказываний Гитлера.

Рейтлингер отмечал, что Гиммлер никогда не одобрял собраний высших офицеров, на которых они обсуждали бы свои общие проблемы. Они тоже были соперниками в борьбе за его благосклонность, и он старался иметь дело с каждым в отдельности, дабы предотвратить всякую возможность сговора. Подобно Гитлеру, он окружил себя младшими офицерами, адъютантами, которых он мог заменить в любой момент, но которые, благодаря близости к нему, получили власть, значительно превосходящую их положение. Керстен быстро осознал силу влияния людей, подобных полковнику СС (позже генералу) Рудольфу Брандту, главному адъютанту Гиммлера, бывшему писарю, которого нельзя было миновать на пути к рейхсфюреру СС. Шелленберг описывает Брандта как маленького человека самой заурядной наружности, который всеми силами старался и внешностью и поведением походить на Гиммлера. Он обладал феноменальной памятью и начинал работу с семи часов утра, спеша к хозяину с папками и бумагами, чтобы работа уже могла начаться, пока Гиммлер брился. Если приходили плохие новости, Брандт начинал с обращения «Извините», и Гиммлер прекращал бриться. «Он был живым блокнотом Гиммлера… Думаю, он был единственным человеком, которому Гиммлер полностью доверял… Он был глазами и ушами хозяина и часто представлял Гиммлеру дела в манере неотложной важности». И Шелленберг, и Керстен старались поддерживать с ним хорошие отношения [85] .

85

Другим близким советником был, конечно же, бывший генерал СС Карл Вольф, который выступал в роли офицера связи Гиммлера в ставке Гитлера до 1943 года, когда его назначили военным комендантом Северной Италии. До вынесения последнего приговора он содержался в Штадельгеймской тюрьме Мюнхена, где Х.Ф. было позволено взять у него несколько интервью. Он обладал юмором и обаянием, и Гиммлер всегда с нежностью называл его Вольфхен.

Старшие офицеры Гиммлера были подобны планетам, вращавшимся вокруг гиммлеровского солнца, каждый из них оставался на своей орбите — генерал СС Эрнст Кальтенбруннер, назначенный главой отдела имперской безопасности в 1943 году, генерал СС Мюллер, начальник гестапо, генерал СС Поль, начальник экономического управления СС и инспектор концентрационных лагерей, и генерал-лейтенант Шелленберг, глава внешней разведки, который к этому моменту стал ближайшим политическим советником Гиммлера. Он содержал также свиту специальных советников, таких как Корхер, который наряду со сбором статистических данных составлял секретные отчеты о других лидерах СС. За все это он был побит в августе 1943.

После назначения Кальтенбруннера начальником Управления имперской безопасности 30 января 1943 года, Гиммлер допустил смертельную ошибку. Конечно, это он привез его из Вены, где тот в течение нескольких лет занимал пост начальника полиции СС, поскольку считал, что новым человеком будет легче управлять. Кальтенбруннер, хоть и был глупцом, обладал достаточной сообразительностью, чтобы разделять мнение СС о том, что война уже проиграна, и искать быстрейших путей к получению власти, одним из которых было заключение рабочего альянса с Борманом, когда следующим апрелем тот стал личным секретарем Гитлера. Едва ли Гиммлер мог предвидеть эту опасность лучше, чем опасность, исходящую от его другого главного оппонента; им был Мюллер, начальник гестапо, который, согласно Шелленбергу, тоже поторопился установить хорошие отношения с Борманом. И Мюллер, и Борман считали, что мирные переговоры начнутся скорее в России, чем на Западе. Шелленберг считал и Кальтенбруннера, и Бормана своими врагами, которые только и стараются перехитрить и дискредитировать его, а возможно, и самого Гиммлера. Он описывает Кальтенбруннера как человека «гигантского телосложения, неуклюжего в движениях, настоящего дровосека… его маленькие, пронизывающие насквозь карие глазки были весьма неприятны; они смотрели на тебя неподвижно, как глаза удава, гипнотизирующего жертву». Руки его были небольшими, подобно «рукам старой гориллы»; пальцы пожелтели от постоянного курения, к тому же он сильно пил. Говорил он с заметным австрийским акцентом, так же, как Мюллер говорил с сильным баварским.

Генрих Мюллер, состоявший в штате Гиммлера с 1933 года, был сдержанным, скрытным человеком, профессиональным полицейским с острым взглядом, но без выдающейся внешности. Капитан Пейн Бест называл его симпатичным, хотя тот пытался запугать его, крича ему в лицо и уставившись на него «странными глазами, которыми он мог водить из стороны в сторону с необычайной скоростью», в старании загипнотизировать жертву. Несмотря на свое положение, он предпочитал, подобно Гитлеру и Гиммлеру, тратить массу времени на мелкие детали и лично проводил допросы из любви к этому занятию. Шелленберг с презрением описывает его квадратный череп, выступающий лоб, узкие губы, бегающие глаза и массивные руки. В конце войны он бесследно исчез, возможно, найдя убежище у русских, чьи полицейские методы всегда открыто обожал [86] .

