Гермоген

— О Заступница усердная, Мати Бога Вышнего, Христа Бога нашего, Ты бы за всех молила Христа Бога нашего, всем бы творила спасение, в Твой державный покров прибегающим! Всех нас заступи, госпожа Царица! Ты — божественный покров рабам Твоим...

Одежда его была самая простая, иноческая. Он отказался от пышного одеяния своего предшественника и носил камлотовую ряску. На ногах его были стоптанные коты, и только с наступлением холодов он надевал шерстяные носки. В келье его не было никакого убранства. Не о требованиях своего сана приходилось думать, но о том, как обиходить монастырь, сильно пострадавший во время пожара. Средства властями были отпущены скудные. На иноков ложились и плотницкие и столярные работы, и Гермоген часто подсоблял монашеской братии. Не стыдился он и дрова колоть, и воду носить. «Ни одно даже самое малое дело не бывает презрено Богом», — вспоминались ему слова римского святого Гермогена.

Но и в эти столь обременённые трудами дни он находил время для чтения и письменных занятий. Легко ли это давалось ему? Нет, он часто корил себя за «душегубную лень и нерадение». И в этом не было самоуничижения, к которому у некоторых верующих нередко примешивается ханжество. Кто смолоду не привычен к письменным занятиям, тому нелегко даётся труд руки. Не поддаваясь самооправданиям своей крайней занятостью, он повторял себе слова «Богословенного Григория»: «Бесчестие — молчати». Духовной поддержкой ему был Иоанн Златоуст: «Аще удержу слово и не подам, тогда убог есмь, аще подам — богатее буду». Убеждённый в том, что писать — это дароносить Господу, он успел составить жития святых, сказания, летописи. Собрал много фактов о прошлом Казани. Его записи сохранились в «Новом летописце», их отличает строгая логика, ясность ума, ценность христианско-философского миросозерцания.

И это при той колоссальной деятельности, какой требовало от него просвещение Казанского края. Особенные затруднения доставляли ему даже не язычники, а маловеры, те, кто легко переходил от одной веры в другую, насевая смуту. Прежний архимандрит действовал согласно наставлениям царя Ивана: «Угождать и ласкать всякого пришедшего, убеждать тихо, с жестокостью не говорить». Но эти наставления не действовали. На ласку и угождение маловерцы отвечали издёвками и поношениями русских церквей. Гермоген первый из иерархов нашёл в себе мужество сказать правду Ивану Грозному:

«В Казани и уездах Казанском и Свияжском живут новокрещенцы вместе с татарами, чувашами и вотяками, едят и пьют с ними, к церквам Божьим не приходят, крестов на себе не носят, в домах крестов и образов не держат, попов не призывают и отцов духовных не имеют.

Аз призывал и поучал их, но они учения не принимают и от татарских обычаев не отстают и совершенно от христианской веры отстали, в православной вере не утвердились, потому что живут с неверными вместе и от церквей далеко. И, видя такое неверие в новокрещёных, иные татары не только не крестятся в православную веру, но и ругаются ей».

Какой помощи ожидал Гермоген от царя? Прежде всего освобождения от безбожных поборов с церквей и монастырей, удушающих возможность живой деятельности по просвещению края. Гермогену часто случалось слышать, как богатые татары смеялись над нищетой монастыря и русских церквей. Кричали: «Ваш Бог нудит вам!»

Ожидая помощи от царя, Гермоген изыскивал доступные ему средства. Зная, сколь велико было влияние на умы тех чудес, что совершались от иконы Казанской Богоматери, он участвовал в ежегодных крестных ходах, которые сопровождали вынесением иконы из церкви Николы Тульского, собирал и обнародовал сведения о творимых ею чудесах.

Уповая на царя, Гермоген, однако, принимал и свои меры. Он добился от воевод запрета, налагаемого на богатых татар и немцев, дабы не брали в услужение русских. Последнее время особенно участились случаи подкупа православных людей с тем, чтобы они приняли мусульманство либо протестантскую веру. И в то время как на православные церкви не хватало денег, в Казани то и дело строились мечети либо кирхи и костёлы, И получалось, что если прежде Иван Грозный одолел иноверцев силой оружия, то теперь они владели душами русских людей с помощью денег и хитрости.

Повинны были в том и сами русские, те, что корысти ради пристраивались к силе завладевающей и служили ей. Сущим бичом в крае стали чиновники и воеводы, берущие взятки, и те опричники, что и прежде были великим злом, а ныне, забытые своим царём, думали уже не о службе, но о личных выгодах. Богатые немцы и татары отлично использовали их в своих целях, расправляясь с людьми, им неугодными.

Гермогену суждено было убедиться в этом, когда на монастырском дворе появились опричники. Устрашающе поблескивали их пики на закатном солнце. Монахов они не трогали. Искали татар-перекрещенцев и вотяков да чувашей, оставивших мусульманство. Их главарь требовал настоятеля — архимандрита Гермогена, монахи отмалчивались, испуганно наблюдая, как опричники сгоняли на середину двора недавних новокрещенов.

Тем временем Гермоген был в саду, мотыжил землю. Непрошеные гости, приняв его за инока, не докучали ему. Но он сам, увидев опричников под стенами монастыря, вышел к ним. Внимательно оглядел каждого. Может быть, высматривал среди них тех, кому некогда отказал в благословении? Память на лица была у него сильной. В свою очередь главарь опричников сурово и с торжествующей злостью смотрел на Маметкула, которого опричники обнаружили спрятавшимся в церковном притворе, и теперь он стоял перед ним, в испуге то подымая глаза, то опуская.

— Никак Маметкул? Я давно тебя по всему краю ищу. Али забыл, как убёг от меня с Ермолаем? Чаю, поможешь нам тако ж и Ермолая сыскать... Добрые дела достойны и доброй памяти...

Он дал знак, и новокрещенцев погнали с монастырского двора.

— Стойте!

Главарь оглянулся на голос, который показался ему необычно властным для инока. Что-то необычное было и в самом иноке, что не поддавалось определению. В голове быстро мелькали догадки, что это либо именитый князь, постриженный в монахи, либо тайный посланец царя, прикинувшийся монахом. Подчиняясь этому голосу, опричники остановились, глядя на своего предводителя.

— Мирским людям не дозволено чинить беспорядки в богоспасаемом монастыре. Ежели у вас есть какое дело, подобает поначалу сослаться с настоятелем.

— А ты кто таков будешь, что указуешь нам?

Говоря это, Гермоген пристально всматривался в лицо главаря, узнавая и не узнавая Горобца. Узнаваем был голос с лёгкой хрипотцой и выражением наглой силы. Горобец ещё более почернел, а нос совсем стал похож на клюв хищной птицы.

— Да соизволит гость пожаловать в покои архимандрита.

Горобец последовал за иноком. Он не узнал в нём казака Ермолая.

Войдя в покои, он огляделся, с трудом скрывая насмешку. Подумал, не шут куёт ли над ним монах? Убранство покоев было столь простым, что оно напоминало скорее убогую келью. Хозяин попросил гостя присесть за малым столиком, а сам опустился на скамью, обтянутую тёмным сукном.

— Издалека, видно, прибыли в наши края? И по какой нужде?

Сейчас его с этим человеком разделяют годы и вся прожитая жизнь. Но осталось в памяти то роковое время, когда Горобец едва не лишил его жизни. Бог спас. Но сердце этого человека и поныне кипит злобой, а душу съедают змеи-страсти. Христианский долг повелевает ему, Гермогену, обратиться к сему несчастному со словом праведным.