Героинщики

– Он просто расстроен. Милый мой...

Ебать мою волосатую жопу. Меня огорчает это дерьмо. Эти ебаный ирландские протестанты и их папы; босяки и неудачники, воспитанные остатками двух простейших и самых несчастных белых племен европейского христианского мира. Эти ехидные ярые паразиты знают интуитивно, что они - на самом дне мусорного бака, который найдет свой покой где-то в замерзших скалах Северного моря. Все, что они могут, - это думать, кого бы сделать козлом отпущения, кого бы обвинить в потому, что они оказались в таком плачевном положении. И болезнь моего брата оказалась для них настоящей возможностью, посланной Богом (христианским, как обычно). Однако они не хотели понимать, что малый Дэйви был намного лучше этих сектантов, больных спастическим параличом, потому что какую бы ангельскую одежду они не носили, какие баллады о верности или неповиновении они не пели на один мотив, все они - грязные нищие в лохмотьях, слабоумные от рождения.

Мама позволила нам с Билли помочь ей приготовить шоколадный пирог, на кухне, на втором этаже нашего дома в Форте. Мы так весело смеялись!

Вдруг закричал маленький Дэйви; агрессивно, требовательно, жестко. Мы с Билли смотрели на нее, в наших глазах читалось «брось его», но затем она, а за ней и мы безнадежно вспомнили, в каком мире живем. Мы медленно задышали в унисон, когда она побежала вниз по лестнице. И сразу засунули пальцы в шоколадную смесь, чтобы хоть как-то утешиться.

Я не расстроен смертью малого Дэйви. Когда я думаю о нем, у меня перед глазами возникает какая-то гротескная, уродливая картина. Вся соль в том, что внешне он был похож на меня: светлые рыжие волосы, белоснежная кожа, огромные голубые глаза. Мне всегда казалось, что люди говорят так, только чтобы подразнить меня, но это была правда. Бедный Билли всегда стеснялся того, что выглядел как приземистый темноволосый крестьянин со сросшимися бровями, только что приехавший с мидлотианских рудников, где работают все мои родственники мужского пола по материнской линии.

Ребенком я часто просил, чтобы отец повез нас с малым Дэйви и Билли к открытому бассейну в Порте. Мне там не нравилось только то, что там было очень холодно, и то, что Билли там совсем терял голову, превращался в подлинного психа, но мне все равно было там лучше, чем в лейтовских банях.

Мама кричит на Маргарет «Бендикс» Каррен, нашу озлобленную прежнюю соседку, которая считает, что мы воспользовались малым Дэйви, чтобы получить квартиру от жилищной ассоциации, а сами потом отдали его в центр ухода за инвалидами.

– А я говорю, перед тобой там сотни людей были в очереди на квартиру, Кэти ...

– Мы никогда не отдавали его в центр! Он умер в госпитале, в обычной больнице!

– Но теперь его нет, вы должны отдать назад дом!
– отвечает она и смотрит на моего друга Норри, который работает в жилищной ассоциации.
– А что он здесь делает? Это еще и по знакомству вы получили?

– Пошла вон отсюда!
– кричит мама, а мой старик вместе с Олли Карреном, этим костлявым расистом, который выглядит как работник похоронного бюро, уже тут как тут, присоединяются к ссоре, и я решаю скрыться в баре, где Кочерыжка берет мне пинту пива. Я всегда старался избегать чужих конфликтов; мне больше нравится начинать собственные. Я смотрю, как Кочерыжка зовет бармена, и вдруг меня сзади занимают чьи-то руки. Сначала я думаю, что это Фиона, но потом вижу, что она болтает с какими-то моими родственниками, и начинаю гадать, что же за обстоятельства заставили Хейзел проявить свои чувства. Оборачиваюсь, и оказывается, что это - Никола Генлон.

– Просто захотелось тебя обнять, - говорит она, целуя меня в щеку.

Я спрашиваю себя, почему малый мудак Дэйви не дал дуба в прошлом году? Тогда не было всех этих проблем с телками, которые сейчас чуть в очередь не выстраиваются.

