Героический эпос народов СССР. Том второй

— Каландар! Разве сам ты не можешь запретить!

— Тагсыр! Ведь я не падишах, чтоб запрещать.

— Послушай, каландар, считай, что конюшня — твое царство, ты властен делать там все, что нужно. Я разрешаю. С пешехода, что пройдет по этой улице, взимай пять золотых, кто поедет на осле — семь с половиной золотых, с всадника на коне — десять золотых, на кобыле — пятнадцать золотых.

— О такой работе, тагсыр, я всю жизнь мечтал. Деньги эти почитай у меня уже в кармане.

Вернулся Гёроглы и уселся на супа. А откуда кому знать, какое ему падишах дал разрешение. Появится бедняга пешеход, хочет пройти сторонкой — Гёроглы схватит его, ударит о землю, да еще в живот ногой пять-шесть раз ткнет:

— Вынимай пять золотых!

Пока он дерется с пешеходом, бедняга на лошади проскочить хочет. Гёроглы бросается к нему, стаскивает с лошади, швыряет на пешего.

Так он хватал всех — кто ехал на осле и кто на кобыле. Приходили их родственники, платили выкуп.

По всей крепости пронеслась весть: "О люди! Хан отдал эту улицу во власть бесноватого каландара". И чтобы ни одна живая душа там не показывалась, решили жители загородить улицу с обоих концов.

А Гёроглы только этого и надо было: он хотел прогуливать Гыр-ата так, чтобы его никто не видел.

Начиная с этого счастливого дня, Гёроглы седлал Гыр-ата и выводил прогуливать его — ночь за ночью, день за днем, сорок дней и ночей, по утренней и вечерней прохладе.

Гыр-ат вошел в тело, повеселел, каждая жилка в нем заиграла. Не наглядеться на Гыр-ата!

"Эй, мой Гыр-ат, мой Гыр-ат! Теперь ты стал такой, как прежде. Теперь, пожалуй, довезешь до Чандыбиля. Но лучше все же получить позволение падишаха", — подумал Гёроглы, набросил на Гыр-ата несколько попон, привязал к его шее веревку в пять кулачей, перекинул через плечо палку в полтора кулача, взял в руку конец веревки и отправился к падишаху, покрикивая на Гыр-ата и выставив палку вперед. Подошел он к воротам дворца и закричал:

— О мой падишах! Хотите взглянуть на коня, выходите сюда тагсыр!

Шах Балы-бек вышел вместе с сорока приближенными к воротам крепости и сел, прислонившись спиной к крепостной стене.

— Эй, каландар!

— Слушаю вас, тагсыр!

— Слыхал я, что этот Гыр-ат обучен всяким штукам. Слыхал я, что приходит он к ханским дверям, останавливается и вежливо кивает. Кто может заставить его сделать это?

— Это может сделать тот, кто знает песни Гёроглы.

— А ты их знаешь?

— Я немного знал, тагсыр, но, пораженный вашим великолепием, все позабыл. Если бы нашелся кто другой, кто знает, пусть он попробовал бы спеть.

Падишах велел объявить через глашатаев: "Кто знает песни Гёроглы?"

Тут появился старый кызылбаш и закричал:

— Я знаю, о тагсыр!

Старика звали Шахали. Когда-то он был в плену в Чандыбиле, воротился оттуда и знал несколько песен Гёроглы.

— Ну, зангар, пой песню!

— Будет исполнено! — ответил курд и, сев на Гыр-ата, пропел песню:

"Хочешь, казни иль милуй, но в битвы день Ослепительно красив арабский скакун. Когда джигит защищает, холит его, Чудодейственна бывает его красота. Золотые кисти на попоне его, Как на девичьем наряде — бахрома; Словно яблоки, блестят его глаза, Ослепительна его мощь и красота. Плавно и медленно он набирает ход, Пустыни и степи он может преодолеть, Черны, как ночь, колени и грива его, Этого скакуна ослепительна красота. Челка его достигает до ноздрей, От погони уйдет, в погоне настигнет врага, Мощную пасть широко раскрывает он, Ослепительна его сила и красота. Сколько дней я наслаждался им. Лекарства не найти от страсти моей. О Шахимердан, говорит Гёроглы, До чего ж удивительна его красота".

