Героинщики

– На, выпей, - он передает мне бокал с виски.
– Трудно тебе здесь, со всеми?

– Ага, - соглашаюсь я, делая скромный глоток.

Мой старик определенно смотрит на меня, будто хочет сказать: «Не повезло тебе что обе девушки здесь». Неодобрение с некоторым налетом облечения сочетаются в моем взгляде, кажется, я начинаю зарабатывать репутацию ухажера и мошенника.

Франко смотрит на Фиону, затем поворачивается ко мне:

– Познакомь нас, подонок рыжий.

– Фиона, это - мой друг, Фрэнк Бэгби. Можно просто Франко.

Можно просто Попрошайка. Можно - Говнюк. Или Генералиссимо. Или психованный Хуй. А я его боксерская груша, которая брала на себя все его пинки в «Виктории» в Лейте. ДУФ-ДУФ-ДУФ ...

– Привет, Фрэнк, - она протягивает ему руку, но он почему-то целует ее в щеку, этот мудак умеет удивить (без всякого злого умысла) сюрпризом - так держать, попрошайничает.

– Марк много о тебе рассказывает, - продолжает она.

Глаза Бэгби сразу вспыхивают:

– И что говорит?
– Он заглядывает мне в душу, если, конечно, от нее что-то осталось.

– Исключительно хорошие вещи, - спокойно отвечает Фиона.

Рожа Бэгби расслабляется, даже становится похожей на человеческую, благодаря чуть заметной улыбке. Господи, она даже этого мудака сумела очаровать! Он обнимает меня за плечи.

– Мы лучшие дружки, ага, Марк? Знаю его с ебаных младших классов. С пяти лет.

Я напряженно улыбаюсь, делаю большой глоток виски, которое обжигает мне горло.

– Да, один из лучших друзей, - я на мгновение и сам верю в то, что говорю.

Сегодня я имею право на вольности, поэтому от души бью его в грудь.

Бэгби даже не заметил; он в своей стихии, всегда прекрасно чувствует себя на похоронах, как и все психопаты. Мне кажется, что ему просто нравится приносить в чужие жизни смерть и отчаяние, но на похоронах такие мудаки уже и так видят результат; им нечего здесь делать, поэтому можно просто расслабиться и получать удовольствие. Он притягивает меня к себе, мое лицо оказывается прямо перед его психованный рожей, я чувствую его горячий, темный, дымный аромат.

– А мы никогда с тобой не тусили вдвоем, даже просто пива не выпили так, чтобы без всей этой обычной ебаной суеты.

Потому что с тобой каждые посиделки заканчиваются избиением первого попавшегося мудака.

– Я в основном в Абердине, Фрэнк.

– Но ведь не все время, блядь. Видимо из-за того, что мы всегда кого-то пиздим на таких посиделках.

Мы? Ебаный подонок.

– Нет ... Мы всегда так весело проводим время, мы с тобой вдвоем.

– Лучше, бля, и не представить, - объявляет он Фионе, затем обводит одной рукой весь зал, другой прижимая меня еще сильнее:

– Ни у кого здесь нет такого чувства юмора, как у нас, да, парень? Ничего, блядь, им не объяснишь, простите за мой французский, - извиняется он и пытается пролить свет на наш уникальный стиль общения.

Хейзел слышит весь этот разговор и подходит к нам.

– Я записала для тебя кассету, то живое выступление «Joy Division».

– «Still»?

– Да.

– Клево, спасибо. Слышал, что на том выступлении они удивительно хорошо выполнили

«Сестричку Рэй», - вежливо улыбаюсь я.

У меня был этот альбом с тех пор, как он появился в продаже, но я не хочу ее расстраивать. Мы всегда записывали кассеты друг для друга, хотя Кайфолом и говорил, что это - проявление неприкрытой агрессии и эгоизма, но для нас это был своеобразный способ поддержки. Я уже вижу внутренним зрением, как на панельке кассеты написано аккуратным почерком Хейзел: «Joy Division»: «Still».

Повисает неловкая пауза, я улыбаюсь и допиваю виски, Хейзел виновато опускает голову, часто мигая глазами, извиняется и уходит в буфет. Я перехватываю взгляд Фионы, и у нас начинается новая волна вежливого общения: к нам подходят мама и папа, Кизбо, Мойра и Джимми, потом кто-то из маминых родственников, которые приехали, чтобы успокаивать ее и поддерживать.

Я вижу, как Элисон направляется в буфет, и перехватываю ее:

– Эли ... Очень жаль твою маму. Насколько все плохо?

– Я уже привыкла, - она резко улыбается, как ножом по сердцу.
– Не думаю, что ей много осталось. Но спасибо, что спросил.

Она возвращается в бар, где стоят остальные девушки, и собирается уйти. Но вдруг останавливается, задумывается на мгновение и говорит:

– Келли просила передать от нее привет и сочувствие, она извиняется, потому что не смогла прийти. У нее экзамены на следующей неделе.

– Понимаю, - отвечаю я и смотрю ей вслед, когда она идет к Мэтти и Геву.

Вижу, как Фиона разговаривает с Томми и Джеффом, потому успокаиваюсь и подсаживаюсь к матери. На ней старенькая шляпа, потому что она не успела покрасить седые корни волос. Она снимает ее, белокурые крашеные локоны падают ей на лоб, а по лицу начинают течь слезы, смывая ее макияж. Горе выходит изнутри, и она плачет вслух.

– Иногда я думаю, что это сам Господь меня наказывает, - говорит она.

– За что?

– Я пошла против своей судьбы и вышла замуж за твоего отца.

С ее сухих губ вырывается струйку дыма. Ее впалые щеки и дикий взгляд свидетельствуют об истинном психическое расстройство.

– Ты действительно веришь, что Господь наказывает тебя за то, что ты, католичка, вышла замуж за иноверца?

– Да, да, верю!
– категорически кричит она с фанатичным видом.

Она всегда жаловалась на то, что мы никогда не ходили на службы в церковь Девы Марии, Звезды Ведущей. Она разве что малого Дэйви туда пару раз водила, когда он был маленький и за ним было легче ухаживать.

– А что с папой?
– Я посмотрел на своего старика, он сидел с Энди и своей уидживской семьей, бабушкой Рентон и своими братьями Чарли и Дагом; у меня закончился виски, и я поставил пустой бокал на стол.
– Он - протестант, а малый Дэйви был его сыном. Поэтому нельзя сказать, что Господь несправедлив, он ненавидит вас обоих одинаково.

– Не говори так, Марк, нельзя ...

– А может - только предположим, - он вообще ни об одном из вас не заботится. Не думала об этом?

– Нет - кричит она, и я задумываюсь над тем, как хорошо быть Богом можно ненавидеть христиан, мусульман, иудеев и всех, кого сам захочешь. Даже - особенно - этих сторонников кастовых систем, ебаных буддистов.

Но мою эмоциональную вспышку заметили, я нечаянно привлек внимание нашей христианской общины.

– Ну-ка, Марк, остынь, - говорит Кенни, сразу подбегает папа со своими братьями и Билли.

Даг не такой фанатичный, но Чарли - обычный слепой сторонник своей веры, это он затащил Билли в свое сообщество, и отец знает это. Он смотрит на меня, как на Аида из царства теней. Уверен, Билли рассказал ему о моей «ручной работе» с Дэйви. Они обступили меня, как хищные животные. Я ищу глазами Франко, но он у бара, с Джун. Затем рядом со мной вдруг появляется Фиона, просит прощения за меня, с легкостью завораживая и их: