Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста

После нескольких подобных сессий, на которых жалобы студентов заставили меня заняться самотерапией, я осознала, что подобное избегание боли и беспомощности является провальным поведением. Я пыталась создать теплую атмосферу помержки, в которой люди могли бы чувствовать себя в безопасности, создать им условия для самотерапии, а вместо этого отпугивала их своей холодностью. Я пыталась научить их быть аутентичными, а при этом лгала себе, притворялась суперженщиной, бесстрашной, сильной и неуязвимой. Я стала замечать и все больше и больше осознавать те способы, с помощью которых избегала ощущений слабости и уязвимости. Через некоторое время я увидела, что этот паттерн связан с проблемой гнева.

Много лет назад я обнаружила (в самотерапии) иррациональный страх собственного гнева, бессознательную фантазию, в которой я являюсь опасным человеком. Мне все еще трудно распознавать моменты, когда я в гневе, хотя улучшения уже есть, но я все еще стараюсь не проявлять свой гнев даже в тех случаях, когда явно его испытываю. Когда гнев становится навязчивым, когда я не могу мысленно отделаться от него, то использую его для работы в геш-тальт-самотерапии. Каждый раз, исследуя обсессивный гнев, я обнаруживаю проявления слабости — обиду, ранимость, беспомощность, иногда страх. Обсессивный гнев всегда оказывается псевдогневом для меня.

Для большинства людей, которые избегают отыгрывания гнева, первыми жертвами являются их собственные дети. Я редко шлепала (так как боялась зловещих сил внутри себя), но часто кричала и пугала моих бедных детей.

Я редко отыгрываю истинный гнев. Каждый раз, впадая в импульсивное поведение, я понимаю, что меня привел туда обман, псевдогнев, сокрытие слабости — обиды, ранимость, беспомощность или страх. Сейчас я знаю (слишком поздно! ), что пугала моих маленьких девочек, когда прятала от себя ощущение неполноценности, беспомощности или уязвимости.

II. В настоящее время, заметив знакомый паттерн избегания скрытой слабости при помощи холодности и псевдо-гнева, я внимательно ищу новые возможности с целью исследовать их. Каждый раз, замечая холодность по отношению к кому-то, о ком я забочусь, или чувствуя навязчивый гнев, я представляю воображаемую встречу с этим человеком и следую привычным путем (см. «Гештальт-самотера-пия»). Шаг за шагом я нахожу кусочки и частички своего скрытого «я». Каждый раз я возвращаюсь в детство и вижу, насколько важной была для меня эта псевдосила.

Подобно тому, как я оплакиваю и сопереживаю беспомощным детям, многие годы в самотерапии я оплакивала и сопереживала пятилетней Мюриэл, брошенной матерью, оставленной в странных приемных домах на милость отвергающих и иногда жестоких взрослых. Я никогда не позволяла себе вернуться в прошлое и действительно пережить беспомощность того положения. Я знала, что должна это сделать, чувствовала противоположную сторону очевидной силы и независимости. Осмелившись пойти назад по этой тропинке, я испытала сильную тревогу — настолько было страшно ощутить собственную слабость. Я могла застрять там и не суметь вернуться в безопасную взрослую жизнь. Но я снова и снова возвращалась назад при каждом удобном случае, при каждой необходимости исследовать свою псевдосилу.

Сейчас я знаю, что в те годы никогда не осмеливалась почувствовать истинную беспомощность. У маленького ребенка не было сил позволить себе пережить всю боль. Он находил пути избегать ее. Именно в то время я выработала компьютерный паттерн избегания чувства беспомощности. Подобно антропологу, живущему среди диких племен, в каждом новом приемном доме я изучала новых родителей и училась ими управлять. Я научилась скрывать свои мысли и чувства, быть той маленькой девочкой, которую они хотели видеть. Я научилась заводить новых друзей при каждом переезде и держать свою личную жизнь в секрете от них. Я научилась получать теплоту, заботу и одобрение от учителей и матерей других детей. Все это время я концентрировалась на своей силе и не обращала внимания на собственную слабость.