Но после песни Гыр-ат не стал танцевать.

— Слезай, Шахали! Гыр-ат не станет танцевать. Ну-ка, пусть сядет каландар и заставит его танцевать.

— Да нет же, тагсыр. Глядите-ка… — возразил курд и ударил коня. Гыр-ат встал на дыбы и подбросил старика вверх на высоту пики. Старик взлетел и снова упал на спину коня, крепко уцепясь за него.

— Эй, Шахали! Это зрелище никуда не годится. Сказано тебе слезай, значит, слезай!

— Не торопитесь, тагсыр! Я знаю еще одну песню Гёроглы.

— Что ж, коли знаешь, спой!

— Я спою, тагсыр! Эту песню суннит Гёроглы сложил в ненастный день, с дождем и бурей, когда, возвращаясь с набега, переваливал через гору Ходжа, — ответил курд и запел.

"На угрюмых вершинах седых и снежных гор Жестокая буря свирепеет с дождем, Все обледеневает после дождя, Упорные, злые ветры дуют тогда. Со скакуна недоуздок не снимай, Крепко знай свое дело, уверен будь, В день битвы лютой на мерина не садись, Пропадет, погибнет твое дело тогда. Если джигит не знает, что значит честь, Если Шахимердан не станет другом ему, Если без полководца войско пойдет в поход, Будет любая рать побеждена тогда. Каждому — свое: утки в озерах живут, В пустыню за джейраном надо идти: Если джигит бродит в чужих краях, Немеет он от тоски, жалок бывает тогда. Когда боевым задором вспыхнет Гёроглы, Когда, разъяренный, неистов бывает он, Когда в боевой схватке он встретит врага, От врага оторваться трудно бывает тогда".

Но Гыр-ат не стал танцевать после этой песни. Ведь когда курд пропел — "В день битвы не садись на мерина", он, сам того не понимая, оскорбил Гыр-ата.

Падишах начал сердиться.

— Шахали, почему не слезаешь с коня, когда тебе говорят — слезай? Пускай сядет сам каландар и заставит коня танцевать.

— Но я, тагсыр, знаю еще одну песню Гёроглы.

Кто садился на Гыр-ата, тому никак не хотелось слезать с него. Вот Шахали и думал: "Если спою я, что умер Гёроглы из Чандыбиля, не заиграет ли Гыр-ат, милый мой?"

И курд, сидя верхом на Гыр-ате, спел песню:

"Словно охотник, в разные стороны я иду, Мне бы золотом, богатством обладать. Я могу разорить, разрушить Чандыбиль, Мне бы золотом, богатством обладать. Истинного джигита всегда признает Гыр-ат, Если аллах поможет — счастье придет, Умер владетель Чандыбиля — Гёроглы, Мне бы золотом, богатством обладать. Верхом на Гыр-ате — наслажденье скакать в горах, Видом подобным сунниты поражены. Будет лежать в развалинах Чандыбиль, Мне бы золотом, богатством обладать. Шахали улыбается в усы — вей-ала, Красный и красивый халат — вей-ала, Сокол тянется к озерам — вей-ала, Мне бы золотом, богатством обладать".

Но и после этой песни Гыр-ат не стал танцевать. Падишах совсем рассердился.

— Почему не слезешь, когда тебе велят? Почему не повинуешься? Каландар, наверное, уже вспомнил песни, пускай он сядет, пусть он заставит коня танцевать. А иначе Гыр-ат танцевать не станет.

Шахали не вынес укоров великого шаха и дважды ударил коня плетью по животу. Гыр-ат взвился ввысь. На этот раз он подскочил вверх на высоту трех пик.

Гёроглы выпустил веревку, и Гыр-ат бросился в сторону.