86

Официально Мюллер некоторое время признавался мертвым, но при вскрытии его могилы в 1963 году выяснилось, что в ней захоронены останки трех человек, и все они к моменту смерти были моложе Мюллера. Этот подлог, похоже, подтверждает гипотезу о его бегстве в Россию.

Первые слухи о том, что Гиммлер склоняется, по крайней мере, к сепаратному миру с Англией, упоминаются в дневниках фон Хасселя уже в мае 1941 года, в период, непосредственно предшествующий нападению на Россию. С 1932 по 1937 год Хассель был послом Германии в Риме; он был профессиональным дипломатом с правыми взглядами, и его твердая вера в дружбу с Англией и Соединенными Штатами привела к конфликту с Риббентропом. Он оставил дипломатическую службу и ушел в отставку в 1937 году, будучи еще активным человеком, не достигшим шестидесяти, и стал, по словам Аллена Даллеса, американского агента в Швейцарии времен войны, «дипломатическим советником секретной оппозиции Гитлера». Своей тайной деятельностью он занимался под предлогом экономических исследований, которые он выполнял для немецкого правительства и которые позволяли ему относительно свободно перемещаться по Европе. Его знакомства с членами Сопротивления, и особенно со штатскими его представителями, были весьма широки, и дневник, который он вел с сентября 1938 по июль 1944 года, вплоть до его ареста после неудавшегося покушения на Гитлера, является одним из наиболее ценных документов, оставшихся после нацистской Германии.

Записанные Хасселем слухи о возможности отхода Гиммлера от Гитлера составляют первые слабые звенья скрытой цепи событий, приведшей Гиммлера к непосредственному контакту с секцией немецкого Сопротивления.

Карл Лангбен, берлинский юрист, бывавший по долгу службы во многих странах, который во время суда по делу о поджоге рейхстага в 1933 году вызвался защищать представителя коммунистов Эрнста Торглера, был соседом Гиммлера как в Гмюнде, так и в Далеме; они познакомились еще до войны через своих дочерей, которые ходили в одну школу. Лангбен был дружелюбным, добродушным человеком и великолепным лингвистом; впоследствии он стал сотрудником созданного Канарисом абвера; также, когда он бывал по делам за границей, он начал по предложению Гиммлера выступать в качестве его независимого наблюдателя. В то же время он становится каналом, по которому некоторая информация о Гиммлере достигала людей, в той или иной степени связанных с растущим движением Сопротивления. Лангбен был другом экстраординарного человека, профессора Альбрехта Хаусхофера, сына печально известного геополитика, вдохнувшего в Гитлера мечты об экспансии, и человека, спланировавшего полет Гесса в Англию в мае 1941 года.

Хаусхофер играл роль связного между Гессом и Карлом Буркхардтом, президентом Международного Красного Креста в Швейцарии, который был другом семьи Хасселей. В мае, перед вылетом Гесса, Буркхардт сказал фрау Хассель, что в апреле его посетил «агент Гиммлера», который, во время визита в Цюрих, спросил Буркхардта, согласятся ли, по его мнению, англичане обсуждать возможные условия перемирия с Гиммлером вместо Гитлера. Этим агентом, несомненно, был Лангбен, который позже в этом же году, в августе, познакомился с Хасселями и стал одним из их близких друзей.

Эта запутанная цепочка взаимоотношений вполне могла привести к тому, что Гиммлер, и, возможно, даже Гитлер, заранее знали о миссии Гесса в Англии. Во всяком случае, Хаусхофер, чья роль в полете Гесса была известна гестапо, отпустили по приказу Гитлера после всего лишь короткого заключения, и он находился под покровительством Гиммлера до самого конца войны. Однако, вполне вероятно, что именно Лангбен был источником слухов, клубившихся вокруг Гиммлера в самые мрачные дни русской кампании; с 1941 года до его ареста гестапо в сентябре 1943 он пользовался, по крайней мере временной, защитой Гиммлера и его определенным доверием, причем в то же самое время он через Попица и фон Хасселя поддерживал непосредственный контакт с одной из основных артерий Сопротивления. Следует отметить, что уже в 1938 году влияние Лангбена на Гиммлера было вполне достаточным, чтобы вызволить из концентрационного лагеря Фрица Прингсхейма, профессора-еврея, преподававшего ему юриспруденцию. Прингсхейма выпустили и даже позволили покинуть страну.