– Спасибо, Никки, мне очень приятно, что ты здесь.

Возвращается Кочерыжка с моим пивом; он всегда собачкой ходил за Никки, но она предпочитала кошку и собачку, которые жили у нее дома, в Сифилди.

– Будем, друг.

– Крепкое пивко, Марк, осторожно.

Я подмигиваю ему, и тут кто-то щиплет меня за зад, я уже не знаю, что и думать.

Но это всего-навсего Кайфолом слоняется рядом.

– Малая Никки слишком горячая для тебя, - шепчет он, когда я смотрю на Билли и Шэрон, которые пытаются успокоить наших родителей и Карренов.

Кайфолом продолжает наседать:

– Я оттрахал ее только для того, чтобы Кочерыжка обломился.

Последний как раз следует за девушкой с несчастным видом. Я игнорирую Кайфолома и ищу глазами Фиону. Она такая красивая, я хочу остаться с ней наедине. Но этот мудак и не думает с меня слезать, поэтому я говорю ему:

– Кажется, мне слишком плохо, чтобы слушать о твоих планах.

– Плохо из-за смерти брата-инвалида - это только часть твоей истории сегодня. Решающий момент заключается в том, что у тебя есть девушка.

– О чем ты?

– Ты уже, так сказать, занят. Телки видят тебя с Фионой, кстати, она - горячая штучка, хотя обычно тебе нравятся совсем худенькие, - говорит он, наблюдая, как она успокаивает моих родителей, когда Каррены в конце концов ушли.
– Они видят, что ты можешь быть милым и вежливым, а потому липнут к тебе, сравнивая со своими нерадивыми кавалерами.

Поверить не могу, но кажется, этот мудила сделал мне комплимент.

– Это потому, что они видят во мне хорошего бойфренда?

– Точно тебе говорю, но они просто еще не знают, что у вас сейчас синдром молодоженов. Ты скоро сам превратишься в того же небрежного кавалера. Да это случается с нами всеми. Поэтому куй железо, пока горячо; когда у тебя появляется новая телочка, от которой ты без ума, самое время трахать все, что попадается на твоем пути.

Что-то обрывается у меня в груди, мой голос срывается:

– Но я не хочу, мне нужна только Фиона.

– Да, - самодовольно усмехается он, отправляя себе в рот маленький хот-дог, который давно уже валялся на его бумажной тарелке.
– Это такой парадокс. Ты можешь только бороться с собой, применяя силу воли и доверия к своему стоячему хую, так было во все времена. Лучше позволь ему трахнуть все свои заботы, юный Скайуокер. Блядь, - вдруг осознает он, - ты мне еще и приплатишь за такой совет, другому парню я бы этого за так не рассказал. Слава Богу, ты такой заебанный, что утром ничего не вспомнишь.

Я понимаю, что этот парень на целые века старше нас. Мы - просто тупые маленькие мальчишки.

– Блядь, откуда ты все это знаешь?

– Меня жизнь хорошо научила. Опыт, наблюдение. Я вижу и слышу, даю волю всему своему диапазону эмоций, - объявляет он, ставит бокал на стойку бара и гордо уходит от меня.

Видимо, для него сегодня особый день, день его триумфа, но здесь мои размышления прерывает Норри Мойез, который подходит ко мне и заводит разговор о Каррен. Кажется, он ненавидит этих крыс так же, как и я, потому что они заебывают его в жилищной ассоциации относительно своего места в очереди. Мы быстренько придумываем план мести и радостно хохочем от добрых предчувствий.

Потом я нахожу Билли, он слоняется по залу с каким-то гнусным блеском в глазах. Он разговаривает уидживскими родственниками провожает Маргарет и Олли Карренов. Норри замечает это и тихонько исчезает.

– Как ты, брат?
– спрашиваю.

От Билли воняет виски.

– А ты что, нового бойфренда себе нашел уже?

Во мне взрывается ярость, но я держу себя в руках. Я поднимаю глаза вверх:

– Держи себя в рамках приличий. Поддержи семью.

Мы оба замечаем, что к нам приближаются Фиона и худющий Джефф.