Генрих Гиммлер

Гиммлер, однако, победил и в другом. Это было окончательное падение в начале 1944 года военной разведки Канариса — абвера. Оно было прямым следствием ареста еще одной антинацистской группы, сложившейся вокруг вдовы доктора Вильгельма Зольфа, бывшего посла Германии в Токио, человека либеральных взглядов. Зольф, ненавидящий нацистов и не боявшийся об этом говорить, умер в 1936 году, и его жена, фрау Ханна Зольф, и его дочь, графиня Баллестрем, унаследовали его независимые взгляды и активно помогали жертвам режима. Они сформировали интеллектуальный круг выдающихся людей, но 10 сентября на чайной вечеринке, которую фрау Зольф давала для членов своей группы, им был представлен агент гестапо по имени доктор Рексе, которого они считали шведским студентом-медиком, готовым доставлять послания в Швейцарию. Через три месяца начались массовые аресты, в результате которых было арестовано более семидесяти антинацистов, принадлежащих либеральному крылу Сопротивления, в том числе родосский ученый Отто Кип, бывший немецкий дипломат, и Хельмут фон Мольтке, работавший в открытом отделе абвера. Были также предприняты попытки выманить из Стамбула еще двух агентов абвера, Эриха и Элизабет Вермерен, которые были близкими друзьями Кипа в Берлине. Но, зная об аресте Отто Кипа, они попросили убежища у Англии и были переправлены в Каир [92] .

92

Другая, очень важная группа глубоко мыслящих членов Сопротивления, имевших связи с абвером — Дитрих Бонхеффер, Йозеф Мюллер и Ханс фон Донаньи — была арестована в апреле 1943 года.

Теперь Гиммлер настоятельно советовал Гитлеру избавиться от абвера, поскольку туда постоянно набирали интеллектуалов, выступающих затем против режима. 18 февраля Гитлер расформировывает эту организацию и заявляет о том, что немецкую разведку следует объединить. Позже в этом же году различные подразделения абвера были переданы гестапо и СД, и в мае, в Зальцбурге, Гиммлер выступил с одной из своих стандартных речей перед высшими руководителями бывшего департамента Канариса. Он высмеял сам термин абвер [93] как оборонительный, в то время как истинная немецкая разведка, сказал он, очевидно должна быть агрессивной. Вдохновение фюрера полностью исключало пораженчество; но Гиммлер зашел так далеко, что даже одобрил идею нападения на Германию, поскольку это дало бы возможность гитлеровским армиям утопить нападающих «в море их собственной крови». День «Д» настал две недели спустя.

93

Само слово Abwehr в переводе с немецкого означает оборона. (Прим. пер.).

Канарис не был разжалован сразу же после падения абвера. Он был переведен и сделан начальником Управления военной коммерции и экономики — весьма удобная незначительная должность для человека, оказавшегося настолько вовлеченным в интриги, что в равной степени он мог быть хозяином и нацистских шпионов, и агентов Сопротивления. Абвер себя не оправдал и комплектовался дилетантами, использовавшимися в качестве удобного прикрытия некоторыми членами Сопротивления, такими как пасторы Дитрих Бонхеффер и Бетге, Ханс Бернд Гизевиус, Отто Йон и Йозеф Мюллер. «Подчиненные с легкостью могли обвести его вокруг пальца», писал Шелленберг о Кана-рисе, чья компания ему всегда нравилась, несмотря на их сомнительные официальные взаимоотношения. К тому времени, когда Гиммлер должен быть принять решение об уничтожении человека, которым привык восхищаться, против Канариса было собрано обширное досье. Долгое бездействие навело Шелленберга, этого эксперта подозрительности, на мысль, что у Канариса могут быть какие-то секретные материалы против Гиммлера. В результате Канарис оставался на свободе вплоть до июльского покушения на жизнь Гитлера, после чего Шелленберга послали его арестовать.