III. В гештальт-самотерапии я прошла путь до пятилетней Мюриэл, напрасно умолявшей мать вернуться; до семилетней Мюриэл, заклинавшей приемную мать не бить ее; и, наконец, к упрямому подростку Мюриэл, которая кусала губы, чтобы не разреветься, а выслушивая унизительные тирады мачехи, демонстрировала маску холодности и не давала себя сломать. Теперь я вижу, что застряла в той подростковой роли холодного равнодушия в отношениях с любым, кто пытается причинить мне боль. Показать уязвимость или беспомощность, а тем более почувствовать, означало вернуться в раннее детство и умолять о милосер-дни, которого никогда не было. Пока я не наткнулась на это в самотерапии, я не помнила, что была глупой, слабой и униженной. Я похоронила эти неудачи глубоко в себе, и они нашли выход в виде невротических симптомов.

Теперь я видела цель старых защит — холодности и псевдогнева. Моей главной задачей в те дни было поддержание самоуважения, избегание чувств униженности и беспомощности. Это была хорошая система, и она хорошо работала. Она помогла мне перейти от детства к отрочеству. Теперь мой Взрослый разум видел, как было глупо продолжать борьбу за что-то, что я уже имела, каким анахронизмом было носить ту старую одежду, из которой я уже выросла. Я продолжала ее носить лишь потому, что когда-то она действительно была нужна мне. Никто в моей настоящей жизни не мог меня унизить, не мог изменить мое представление о себе. Они могли только причинить мне боль. Сейчас я могу позволить себе почувствовать боль; я достаточно сильная; я — Взрослая и должна доказать это испуганному Ребенку, живущему внутри меня.

IV. Я дала себе задание — почувствовать уязвимость или беспомощность, когда это будет необходимо. Это отчет о моем продвижении в работе. Мне все еще требуется усилие воли, чтобы заметить, что мысли бегут слишком быстро, подобно компьютеру; чтобы обратить внимание на ощущение «мурашек по телу» и холода в голове; чтобы сказать себе: «Меня что-то беспокоит; может быть, ранили мои чувства», а затем ощутить, как на лице будто что-то трещит и корежится — это ломается маска холодности и превосходства, и я чувствую боль.

Я учусь видеть симптомы замаскированной беспомощности. На поверхности возникает чувство фрустрации, иногда гнева. Вдруг я больше не вынесу поведение другого человека? Возникает непреодолимое желание контролировать его, поучать, заставлять поступать правильно! Обычно внутри в этот момент ощущается дрожь, иногда это становится заметно и внешне. (В то время, когда я избегала чувства беспомощности и испытывала только гнев и фрустрацию, дрожь, по иронии судьбы для посторонних наблюдателей это выглядело как разновидность слабости — страх. )

Я учусь чувствовать беспомощность; затем исчезают фрустрация, гнев и необходимость их контролировать. Я снова могу быть разумным человеком, могу жить, и разрешаю себе жить, а не заниматься постоянным контролем.

Время от времени я пытаюсь позволить другим людям помочь мне, если они этого хотят. Иногда я испытываю легкую тревогу и применяю самотерапию, чувствуя тягу к самодостаточности и старый страх зависимости.

До завершения задачи по проживанию скрытой стороны себя — моей «слабой» стороны — еще далеко. Каждый раз, осмеливаясь почувствовать боль или беспомощность, позволив кому-то помочь мне выполнить задание, с которым могу справиться сама, я делаю это усилием воли. Большую часть времени я все еще отыгрываю «сильную» сторону, а дальше — дело дисциплины и гештальт-самотерапии: необходимо исследовать внешние чувства, навязчивые мысли компьютера, гнев и вернуться к скрытой слабости. После каждого подобного терапевтического опыта я освобождаюсь от навязчивости и могу извиниться перед человеком, которого обидела, пребывая во власти поверхностной эмоции.