Герои

— Они уже за оградой? — Брейт привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за Ручьёво плечо. Его голос звенел от возбуждения, глаза разгорелись, как у мальчишки, которому не терпится узнать, что же ему подарят на день рождения. Его голос звучал так, как должен был чувствовать себя сам Ручей в преддверие битвы. Но он чувствовал себя иначе. Он чувствовал тошноту и жар, вопреки дующей в лицо сырой прохладе.

— Нет. А разве тебе не положено быть внизу?

— Пока их нет — не положено. Ведь не каждый день такое увидишь, правда?

Ручей оттёр его локтем.

— Свали и всё! От твоей вони меня мутит!

— Ладно, ладно. — Брейт прошаркал прочь, обиженно косясь, но Ручей был не в состоянии изливать приязнь. Лучшее, что получалось — не изливать завтрак, которого он не ел.

Терпила стоял у другого окна, с луком через плечо.

— Думал, ты будешь рад. На подходе твой шанс стать героем.

— Я рад, — отрезал Ручей. А также вконец не обосраться.

Мид устроил свою ставку в общем зале постоялого двора, просторном, по меркам Севера, как дворцовая палата, вдвойне высоком и с галереей на уровне второго этажа. Его и украшали всю ночь как дворец — роскошными гобеленами, наборными сервантами, позолоченными подсвечниками и всем прочим, подобающим личной резиденции лорда-губернатора убранством, за чудовищную цену перевезённым в повозках через пол-Севера. В углу примостилась пара скрипачей и, щёгольски улыбаясь друг другу, выпиливала бойкую камерную музыку. Работящие слуги Мида даже взгромоздили три непомерных картины маслом: два полотна, воссоздающие великие битвы Союзной истории, и, невероятно — сердито глядящий с высока портрет самого Мида в старинных доспехах. Финри некоторое время смотрела на него раскрыв рот, понятия не имея, смеяться ей или плакать.

Большие окна выходили на юг, на порабощённый сорняками двор, на восток, через усыпанные крапинками деревьев поля в сторону задумчивых чащ, и на север, где стоял городок Осрунг. Все ставни были распахнуты настежь, и по комнате плыл прохладный ветерок, путая волосы и перебирая бумаги. Офицеры сгрудились у северных окон и рьяно ловили взглядами обрывки штурма. Посередине Мид, в режущем глаз мундире алого цвета. Когда Финри мягко подошла к нему, он покосился и легонечко, неприязненно, усмехнулся, как брезгливый едок, выискавший насекомое в салате. Она ответила цветущей улыбкой.

— Можно мне позаимствовать вашу подзорную трубу, ваша милость?

Он кисло подвигал губами, но, оказавшись заложником этикета, вручил её.

— Конечно.

Дорога изгибалась к северу, грязная лента на грязных полях, запруженных раскинувшимся лагерем — палатки высыпали беспорядочно, будто проросшая за ночь грибница. За ними была земляная насыпь, что люди Мида накидали по темноте. За нею, сквозь дымку тумана и мороси, она едва различила частокол ограды Осрунга, пожалуй, даже с намёком на прислонённые осадные лестницы.

Её воображение заполнило пробелы. Шеренги марширующих воинов с приказом вперёд, на бревенчатую стену, мрачнолицых и решительных под ливнем стрел. Раненых волокут назад или бросают там, где они упали. Валятся камни, лестницы сталкивают с частокола, людей режут, как только им удаётся перелезть на настил, кричащих, сшибают копьями, и они бьются оземь внизу.

Хотелось бы знать, где среди всего этого играет в героя Хэл. В первый раз она почувствовала за него укол тревоги, холодную дрожь по плечам. Это не игра. Она опустила подзорную трубу Мида, закусывая губу.

— Где черти носят Ищейку с его оборванцами? — требовал ответа у капитана Хардрика лорд-губернатор.

— По-моему на дороге они были позади нас, ваша милость. Его разведчики наткнулись на сожжённую деревню, и лорд-маршал отпустил его разобраться. Они должны появиться здесь через час или два…

— Само собой. На его всезнающее пожатие плечами можно положиться, вот только когда на носу битва — что-то его не видать.

— Северяне по природе коварны, — бросил кто-то.

— Трусливы.

— Их присутствие лишь замедлило бы нас, ваша милость.

— Вот это верно, — фыркнул Мид. — Прикажите поднять в атаку все подразделения. Я хочу сокрушить их. Я хочу стереть в пыль этот город, и пусть каждый не спасшийся бегством северянин будет убит.

Финри не смогла удержаться.

— Разве не было б мудро оставить в тылу хотя бы один полк? Насколько я понимаю, леса к востоку не слишком тщательно…

— Вы взаправду считаете, что не прогадаете с замыслом, заменить меня вашим мужем?

Настала невозможно долгая пауза, во время которой Финри прикидывала, быть может она видит сон.

— Умоляю вас…

— Разумеется, как человек он вполне приятен. Храбр и честен, и всё прочее, о чём любят ворковать жёны. Но он дурак, и что ещё хуже, сын знаменитого изменника и впридачу женат на ведьме. Его единственный влиятельный друг — ваш отец, а дни вашего отца под солнцем измеряются скромными цифрами. — Мид говорил мягко, но не настолько мягко, чтобы его нельзя было легко расслышать. У одного молодого капитанчика от неожиданности отвисла челюсть. Кажется, Мид не столь уж тесно связан узами этикета, как она полагала.

— Я пресёк попытку Закрытого совета помешать мне занять место лорда-губернатора после брата, вы знали об этом? Закрытого совета. Вы в самом деле думаете, что какая-то солдатская дочка сможет преуспеть там, где потерпели неудачу они? Ещё один раз обратитесь ко мне без должного уважения, и я раздавлю вас вместе с вашим мужем как мелких, настырных, надоедливых вшей, коими вы и являетесь. — Он невозмутимо выдернул трубу из её обмякшей руки и направил на Осрунг, совершенно так, как если бы он ничего не говорил, а её вообще не существовало.

Финри полагалось выпалить какой-нибудь едкий ответ, но единственной вещью, пришедшей на ум, была неудержимая тяга врезать кулаком по стеклу подзорной трубы Мида и вогнать её тонкий конец ему в череп. В комнате стало отвратительно ярко. Скрипки резали уши. Лицо горело, как от пощёчины. Ей удалось лишь сморгнуть и смиренно удалиться. На другую сторону комнаты она плыла, казалось, совсем не перебирая ногами. Парочка офицеров, смотревших как она идёт, что-то пробормотали промеж себя, очевидно, участвуя в её безответном унижении и, несомненно, тоже им наслаждаясь.

— Вы здоровы? — спросила Элиз. — Вы бледновато выглядите.

— Я чувствую себя превосходно. — Точнее сказать, кипела яростью. Оскорблять её это одно, и ладно, она это заслужила. Оскорблять же мужа с отцом — дело совершенно другое. Такое, за которое старая гадина заплатит сполна, поклялась она.

Элиз придвинулась ближе.

— Что мы сейчас будем делать?

— Сейчас? Сидеть здесь как примерные девочки и рукоплескать, пока идиоты громоздят гробы.

— Ох.

— Не волнуйся. Попозже тебе дадут всплакнуть над раной-другой, а, если тебя обуяла печаль, то похлопай ресничками об ужасной никчемности всего этого.