Лангбен оставался в тюрьме без суда вплоть до покушения на Гитлера в следующем году; его именем спекулировали в равной степени и нацисты, и члены Сопротивления. Все попытки Попица узнать что-либо о его судьбе от Гиммлера потерпели неудачу, да и сам Попиц вызывал подозрение у многих членов Сопротивления, которые считали его опасным уже хотя бы потому, что за ним велась пристальная слежка. Месяц за месяцем тянулись допросы, старательно протоколируемые Хасселем, но в интересах Гиммлера было запутать следствие насколько возможно. По крайней мере, на этом этапе Лангбена не пытали, а это могло быть возможным лишь по приказу Гиммлера.

В начале ноября 1943 года состоялась продолжительная беседа Гиммлера с Геббельсом, в ходе которой они пришли к выводу, что негибкая внешняя политика Риббентропа имеет весьма плачевные последствия, и затем, как обычно, едко покритиковали верховное командование. После этого Гиммлер начал обелять свою собственную позицию по отношению к Сопротивлению; он рассказал Геббельсу о существовании группы врагов государства, в число которых входит Хальдер и, возможно, также Попиц. Эти круги, сказал он, собираются начать переговоры с Англией, минуя Фюрера. Похоже, Гиммлеру неплохо удалось себя оправдать: «Гиммлер считает, что эти господа не особенно опасны из-за их трусливого пораженчества, — писал Геббельс. — Я твердо убежден, что внутренняя безопасность находится в надежных руках, пока этим ведает Гиммлер».

* [94]

VI Чудотворные руки [95]

Удивительные взаимоотношения Керстена с Гиммлером продолжались шесть лет, и фактически никто кроме Керстена не пользовался таким сильным влиянием на Гиммлера после смерти Гейдриха. Даже самый сильный человек, оказавшись на ответственном посту, обычно нуждается в советниках, ожидая от них подтверждения каждого сложившегося у него мнения. Некоторые люди, обретя власть, нуждаются в том, чтобы кто-то, кого они уважают, постоянно находился рядом и играл роль исповедника, помогающего очищать совесть, когда их собственная жестокость толкает их на действия, в которых они сомневаются или которых даже стыдятся.

94

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ

Весьма полезную информацию о Гиммлере мы получили от Дорис Мехнер, которая в двадцатидвухлетнем возрасте, в 1943 году, была принята в штат секретарей Гиммлера, на том основании, что она, как и сам Гиммлер, была родом из Баварии. Относились к ней хорошо, но платили лишь 300 марок в месяц. Она должна была постоянно жить в специальном поезде Гиммлера. Он бегло диктовал ей тексты с ярко выраженным баварским акцентом и раздражал ее своей привычкой подергивать рукой левую бровь. Как мужчина он не произвел на нее ни малейшего впечатления, но он всегда был очень внимателен и делал работающим на него девушкам небольшие подарки в день рождения и к Рождеству. Чтобы во всем успевать, он использовал тщательно продуманную систему напоминаний. Аналогично и его корреспонденция, объем которой был невероятен, тщательно регистрировалась, чтобы он был уверен в получении всех нужных ему ответов. Фройлен Мехнер обратила внимание на его любовь к Хедвиг; он держал ее фотографию в столе и часто во время работы на нее смотрел. Девушки подшучивали над его одержимостью блондинами и блондинками; фройлен Мехнер не раз наблюдала, как он изучал фотографии будущих невест СС, прежде чем принять решение, подходят ли они для его людей.

95

Все примечания к этой главе имеют ссылки на мемуары Керстена (Хачинсон, Лондон, 1956). Сохранившиеся в Федеральном архиве в Кобленце страницы гиммлеровского дневника показывают, как много времени проводил Гиммлер в руках своего массажиста. Обычно утром или вечером он выделял целых два часа на процедуры, без которых уже практически не мог обходиться. Не следует забывать, что Керстен был совершенно непопулярен в глазах таких людей, как Мюллер и Кальтенбруннер. Также он выглядел «помехой» для некоторых людей, искавших путей примирения через нейтральную Швецию. Несомненно, характер Ксрстена не был свободен от некоторой доли тщеславия. Начатые им переговоры глубоко обидели графа Бернадотта, который желал приберечь для себя все лавры борца за примирение. Со времен войны среди главных сторонников Ксрстсна можно назвать его биографа Кесселя, профессора Хью Тревор-Ропера и Акима Бесгена, опубликовавших в 1960 году книгу 0 Керстене, DerStille Befehl. Одно время после войны в Швеции даже подумывали присудить Керстену Нобелевскую премию за мир.

