Герои Аустерлица

— Я как раз направляюсь к ним, — уведомил я Иржину.

А она опять пристала:

— Так давайте поговорим по дороге. Нужно немедленно определиться с пленниками, особенно с благородными. Я должна знать ваши планы относительно их пребывания в моем подземелье. Думаю, что вы еще плохо ориентируетесь в наших туннелях. И потому разрешите показать вам путь по праву хозяйки.

Поняв, что от нее просто так отвязаться не получится, я проговорил:

— Хорошо, баронесса, ваша помощь мне, действительно, не помешает.

И Иржина, запалив от камина очередной факел, запас которых лежал рядом в большом открытом сундуке рядом с поленницей, решительно вошла в подземный ход вместе со мной. Она, на самом деле, прожив в замке много лет, изучила подземелье настолько досконально, что и в полной темноте отнюдь не терялась, что и продемонстрировала мне в прошлый раз. Когда факел погас, она наощупь вдоль стены без труда вывела нас к двери возле камина.

Но теперь, когда мы удалились метров на сто от входа, она все-таки аккуратно повесила горящий факел на стену, вставив его в железное крепление прежде, чем снова проявила свое распутство, обняв меня и начав целовать. Из-за этой похотливой женщины мне пришлось задержаться еще на некоторое время. После очередной нашей близости Иржина поспешила назад. А я добрался до подземной тюрьмы позже Дорохова, который, проспавшись после вчерашнего, уже вовсю допрашивал капитана Годэна.

Глава 18

Двигаясь по тоннелю с факелом в руке, отданном мне Иржиной, я все отчетливее слышал громкий храп и бормотание заключенных, по мере приближения к тюремным казематам. Эти звуки доносились из коридора, перегороженного решеткой, возле которой в паутине теней от света факелов, вставленных в ржавые железные подставки на стенах, стоял на посту караульный с ружьем. Увидев меня, он встрепенулся, выставив вперед свое оружие со штыком и закричав:

— Стой, кто идет!

Но Федор Дорохов заметил меня сразу, поскольку арочный проем, ведущий в караулку, расположенную рядом, не был перекрыт ни стеной, ни дверью, а лишь еще одной решеткой. Посмотрев в сторону солдата, поручик сказал ему:

— Да это же наш князь! Пропусти его, Тимоха.

Мне же Федор объяснил:

— Караульный не узнал вас в этой одежде, без повязки и с факелом. Мог бы и выстрелить с перепуга.

— Мой мундир денщик сейчас приводит в порядок, а раны затянулись, — честно сказал я.

А Дорохов, взглянув на свежий шрам возле моего левого уха, проговорил:

— Ну, тогда проходите, князь, и присоединяйтесь. А то не хочет этот лягушатник говорить со мной, хоть ты тресни! Бьюсь с ним тут целый час! Я даже пыточные инструменты приказал Тимохе на жаровне разложить для устрашения. Да не пугается пленник. Я его уже и кулаком несколько раз приложил, а он все не хочет разговаривать. Все рыло свое от меня воротит. Не знаю уже, что и делать. На дыбу вздернуть его, что ли? Или каленым железом прижечь для острастки?

— Отставить, поручик! Не нужно на дыбу. И прижигать не надо. Нам совсем без надобности, чтобы этот француз здесь сознание потерял. А вот дислокацию наполеоновских войск у него надобно выведать непременно и поскорее, — сказал я, войдя внутрь через открытую решетчатую дверь и осматриваясь в помещении.

Подземная тюрьма на этот раз была освещена гораздо лучше. Во всяком случае, в караульном помещении, устроенном перед входом в длинный коридор с тюремными камерами, горели не просто факелы, а масляные лампы. Они давали достаточно света, чтобы я смог хорошо осмотреть интерьер караулки, которая, как и тюрьма, давно уже не использовалась. Хотя кое-какая обстановка внутри сохранилась.

Посередине под арочным сводом подземной караульной комнаты стоял тяжелый дубовый стол с толстой столешницей, растрескавшейся от времени. Рядом с ним — длинные скамьи. По стенам — черная плесень. В углу в древнем камине, сложенном из грубо обтесанных камней, пылал огонь, перед которым на железной решетке жаровни, набитой раскаленными углями, лежали щипцы, заостренные прутья, крюки и прочие пыточные средневековые инструменты страшного вида, точного назначения которых я не знал, но не сомневался, что все они предназначены для причинения боли, как и деревянная дыба, расположенная рядом.

На отдельном табурете у стены сидел капитан Годэн. Его руки, скованные железными кандалами, прикрученными длинной цепью к массивному железному кольцу, вделанному в стену, имели весьма ограниченную свободу. Сам он выглядел еще более избитым, чем накануне. Синяя военная форма на нем вся была изодрана, а побитое лицо опухло еще больше. На растрескавшихся от побоев губах выступала кровь. Но голову француз по-прежнему держал гордо и глядел все так же нагло и с вызовом, несмотря на собственное бедственное положение.

Похоже, Федор Дорохов, который расположился на табурете напротив пленника, пока, на самом деле, мало чего от него добился. От самого Дорохова несло перегаром и чесноком. Глаза его покраснели, налившись кровью, а под ними залегли глубокие тени. Обе его руки и голова были перевязаны окровавленными тряпками, а лицо покрылось жесткой щетиной, отчего поручик выглядел ненамного лучше допрашиваемого. После вчерашнего чувствовал Федор себя, судя по его виду, совсем не лучшим образом.

Я подошел поближе и обратился на французском к Годэну:

— Отчего же вы, капитан, не желаете разговаривать с поручиком?

Пленник по-прежнему молчал, лишь взглянул на меня с ненавистью, попытавшись изобразить разбитыми и опухшими губами презрительную ухмылку. Я же продолжал говорить:

— Зря ухмыляетесь, капитан. Я пришел, чтобы попытаться облегчить вашу участь. Если не будете разговаривать с нами, то поручик впадет в ярость и запытает вас до смерти. Он слишком вспыльчив. Потому не желательно доводить этого человека до крайности. А еще он безумно храбр в бою и лично вчера вечером застрелил и зарубил больше десяти ваших солдат во время штурма этой крепости. И, уверяю вас, что он не остановится. Стоит мне лишь уйти отсюда ни с чем, как он подвесит вас на дыбу и начнет прижигать тело раскаленными железяками. Вы этого хотите?

— Пытать меня собираетесь? А где же ваша честь, князь? Разве так положено обходиться с пленным офицером? Жаль, что я не убил вас… — наконец пробормотал Годэн хоть что-то.

— Не убили, капитан, поскольку не смогли зарубить меня саблей. Если бы могли, то зарубили бы непременно. Я видел горячее желание моей смерти в ваших глазах во время нашего поединка. Потому не сомневаюсь в вашем искреннем желании убить меня. Но только не получилось у вас. В решительный момент вы пропустили мой удар в челюсть, которого не ожидали. Русского князя не так-то просто убить в честном бою, даже такого ослабленного после тяжелого ранения, как я. И вы убедились в этом. Не так ли? — перебил я, рассматривая большой синяк с распухшей гематомой на щеке француза в том месте, куда пришелся мой удар, после чего моя левая рука тоже припухла и болела до сих пор.