Герцогиня с Османского берега

– Как же много в мире женщин, добивающихся богатства и положения бесчестными путями. – вкрадчиво заметила Кэтрин. – Анна Болейн, Хюррем Султан, теперь ещё эта Нигяр – Джоан.

– Вам следует почаще напоминать этой выскочке, кто она и откуда пришла, чтобы нос не задирала.

– Это невозможно. Если мы последуем вашему совету, леди Махидевран, она пожалуется герцогу Норфолку.

– Вот именно. – взвизгнула Элеонора. – Нам ссориться с таким уважаемым человеком, как Томас Говард, ни к чему.

Не успели ей ответить, как Роксолана вышла навстречу дамам. Всем им – Махидевран, Гюльфем, Кэтрин, Элеоноре и служанке – переводчице пришлось остановиться и поклониться великой султанше. Махидевран не скрывала кислой мины, англичанки были наигранно учтивы, лишь Гюльфем боялась вызвать гнев супруги султана.

– Вы ещё не ложитесь, дамы? – спокойно спросила Хюррем.

– Я как раз сопровождаю герцогиню и маркизу в их опочивальни. – ответила Гюльфем.

– Раз так, то спокойной ночи, уважаемые. – вежливо промолвила султанша и бросила взгляд на Махидевран. – День завтра предстоит долгий и утомительный, придётся много общаться с неприятными людьми.

Она ещё раз улыбнулась гостьям и продолжила путь в покои. Как странно. Нигяр противостоит не менее агрессивным аспидам, чем сама Роксолана. Однако, в отличие от неё, перед бывшей калфой всегда улыбались напоказ; султаншу же ненавидели, не скрывая этого.

Нигяр надеялась заснуть до того, как её муж придёт в покои. Герцогиня подозвала служанок, чтобы те подготовили её ко сну. За всё то время, которое бывшая калфа провела в замке Хоршем в качестве его хозяйки, она так и не свыклась с мыслью о том, что ей даже расчесать волосы самостоятельно нельзя, чтобы на неё не посмотрели с презрением. Она так и не привыкла быть госпожой. Даже теперь, сидя в кресле у камина, Нигяр чувствовала укол совести от того, что одна служанка моет ей ноги, а другая массирует шею.

– Достаточно, девушки. – сказала герцогиня. – Вы свободны.

Служанки поклонились своей госпоже и вышли. Нигяр укуталась в одеяло и опустила голову на подушку. Как-то спокойно её встретила Хюррем Султан. Не к добру это. Реакция Хатидже Султан была вполне предсказуема, здесь Нигяр ничему не удивилась. Сюмбюль и Шакер обрадовались, уже неплохо. Но повод заплакать у бывшей калфы всё же нашёлся. Ибрагима Паши, единственного человека, который был с ней нежен, как только мужчина может быть ласков и нежен к женщине, не было среди собравшихся. Увы, теперь он никогда не заглянет ей в глаза, не расцелует её губы и никогда не узнает, что у них была дочь. Нигяр знала, что в данный момент за ней никто не наблюдает. Она уткнулась носом в подушку и беззвучно заплакала. Теперь никто не мог помешать ей не сдерживать эмоций. Ибрагим мёртв, и какая-то часть души Нигяр умерла вместе с ним. Вдруг Хюррем Султан права, и дальнейшее пребывание бывшей гаремной калфы в Османской Империи больше не имеет смысла? Подушка покорно впитывала слёзы несчастной женщины; Нигяр не желала ничего видеть и слышать в минуту своего отчаяния. Веки её устали, а щёки пылали. Только когда голова османки стала раскалываться от невыносимой боли, она успокоилась. Темнота, царящая в комнате, оказалась лучшим снотворным. Нигяр глубоко вздохнула. Она чувствовала, что засыпает…

***

Девушка пятнадцати лет вглядывалась в панораму сада из окна своей комнатушки. Уже вторые сутки валил мокрый снег, а в дворцовых коридорах было так холодно, что находиться в них без накидки стало невозможно. Согревая свои тонкие пальцы над пламенем свечи, девушка представляла себе, как умудряются умельцы проворачивать этот фокус – держать огоньки в руках и жонглировать ими, словно мячиками. Наблюдать за иллюзионистками и заклинательницами змей, выступающими перед обитательницами гарема, было её любимым и единственным развлечением. В Топкапы её не приняли – возраст не тот. Пришлось помотаться по дворцам, и прислуживать то там, то здесь. Обидно. Хотя, в том, что поездка в столицу не состоялась, был один весомый плюс – девушка не оказалась в незнакомом краю в одиночестве. В конце концов, быть калфой в гареме шехзаде тоже неплохо. Наконец юная служанка слезла с тахты и извлекла из сундука моток шерсти и спицы. Она надеялась занять себя рукоделием.

