Герои

— По-вашему, я не заметил?

— Другое сорвано с опоры в ходе последнего разряживания, и, боюсь, переустановка займёт значительное время.

— У третьего, — юлил Денка, — обнаружена небольшая трещинка, требующая пристального изучения. Я… — его лицо сломалось, как если бы он ужаснулся, что в него собираются всадить меч, — крайне не хотел бы рисковать, заряжая его снова.

— Не хотели бы? — Неудовольство Байяза давило тяжким грузом. Даже стоящий в стороне Горст почувствовал мощную тягу встать на колени.

— Дефект отливки металла, — сумел выдохнуть Сауризин, награждая коллегу ядовитым взглядом.

— Мои сплавы совершенны, — бренчал Денка, — неравномерный состав взрывчатых порошков, вот что следует…

— Винить? — Голос мага был едва ли не настолько же устрашающ, как отгремевший взрыв. — Поверьте, джентльмены, после битвы всегда остаётся множество виноватых. Даже на победившей стороне. — Старички явно униженно пали духом. И тут Байяз махнул рукой и угроза миновала. — Ладно, бывает. В целом это был… крайне интересный показ.

— Что вы, лорд Байяз, вы так добры…

Их подобострастный лепет стихал, пока Горст пробирался туда, где несколькими минутами ранее стоял стражник. Тот лежал в высокой траве, широко разняв руки, в его шлем врезался зазубренный кусок гнутого металла. Один глаз, всё ещё видимый сквозь изломанное забрало, таращился в небо в последнем мгновении чрезвычайного удивления. Воистину, каждый из них — герой. Щит стражника лежал неподалёку, золотое солнце на нём переливалось, когда из-за туч показывался его двойник. Горст подобрал его, просунул левую руку в ремни и побрёл вверх по течению, к Старому мосту. Когда он проходил обратно, Байяз опять сидел на складном кресле, закинув один сапог на другой. Его забытый посох валялся рядом в мокрой траве.

— Как следует их назвать? Это орудия, извергающие огонь, значит… огненные орудия? Нет, глупо. Трубы смерти? Ведь названия очень важны, а я никогда не умел с ними ладить. У вас, у обоих, нет мыслей?

— Мне понравилось «трубы смерти»… — пробубнил Денка.

Байяз не слушал.

— Полагаю, кто-нибудь в своё время придумает что-нибудь подходящее. Что-нибудь простое. У меня такое чувство, что мы ещё вдоволь насмотримся на такие устройства…

Разумное обсуждение

Насколько мог судить Ручей, дела пошли вразнос.

У Союза на южном берегу реки двойной ряд лучников. Присели за оградой и заряжают свои проклятые мелкие самострелы. Резко вскакивают, все как один, и выпускают трескучий град болтов в северную оконечность моста. Там за утыканной стрелами щитовой стеной сгорбились карлы, позади, бестолково запутав копья, к ним плотно прижимаются трэли. Пару визжащих воинов, тоже утыканных стрелами, вытаскивали из рядов, не прибавляя сражавшимся храбрости. И, заодно, храбрости Ручью. Тому, что от неё осталось.

С каждым выдохом он, почти что вслух, проговаривал слова. Пора бежать. Куча тех, кто уже. Матёрые дядьки, с именами и прочим, спасались, убегая из боя на том берегу. Какого чёрта сидят Ручей и другие? С хера ль их колышет, удержит ли Коль Долгорукий какой-то город или сохранит ли Чёрный Доу на плечах старую Бетодову цепь?

К югу от реки бой окончен. Союз вломился в последние дома и перерезал защитников, либо начисто сжёг их, с тем же итогом — по воде ещё тянулся дым. Вот теперь они готовы взяться за мост, с той стороны подходил слитный клин солдат. Ручей никогда не видел настолько тяжело бронированных воинов, закованных с ног до головы в металл так, что они казались скорее выкованными у горнила, нежели рождёнными. Он подумал о кособоком оружии своей еле шевелящейся команды. Тупые ножи и гнутые копья. Всё равно, что пытаться булавкой сразить быка.

