Гера

– Я знал, – говорит Сашка в тишине. – Я это знал… раньше. Ничего… Ты не виновата. Ты вообще ни при чем. Ты не виновата, нет.

– Не виновата? – переспрашивает она, как нашкодивший ребенок.

Сашка подходит к ней и обнимает. Лека, действительно, осень его жизни – даже холодной и прозрачной зимой.

– Я хочу, чтобы мы поженились, чтобы были дети, – шепчет она.

Потом еще молчит несколько секунд и добавляет:

– Чтобы мы были вместе. Всегда. Семья.

Она отшатывается:

– Кажется, ты просто мне сочувствуешь. Жалеешь за то, что я тебя так люблю. Я очень люблю тебя, Гера. Я никогда так никого не любила.

– Я тоже. Почему нет? Давай поженимся.

– Ты хочешь?

Она словно натыкается на какую-то преграду, несмотря на его желание. Садится в кресло и говорит, не глядя ему в глаза:

– Мы никогда не разговаривали друг с другом – вот так, о себе. Все банально, все понятно. Но этого не хватает – простых разговоров. Я не понимаю, почему ты хочешь жениться. Я чувствую, что мы не близки, что ты не доверяешь мне – это больно, – она всплескивает ладошками. – Это не может не болеть. Я понимаю, что твоя жизнь – это твоя жизнь, но есть такие вещи, которые… принято рассказывать. О прошлом. О том, что ты ценишь. О том, что тебе нравится. А я ничего не знаю о тебе.

Женщины, на самом деле, напрочь лишены логики. Если бы она знала его лучше, разве хотела бы за него замуж? Разве смирилась бы с каждодневной опасностью и непрочностью его жизни? Разве простила бы его любовь к другой женщине? Зачем ей знать об этом?

– Мне тоже хочется рассказать о себе – все и обо всем. Но то, что было, не очень интересно. Поэтому я и хочу чего-то нового. Свежего. Совершенно другого. Я готов принять любые перемены…

– Но мне кажется. ты не любишь меня…

– Я люблю. И очень тебе благодарен. За твое чувство. За то, что ты есть. За то, что я не должен сомневаться, есть ты или тебя нет. Ты есть.

Лека обхватывает его руками и прижимается к груди.

– Гера… Все будет хорошо. Я знаю.

Сашка тоже обнимает ее, чувствуя, как осенняя липкая влага охватывает его тело. Он попадает в плен осени – холодной зимой. Он ныряет в тяжелую влагу с головой. И, может, это последний рискованный прыжок – в самую бездну.

Увлекает Леку к кровати, спеша потеряться в ее ласках и нежности. Как Лека старается для него – для него одного! Наверняка, она так и для своего мужа-теннисиста не старалась.

– А мужа ты любила? – вдруг спрашивает ее Сашка.

– Любила. Но не так, как тебя. Совсем иначе. Он в Канаде вырос, хоть и русский. Мы только по-английски говорили. Сложно все было. Не из-за языка, а вообще.

Она умолкает и снова дарит ему поцелуи.

– Но он хоть привлекал тебя?

– Сначала – безумно. А потом – нет. Потом мы начали разводиться, и много всего всплыло нехорошего.

– Изменял тебе?

– И я ему тоже.

Она усмехается, обнажая острые белые зубки. Хищница, не иначе. Похоже, грязный был развод. И парень потерял немалую сумму.

Снова отсутствие теплого чувства к ней стискивает сердце.

– Не вспоминаешь о нем?

Она взглядывает недоуменно.

– Нет. Никогда.

А если он не выдержит этой семейной жизни, что будет тогда? Очередной скандальный развод? Лучшие адвокаты и худшие истории? Подсчет измен и шантаж детской любовью?

Что будет тогда? И что будет вообще? Дети, похожие на нее смуглой кожей и карими глазами? Ежесекундный контроль за его жизнью и чувствами? Ревность? Недоверие? Подозрения? Упоительный секс? Или бесконечная осенняя влага?

Что угодно, только бы прекратить ожидание невозможного. Прекратить, прервать – оборвать свой пульс. Анна – далекий призрак, ушедший в небытие. Нет никакой Анны…

– А как его звали?

– Макс Веллер. И сейчас зовут. Он какой-то приз получил недавно – об этом писали. Я раньше очень следила за этим всем: за всеми соревнованиями, кубками. А потом бросила.

– Сейчас ни за чем не следишь?

– Ни за чем. Кроме того, что отец рассказывает о криминале в стране.

– Интереснее?

– Чем Уимблдон?

Она усмехается. Целует Сашку в губы и прижимает ладошки к его груди так, что он ощущает покалывание ее острых коготков. Он сковывает ее и отрывает от себя ее руки. Накрывает собой и сам теряется в ней. Что угодно, только бы сменить ритм тягучих дней и разорвать паутину ежесекундного отчаяния.

Лека – его женщина. Она живет для него. Она его любит. Пусть так и будет. Пусть у них родятся дети. Пусть… Почему нет?

Опасности не будет больше. Лека всегда останется под надежной крышей своего отца. И для Сашки – это лучший вариант из всех возможных. Он уже принял его. Он уже кивнул.

– Все равно я чувствую себя виноватой, – говорит она вдруг. – Из-за меня ты убил друга…

– Не думай об этом. Просто… вместе с Громом я и в себе что-то убил. Уже не оживет. Он не предполагал, что я это сделаю, не верил, что смогу. И я сейчас чувствую, что предал. Не он предал, а я…

Сашка поднимается и закуривает.

– Ты не виновата, – повторяет Леке. – Но больше никогда мы не будем говорить об этом. Тем более – в постели.

Она согласно кивает. Сашка отворачивается.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. СНОВА ТУРЦИЯ

Из окон видно что-то зеленое. Сливается и плывет. – Где я? Где мы? Почему мы здесь? Хочется спросить обо все сразу: где мы, где все остальные, где война. Может быть, нас уже убили, и мы в раю…Весна улыбается и закуривает. Когда-то в школе она учила русский, но по-английски ей ответить проще. Потому что английский – ее будущее.– Разве ты не помнишь, как мы уехали? – Нет. Аня качает головой, отчего темная зелень из окна наплывает еще больше.