В эту минуту в дверь комнаты постучали.

– Нигяр, ты не занята? – вежливо спросила вошедшая женщина.

– Нет, Дайе Хатун, - ответила Нигяр, пряча клубок на место, - я всегда к вашим услугам.

Управительница гарема вошла в комнату к воспитаннице и присела около неё. Она заметила, что девушка чем-то встревожена.

– Что-то случилось, Нигяр? – спросила Дайе. – Ты весь день ходишь мрачнее тучи. Ничего не ела. Тебя кто-то обидел?

– Нет-нет, никто не обидел. – промолвила та. Однако мудрая женщина сразу поняла, что девочка не очень-то склонна к откровению.

– Нигяр, не стесняйся, расскажи мне всё. Только так я смогу помочь тебе. – хатун взяла юную служанку за руку. – Ты же знаешь, что можешь мне доверять.

– А вдруг я прослыву ябедой? – осторожно спросила Нигяр, но Дайе взглядом дала ей понять, что ничего подобного не произойдёт. Девушка не знала, с чего начать. Ей действительно не хотелось откровенничать, но, по крайней мере, Дайе никогда не была ей врагом.

– Дайе Хатун, я уже сомневаюсь, что могу стать образцовой калфой. – посетовала Нигяр.

– С чего бы это? Учителя тебя хвалят наперебой, старшие служанки не жалуются, да и с моей стороны к тебе нареканий нет.

– Нет-нет, мне просто… В общем, мне бывает трудно совместить учёбу со службой.

– Почему? Мне кажется, ты неплохо справляешься.

– Вы просто не всё знаете. Другие служанки стараются спихнуть на меня часть своей работы. Девушки из гарема не воспринимают меня всерьёз. Не слушаются, смеются надо мной. Нет, они меня не обижают, но я у них не пользуюсь авторитетом.

– Сказала бы мне раньше, я бы приструнила этих девчонок .- твёрдо сказала Дайе. – Если они снова начнут задевать тебя, напомни им, что Айше Султан не задумываясь выдаст их замуж, если они и дальше будут насмехаться над её личной рабыней. На крайний случай проси помощи у Сюмбюля – уж он-то умеет ставить пустоголовых девиц на место.

– Я просила! – едва не расплакалась Нигяр. – А он говорит: «Не сюсюкайся с ними, будь строга, но вежлива, иначе заклюют», вот и вся его помощь.

– Сюмбюль правду тебе сказал.

– Пусть так, но и он придирается ко мне. Я уже не знаю, как ему угодить, всё не так, что бы я ни сделала. А как прошу объяснить, то он либо заводится, либо объясняет, но с такой кислой миной, что пропадает желание слушать. Сюмбюль зазнаётся, он спит и видит себя главным евнухом, и кроме собственного благополучия, похоже, его не волнует ничто и никто.

– Не обращай на его придирки внимания, он лишь пытается самореализоваться, а человек в его положении сделать это может только так.

– Он думает, что всё делает правильно, вот только меня за ошибки ругать доставляет ему удовольствие. А ещё он перестал меня понимать.

Нигяр опустила взгляд. Она сжала губы и учащённо задышала. Она была готова расплакаться. Дайе ласково взяла её за подбородок и заглянула девушке в глаза.

– Нигяр, если ты впадёшь в уныние, ты никогда ничего не добьёшься, - сказала она с поистине материнской заботой, - ты ещё молода, тебе только пятнадцать. К тому же, ты служишь калфой всего месяц. Как можно добиться успехов за столь короткое время? Уважения и почёта добиваются не за год и не за два. А на Сюмбюля не стоит обижаться, лучше поучись у него. И если ты думаешь, что его поглотило зазнайство, ты ошибаешься. Видела ли ты, чтобы он с кем-то поссорился или был к кому-то из джайерие несправедлив? – юная служанка помотала головой, что означало «нет». – Да и к тебе он относится, как к сестре, не стоит на него жаловаться. В своё время ему, как и тебе, требовалась забота и поддержка. Так что слова насчёт непонимания с его стороны – пустые.