Как мы уже видели, Керстену против своей воли пришлось стать не только исповедником Гиммлера, но и его массажистом. Вряд ли кто-то мог бы предвидеть, что между ними возникнут такие отношения. Биограф Керстена Йозеф Кессель описал его как «тактичного, с добрыми глазами и чувственным ртом человека, не чуждого наслаждениям». Именно в этой мягкости и скрывалась его великая сила: страдающим от боли пациентам он представлялся ангелом, посланным, чтобы облегчить их муки. Их благодарность была безграничной и увеличивалась по мере того, как лечение приносило плоды. Пациенты обожествляли Керстена, относились к нему как к святому, осыпая подарками и даря свою благосклонность.

Внезапно избавленный от боли пациент часто обращается к исцелившему его человеку с желанием излить душу. Следующее за сеансом состояние расслабления действует как катализатор исповеди. Керстен, хоть и был тактичен, казался Гиммлеру спасителем, незаменимым волшебником, которому он доверял и которого, в итоге, по-своему полюбил. Именно Керстен позволил Гиммлеру взвалить на себя тот невероятный груз, который, в конце концов, оказался ему не по силам.

Керстен сам очень точно описал эту ситуацию:

«В наши дни все, кто занимает ответственное положение, — в политике, в управлении, в промышленности или в любой другой сфере общественной жизни, — постоянно подвергается физическому и психическому стрессу, который не только непривычен, но, я бы даже сказал, неестественен. В результате наблюдается чудовищный рост болезней среди этих классов: даже изобрели специальный термин «профессиональное заболевание»… Тем не менее, многолетняя практика убеждает меня, что регулярная терапия способна поддержать здоровье и счастье в людях, вынужденных столь жестоко покушаться на собственное физическое и психическое состояние, и привести их возможности в соответствие с теми тяжелыми задачами, с которыми они постоянно вынуждены сталкиваться. Я всегда искренне желаю быть наготове и постоянно помогать и облегчать их страдания» [96] .

96

Мемуары, стр. 311–312.

Хотя Керстен, используя свое влияние на Гиммлера, спас тысячи жизней, служба предводителю СС и гестапо в худшие годы его преступной карьеры вызывала споры о нем и во время, и после войны. Керстен начал лечить Гиммлера не по своей воле; он, подобно многим, тревожился при одной лишь мысли о встрече с ним. Но потребность Гиммлера в лечении, в конце концов, победила антипатию Керстена, и почти в то же время он ощутил потребность Гиммлера в исповеднике. Как только он избавлял Гиммлера от боли, тот начинал изливать ему душу. Ему был нужен некто, с кем можно было бы поговорить. Кто был бы лучше этого финна из Голландии, который смотрел на него со спокойной уверенной улыбкой и выглядел мудрецом — «великим Буддой», как один раз назвал его сам Гиммлер? Рейхсфюрер очень стеснялся своей болезни, и тот факт, что лишь некоторые самые приближенные сотрудники знали о его страданиях, сразу же поставил Керстена в привилегированное положение.

Керстен записывал все, что происходило между ним и Гиммлером, а также свои разговоры с другими лидерами СС. Его основными союзниками были Брандт, секретарь Гитлера, и позже Вальтер Шелленберг. Читая мемуары Керстена, мы очень близко подходим к пониманию Гиммлера как человека и к оценке тех необычных взглядов, которые развились у него вследствие его образованности. Он обсуждал с Керстеном все, о чем думал. Если позволяло время, Гиммлер много читал, хотя, подобно Гитлеру, использовал книги лишь для подтверждения и развития своих предрассудков. Чтение не расширяло, а, скорее, сужало его кругозор. Он мнил себя учителем и реформатором, рожденным изменить мир.