Героический эпос народов СССР. Том второй

— Что это за скороход? — спросила она своих скороходов.

— Это один из новых скороходов хана, милая бабушка.

Старуха сперва забеспокоилась: "Не иначе как один из тех окаянных проник в крепость". Но вскоре страх ушел от нее. "Вот появилась я на улицах, — размышляла она, — отправилась приветствовать хана, и ко мне бегут скороходы… А то, глядишь, и придворные хана, сокольничие — все переметнулись бы ко мне, тогда бы я всей страной могла овладеть!"

Приехала она в свой дворец, сама закрыла ворота, а ключи положила в карман.

"Раз кто-то из тех окаянных появился в крепости, надо быть осторожной!" — подумала старуха.

— Чтоб никто, кроме пяти скороходов, не входил во дворец, даже сам Эзраил!

Одним из пяти скороходов был Гёроглы.

Старуха выдавала своим старым скороходам сорок агри рису, двенадцать агри масла, много моркови, луку, мяса, а потом еще фунт чаю, десять агри табаку. "Пожалуй, новый скороход будет побойчее", — подумала она и выдала ему шестьдесят агри рису, двадцать пять агри масла, два фунта чая, сорок агри табаку, потом дала еще жирного ягненка, промолвив:

— Надо сегодня тебя уважить как гостя!

— Да ты удачливый парень, гость-скороход. Твой приход пришелся нам очень кстати. Старуха дала нам сегодня много еды, — заметили скороходы.

— Где бы я ни появился, джигиты, мой приход всегда бывает кстати. Да это еще что! Вот увидите, что будет позже!

Новый человек всегда услужить рад, вот скороходы и обратились к Гёроглы:

— Эй, гость-скороход! Мы бегали целый день и устали. Ты устал меньше. Зарежь-ка нам этого ягненка. Приготовь, если искусно готовить умеешь, кабла, шохле, яхна, а потом разбуди нас, а мы пока вздремнем часок. Вот увидишь, мы устроим так, что старуха даст тебе работу получше нашей.

— Джигиты! Мне хорошо будет и тогда, если вы будете считать меня равным себе. Укладывайтесь и спите спокойно, — сказал Гёроглы и подумал: "Даст бог, я разделаюсь с вами".

Усталые скороходы тут же уснули.

Гёроглы зарезал ягненка, разрубил мясо на четыре части и положил в котел. Положил туда луковицу, разделив ее пополам, бросил горсть соли и стал раздувать огонь. Дрова были сухие. Когда мясо прокипело пять-шесть раз, Гёроглы достал один кусок и съел, промолвив! "Сварилось ли мясо?" После этого достал и другой кусок, говоря: "Хватит ли соли?" Съел и еще один кусок, сказав: "До чего вкусно!" Потом насыпал рису в бульон и размешал поварешкой. Получилась жиденькая каша.

Гёроглы начал будить скороходов, но они храпели, не просыпаясь.

— Когда они проснутся, затеют со мной драку, будут допытываться, куда подевал я мясо ягненка. Съем-ка я и кашу, а потом помолюсь за спасение их душ.

Съев кашу, он воскликнул:

— Но ведь они живые, кто же молится за спасение душ живых? Уж если я хочу с ними обойтись по-родственному, придется убить их, а потом уж и молиться.

Взял он большой шестопер и перебил спящих. Всех четверых убил, а трупы сбросил в каменный колодец, что был у старухи во дворе. "Вот и колодец кстати пришелся!" — подумал про себя.

Вошел Гёроглы в покои старухи. Всюду висят светильники, в чайнике горячий зеленый чай, горой лежит сахар, набат. Над огнем на вертелах жарится шашлык.

На постели у старухи девять перин, в изголовье — девять подушек, в изножии пять подушек; укрытая тонким покрывалом, лежит она, утопая в перинах. У изголовья сидят две служанки и шелковыми платками поочередно обмахивают старуху.

Гёроглы смотрел на них из-за двери, как кот на мышь, а когда к полуночи они задремали, Гёроглы вбежал в комнату и придушил их, как кур. Затем отнес и бросил трупы в колодец.