Новый шквал маленьких стрелок с присвистом прилетел из-за водной преграды и большой, могучий трэль подпрыгнул, пронзительно вопя, сметая с пути соратников, а затем рухнул с моста прямо в воду. Там, где прошёлся он, щитовая стена провисла, задний ряд растянулся порознь, открывая прорехи. Никому из них не охота тупо сидеть на корточках и быть нашпигованными, а встречать грудью бронированных нелюдей хотелось ещё меньше. Может Чёрному Доу и по душе запах палёных дезертиров, но Чёрный Доу отсюда далече. А Союз страшно близко, и упрямо старается сблизиться ещё теснее. Ручей почти глазами видел, как защитников покидают кости, когда те опасливо попятились, сразу все вместе — щиты расцепляются, копья вразнобой.

Названный, тот, кто возглавлял щитовую стену, обернулся и заорал, размахивая секирой, затем упал на колени, пытаясь дотянуться куда-то сзади себя. Он рухнул вниз лицом, из тонкого плаща торчал арбалетный болт. Затем кто-то на другой стороне моста протяжно закричал, и Союз двинулся вперёд. Весь этот начищенный металл, топоча, приближался, как один разъярённый зверь. Не диким набегом оравы карлов, но неумолимой, исполненной цели поступью. Вот так, без единого нанесённого удара, стена щитов распалась и воины побежали. Как только они показали спины, очередной шквал стрел свалил не меньше дюжины и раскидал остальных по площади, как Ручей хлопком распугивал мотыльков.

Ручей смотрел, как по мостовой волочится человек с тремя болтами в теле. Смотрел на него во все глаза, дыхание ёрзало в горле. На что похоже ощущение, когда в тебя входит стрела? Глубоко в плоть. В шею. В грудь. В яйца. А меч? Такой острый металл — в такое мягкое тело. На что похоже ощущение, когда отрубают ногу? Насколько сильной может быть боль? Он долгое время ежедневно мечтал о битве, но так уж вышло, что ни разу прежде о ней не задумывался.

Пора бежать. Он повернулся к Терпиле, сказать об этом, но тот отправил в полёт стрелу и, ругаясь, доставал следующую. Ручей должен был делать то же самое, как и велел Поток, но лук стал весить тонну, рука так ослабла, что едва ли могла на нём сомкнуться. О, мёртвые, да он болен. Им пора бежать, но он настолько струсил, что не в силах даже вымолвить это. Слишком струсил, чтобы показать свой вонючий, вопящий, дрожащий страх товарищам внизу. Всё на что его хватало — стоять здесь, высунув в окно лук, и даже не натянув тетиву, словно парень, который достал свой хрен, чтобы пописать, но ничего не получалось, потому что кто-то был рядом.

Он услышал, как снова дёрнулась тетива Терпилы. Услышал, как тот кричит:

— Я спускаюсь! — идя к ступенькам, вытаскивая одной рукой длинный нож, в другой уже был топорик. Ручей смотрел на него полураскрыв рот, но не произнёс ни звука. В тисках между страхом остаться здесь и страхом спуститься вниз.

Он пересилил себя и выглянул в окно. Воины Союза наводняли площадь, тяжеловооружённые, и позади шло множество новых. Дюжины. Сотни. В них били стрелы из домов, прямой наводкой. Повсюду трупы. С крыши мельницы слетел камень и вмялся в шлем, сбивая союзного наповал. Но они были везде, рыскали по улицам, колотили в двери, рубили отползавших раненых. У моста стоял офицер Союза, указывая взмахом меча на здания, одетый в чудную скоморошью куртку с золотым шитьём, как тот взятый Трясучкой пленный. Ручей поднял лук, нашёл себе цель и наконец-то натянул тетиву.

Не смог. Его уши заложило безумным грохотом, он разучился думать. Он так отвратительно задрожал, что едва способен был видеть, и под конец зажмурил глаза и выпустил стрелу в никуда. Его единственный выстрел. Бежать слишком поздно. Они повсюду вокруг дома. Попались. Он упустил шанс, а теперь везде был Союз. В лицо полетели щепки, и он отшатнулся внутрь чердака, поскользнулся и упал на задницу, проехав каблуками по половице. Расщепив древесину, в оконную раму зарылся арбалетный заряд. В комнату заглянул яркий, прошедший насквозь наконечник. Он лежал и смотрел на него, упираясь локтями. Он хотел к матери. О, мёртвые, как же он хотел к матери. Каково это, для мужчины, хотеть к маме?