— Скороходов было четверо, так что выходит одна на двоих. Ну, да как-нибудь обойдетесь, друзья… — прошептал он.

Теперь Гёроглы спокойно вернулся в покои старухи, покурил, выпил чаю, поел шашлыку. Вертел он снова сунул в огонь, подумав: "Может, еще пригодится".

Подойдя к изголовью старухи, осторожно приподнял покрывало.

— Кто это осмеливается открывать мое лицо в такое время?

— Ну, а если и открыть тебе лицо, ты что, выкинешь, что ли?

При звуках его голоса, столь страшного для нее, старуха резко поднялась с постели. Видит — у ее изголовья сидит Гёроглы…

— О сын мой, салам-алейкум! Будь гостем, давай поздороваемся, как заведено исстари.

Они крепко пожали друг другу руки… Что ж, сами знаете, каково бывает захваченному врасплох человеку.

— Из такой дали ты пришел, сын мой, столько тягот перенес. Стоило ли так утруждать себя? Я ходила за Гыр-атом, кормила его, холила. Как раз завтра я собиралась оседлать его и привести к тебе. А еще я хотела привести двух верблюдов и девушек-невольниц.

И старуха начала болтать без умолку все, что приходило ей на ум.

— Милая бабушка! Я пришел сам, чтобы не затруднять старого человека.

— О сын мой! Ты говоришь "чтобы не затруднять", а взгляд у тебя грозный, губы дрожат, ты бледен. Спой мне песню, из нее я узнаю, добро или зло ты замыслил.

— Эх, милая бабушка! Неужто я пешком пришел из Чандыбиля, чтобы петь тебе песни?! — возразил Гёроглы, но, подумав, запел:

"В мой родной Чандыбиль тебя я привел, Над мнимой нищетою сжалился я. В доме своих отцов дал я тебе приют, Богато одарил, старуха, тебя. За все за это, в ответ на мое добро, Терзания и муки дала ты мне, Вероломно Гыр-ата украла моего, В тайной твоей норе нашел я тебя. Это ль твои медоточивые уста? Это ли воровские руки твои? Бежать тебе некуда, старуха. Сейчас По справедливости убью я тебя. Где, говори, спрятан мой конь Гыр-ат? От гнева моего тебе не уйти, Убью я тебя, вырву твои глаза, Это, старуха, аллах карает тебя. Долго тебя искал, нашел наконец, Врагом твоим стал, напал на твои следы. Уши и нос я теперь отрежу тебе. Будут смеяться люди, глядя на тебя. Гёроглы, наконец я цели достиг. Наконец утешилось местью сердце мое, О возвращении Гыр-ата я Истину молил, До моего жилища он доведет меня".

Когда он допел, старуха, закрыв уши, сказала:

— Сын мой, твоя песня мне неприятна…

— А ты покрепче заткни себе уши, милая бабушка, — сказал Гёроглы и ножом отрезал ей уши. — Милая бабушка! На очаге у тебя жарился кебаб. В этой крепости у меня нет другого дома, нет родни, поэтому я его съел. Прости мне мое прегрешение, милая бабушка. — Он протянул ей уши и продолжал: — Но чтобы и ты не осталась без кебаба — на, это самый мягкий кебаб, поешь!

Словно бродячая собака скаля зубы, старуха металась в разные стороны.

— Не вертись, бабушка, или я убью тебя!

И начала старуха жевать уши беззубым ртом — челюсть то и дело упиралась в нос.

— Милая бабушка, да тебе, вижу, нос мешает. Я помогу — уберу и его! — сказал Гёроглы и отрезал нос вместе с верхней губой. — Милая бабушка, смотри-ка, и нижняя губа у тебя отвисла, надо и ее убрать.

Он отрезал губу, и лицо старухи стало совсем гладким, как ось маслобойки. Схватив старуху за плечи, поволок к очагу, толкнул ее в грудь так, что она упала. Бедная старуха рыдала, исходя кровью, а увидев, как он подошел к ней, с ужасом подумала: "Чего он еще хочет?" Гёроглы схватил раскаленный вертел и вогнал его ей в живот. Вертел с шипеньем вышел из спины — душа старухи вылетала вслед.